Добавлен: 16.03.2024
Просмотров: 52
Скачиваний: 0
ВНИМАНИЕ! Если данный файл нарушает Ваши авторские права, то обязательно сообщите нам.
Комитет указал докторам оказывать пострадавшим помощь бесплатно (позже некоторые врачи за это были награждены, в частности, Роде, Бонштедт и Тилль).
Чтобы составить списки пострадавших, проверить их и адресно распределить после этого помощь, по кварталам учредили во всех пострадавших частях города «частные комитеты». Их главами назначались лица в чине тайного советника или генерала, а в состав включали местного «попечителя о бедных», старост приходских соборов, уважаемых чиновников и купцов. Так, членами «частных комитетов» состояли:
-
тайный советник гр. И. П. Кутайсов, -
тайный советник А. З. Хитрово, -
тайный советник В. И. Болгарский, -
президент Академии наук С. С. Уваров, -
староста Исаакиевского собора купец И. Г. Горейнов, -
староста Казанского собора М. Копосов, -
староста Морского Богоявленского собора И. Немчин, -
попечитель о бедных К. Б. Бракер, -
коммерции советник П. Н. Сополов, -
ген.-лейт. Г. А. Кушелев и др.
Сведения о пропавших и потерпевших бедствие собирали квартальные надзиратели. Работа комитета завершилась через несколько лет после наводнения, в 1828 году, после того как были распределены все пожертвования и рассмотрены все прошения.
Столь значительное событие нашло отражение в творчестве как русских, так и иностранных авторов. Так, наводнение 1824 года описано в поэме Пушкина «Медный всадник. Петербургская повесть» (1833). Сам поэт во время наводнения находился в своём имении Михайловском; это обстоятельство вызвало ряд саркастических откликов в его письмах.
Граф Хвостов опубликовал стихи «Послание к N. N. о наводнении Петрополя, бывшем 1824 года 7 ноября»; это послание иронически упоминается в «Медном всаднике» («Граф Хвостов / поэт, любимый небесами, / уж пел бессмертными стихами / несчастье невских берегов»). День, предшествующий наводнению, описан в стихотворении присутствовавшего в то время в Петербурге Адама Мицкевича «Олешкевич» (вошло в поэму «Дзяды»). Пушкин упоминает это «прекрасное» стихотворение в примечаниях к «Медному всаднику», отмечая его неточности.
В ноябре 1824 года Александр Грибоедов написал очерк «Частные случаи петербургского наводнения». Русский художник Ф. Я. Алексеев в 1824 году посвятил наводнению картину «7 ноября 1824 года на площади у Большого театра»
.
В произведении Александра Дюма-отца «Учитель фехтования» в главе VIII можно найти краткое описание наводнения 1824 года. Петербургское наводнение упоминается в книге И. П. Эккермана «Разговоры с Гёте». «Перед ним (Гёте) лежали берлинские газеты, он сообщил о страшном наводнении в Петербурге и передал мне газету, чтобы я сам прочитал эту заметку. Он сказал несколько слов о неудачном местоположении Петербурга и посмеялся, вспомнив слова Руссо, что-де землетрясение не предотвратишь, построив город вблизи огнедышащего вулкана».
Д.С. Мережковский в романе "Александр I" во 2-й главе 2-го тома помимо общей картины разгула стихии, останавливается на частных моментах, эпизодах; волнения и метания в поисках государя императрицы Елисаветы Алексеевны. Поведение самого государя-императора Александра I описывает так:
"Въ началѣ наводненія, хлопоталъ, как всѣ, бѣгалъ, суетился, приказывалъ. Когда никто не рѣшался ѣхать на катерѣ, — хотѣлъ самъ; но Бенкендорфъ не допустилъ до этого, тутъ же, на глазахъ его, снялъ мундиръ, — пошею в водѣ, добрался до катера и уѣхалъ. За нимъ—другіе, и никто не возвращался. Всѣ сообщенія были прерваны. Дворецъ — какъ утесъ или корабль пустыннаго моря. И государь понялъ, что ничего нельзя сдѣлать."
-
Грибоедов в Петербурге
Все важнейшие события в жизни А. С. Грибоедова, одного из крупнейших русских драматургов XIX века, поэта и государственного деятеля, связаны с Петербургом. О творчестве Грибоедова тех лет, о его друзьях, взаимоотношениях с декабристами, с литераторами различных направлений, о памятных местах, связанных с жизнью Грибоедова, рассказывает автор книги С. А. Фомичев.
Александр Сергеевич Грибоедов в общей сложности прожил в Петербурге не более пяти лет. Однако жизнь и творчество автора «Горя от ума» были теснейшим образом связаны с городом на Неве. Здесь были написаны, напечатаны и поставлены на сцене первые пьесы молодого драматурга. Здесь же он окончил работу над своей бессмертной комедией, разошедшейся из Петербурга по всей России во множестве списков. Сюда он был доставлен фельдъегерем с Кавказа по делу декабристов. Отсюда, полный тяжелых предчувствий, он отправился полномочным министром в Персию — навстречу своей трагической гибели.
Так Петербург вошел в жизнь Грибоедова, стал неотделим от его биографии.
В многолюдном городе он всегда был на виду. Появившись впервые в столице в 1815 году корнетом гусарского полка, он сразу же оказался среди тех, кто задавал тон в театрах, журналах и салонах. Спустя девять лет он в одночасье был признан крупнейшим из русских писателей. Потом — в последекабристском Петербурге, насторожившемся в ожидании новых арестов, однажды пронеслась весть: «Грибоедова взяли». Пройдет еще немного времени, и прибытие его в столицу будет отмечено орудийным салютом.
Грибоедов не был поэтом Петербурга. Он любил южные краски; туман и слякоть северного города его порой раздражали. Он мечтал о свободной жизни, а российская столица дышала на него кладбищенским холодом. И все же не было другого города, куда бы он так постоянно не стремился, как в Петербург. «В Петербурге, — как-то заметил Грибоедов, — я по крайней мере имею несколько таких людей, которые, не знаю, на столько ли меня ценят, сколько я думаю, что стою, но, по крайней мере, судят обо мне и смотрят с той стороны, с которой хочу, чтобы на меня смотрели». В кругу петербургских друзей он снова ощущал уверенность в собственных силах, чувствовал себя поэтом, творцом.
Говорить о петербургских годах автора «Горя от ума» — значит касаться проблемы судьбы Грибоедова.
Советская наука многое сделала для прояснения этой судьбы, обнаружив несостоятельность ряда принципиальных суждений о нем, бытовавших в «веке минувшем» на правах будто бы самоочевидных истин. Однако до сих пор остается популярной легенда о Грибоедове, сложившаяся в 1830—1850-х годах, когда острый интерес русского общества к личности автора «Горя от ума» питался в основном слухами и преданиями: достоверная информация о Грибоедове в то время была крайне скудной. В этих условиях немногие известные факты (создание комедии и оправдание драматурга Следственным комитетом в 1826 году, блестящая дипломатическая карьера и трагическая гибель) оценивались и сопрягались под впечатлением событий и настроений последекабристской эпохи, эпохи общественной реакции. Именно в это время был «сконструирован» образ Грибоедова-скептика, блестящий ум которого «изнемогал в усилиях бесплодных». Под влиянием этой легенды в конце 1860-х годов было переадресовано Грибоедову стихотворение Баратынского «Надпись к портрету»:
Взгляни на лик холодный сей,
Взгляни, в нем жизни нет,
Но как на нем былых страстей
Еще заметен след...1 —
возникал образ холодного мыслителя на портрете Крамского (1873), рождалось блоковское представление об авторе «Горя от ума» как о «петербургском чиновнике с лермонтовской желчью и злостью в душе» (1907), создавался роман Тынянова «Смерть Вазир-Мухтара» (1927).
На самом же деле в восприятии грибоедовских друзей, в творчестве драматурга, в его поступках запечатлен иной образ Грибоедова.
Наиболее проникновенные слова о Грибоедове принадлежат Пушкину, который в «Путешествии в Арзрум» писал:
«Я познакомился с Грибоедовым в 1817 году. Его меланхолический характер, его озлобленный ум, его добродушие, самые слабости и пороки, неизбежные спутники человечества, — все в нем было необыкновенно привлекательно. Рожденный с честолюбием, равным его дарованиям, долго был он опутан сетями мелочных нужд и неизвестности. Способности человека государственного остались без употребления; талант поэта был не признан; даже его холодная и блестящая храбрость оставалась некоторое время в подозрении. Несколько друзей знали ему цену и видели улыбку недоверчивости, эту глупую, несносную улыбку, когда случалось им говорить о нем как о человеке необыкновенном. Люди верят только славе и не понимают, что между ими может находиться какой-нибудь Наполеон, не предводительствовавший ни одною егерскою ротою, или другой Декарт, не напечатавший ни одной строчки в «Московском телеграфе». Впрочем, уважение наше к славе происходит, может быть, от самолюбия: в состав славы входит ведь и наш голос.
Жизнь Грибоедова была затемнена некоторыми облаками: следствие пылких страстей и могучих обстоятельств. Он почувствовал необходимость расчесться единожды навсегда со своею молодостью и круто поворотить свою жизнь. Он простился с Петербургом и с праздной рассеянностию, уехал в Грузию, где пробыл осемь лет в уединенных, неусыпных занятиях. Возвращение его в Москву в 1824 году было поворотом в его судьбе и началом беспрерывных успехов. Его рукописная комедия «Горе от ума» произвела неописанное действие и вдруг поставила его наряду с первыми нашими поэтами. Несколько времени потом совершенное знание того края, где начиналась война, открыло ему новое поприще; он назначен был посланником. Приехав в Грузию, женился он на той, которую любил... Не знаю ничего завиднее последних годов бурной его жизни. Самая смерть, постигшая его посреди смелого, неровного боя, не имела для Грибоедова ничего ужасного, ничего томительного. Она была мгновенна и прекрасна. Как жаль, что Грибоедов не оставил своих записок. Написать его биографию было бы делом его друзей; но замечательные люди исчезают у нас, не оставляя по себе следов. Мы ленивы и нелюбопытны...»
- 1 2 3
Очерк « Частные случаи Петербургского наводнения» А. Грибоедова
В декабре 1824 года, словно предвещая бурные события года следующего, в Петербурге случился природный катаклизм: наводнение, самое катастрофическое в истории города – вода поднялась на 180 см выше ординара. Очевидцем наводнения оказался драматург А. С. Грибоедов.
Я проснулся за час перед полднем; говорят, что вода чрезвычайно велика, давно уже три раза выпалили с крепости, затопила всю нашу Коломну. Подхожу к окошку и вижу быстрый проток; волны пришибают к возвышенным тротуарам; скоро их захлестнуло; еще несколько минут – и черные пристенные столбики исчезли в грозной новорожденной реке. Она посекундно прибывала. Я закричал, чтобы выносили что понужнее в верхние жилья (это было на Торговой, в доме В. В. Погодина). Люди, несмотря на очевидную опасность, полагали, что до нас нескоро дойдет; бегаю, распоряжаюсь – и вот уже из-под полу выступают ручьи, в одно мгновение все мои комнаты потоплены: вынесли, что могли, в приспешную, которая на полтора аршина выше остальных покоев; еще полчаса – и тут воды со всех сторон нахлынули, люди с частию вещей перебрались на чердак, сам я нашел убежище во 2-м ярусе, у Н. Погодина. – Его спокойствие меня не обмануло: отцу семейства не хотелось показать домашним, чего надлежало страшиться от свирепой, беспощадной стихии. В окна вид ужасный: где за час пролегала оживленная проезжая улица, катились ярые волны с ревом и с пеной, вихри не умолкали. К Театральной площади, от конца Торговой и со взморья, горизонт приметно понижается; оттуда бугры и холмы один на другом ложились в виде неудержимого водоската.
Свирепые ветры дули прямо по протяжению улицы, порывом коих скоро воздымается бурная река. Она мгновенно мелким дождем прыщет в воздухе, и выше растет, и быстрее мчится. Между тем в людях мертвое молчание; конопать и двойные рамы не допускают слышать дальних отголосков, а вблизи ни одного звука ежедневного человеческого; ни одна лодка не появилась, чтобы воскресить упадшую надежду. Первая – гобвахта какая-то, сорванная с места, пронеслась к Кашину мосту, который тоже был сломлен и опрокинут; лошадь с дрожками долго боролась со смертью, наконец уступила напору и увлечена была из виду вон; потом поплыли беспрерывно связи, отломки от строений, дрова, бревна и доски – от судов ли разбитых, от домов ли разрушенных