Файл: Понятие правонарушения (Правовая характеристика правонарушения как социального значимого явления).pdf
Добавлен: 29.02.2024
Просмотров: 81
Скачиваний: 0
Моральный вред определяется в правовой науке и юридической практике неоднозначно, его понятие и содержание остаются дискуссионными. Тем не менее под моральным вредом принято понимать нравственные, психические и интеллектуальные переживания, выражающиеся во внутреннем дискомфорте личности, ее стрессовом состоянии в результате действий правонарушителя. Это не только «слезы и обида», но и душевные страдания потерпевшего, связанные с ущемлением его внутреннего мира. Разумеется, что определить объем и уровень морального ущерба по конкретным правонарушениям крайне сложно, но в современных условиях в России сложилась более или менее устойчивая юридическая (судебная) практика его исчисления в денежном выражении.
Политический вред от правонарушений причиняется в сфере охраняемых правом политических интересов и ценностей. Важно подчеркнуть, что политический вред следует рассматривать как ущерб, разрушение или недостижение тех политических целей и идеалов, которые поставлены под охрану права, а не любых ценностей. Как правило, такой вред могут причинять главы государств, правительств, министры и другие высокопоставленные должностные лица, которые своей антинародной и противоправной политикой приводят общество к состоянию хаоса, разрухи, ввергают страну в полосу бедствий. Это следствие политического авантюризма, выражающееся в забвении или сознательном игнорировании правовых начал в государственной деятельности. Разумеется, что политический вред может конкретизироваться в развале экономики, падении общественной нравственности, физических, моральных и интеллектуальных страданиях конкретных людей. И тем не менее необходимость выделения политического вреда в «чистом виде» явно имеется. Политические авантюристы должны знать, что они ответственны не только «перед богом и историей», но и перед населением страны, которое страдает от их некомпетентной антинародной политики. [9]
Возвращаясь к общему понятию социальной вредности правонарушений, следует обратить внимание на его несовпадение с понятием общественной опасности, столь часто используемым в науке и практике. Так, например, УК РФ в ст. 14 определяет, что преступлением признается виновно совершенное общественно опасное деяние, запрещенное настоящим кодексом. Во второй части данной статьи УК законодатель фактически ставит знак равенства, тождества между представлениями об общественной опасности и вредности правонарушений. «Не является преступлением действие (бездействие), хотя формально и содержащие признаки какого-либо деяния, предусмотренного настоящим кодексом, но в силу малозначительности не представляющее общественной опасности, то есть не причинившее вреда и не создавшее угрозу причинения вреда личности, обществу или государству». Такое отождествление социальной вредности и общественной опасности встречается и в науке. Оно сложилось в науке уголовного права, но встречается и у представителей общей теории права. Так, И.С. Самощенко отмечает, что понятие «общественная опасность» не может, конечно, иметь содержание, принципиально отличное от понятия «общественная вредность», которое характеризует социальную значимость антиобщественного поведения вообще, всех правонарушений в частности. Аналогично пишет Н.С. Малеин: «Наличие вреда является необходимым социальным признаком всякого правонарушения, обусловливающим и характеризующим все правонарушения в качестве общественно опасных деяний». И далее: «Общественная опасность, вредность правонарушений характеризует их как отрицательные социальные явления». Очевидно, в этом проявляется своеобразный «научный традиционализм», сложившийся в науке уголовного права.
Между тем, на наш взгляд, понятие «общественная опасность» является чрезмерно расплывчатым, не конкретным, как принято говорить, «каучуковым» и оценочным термином. В нем выражаются субъективные представления людей о степени социальной вредности какого-либо явления. То, что объявляется общественно опасным, рассматривается как идеологически и политически нежелательное. За термином «общественная опасность» обычно стоит лишь предположение социальной вредности. История свидетельствует, что многие деяния в прошлом, оцениваемые как общественно опасные (колдовство, ведьмовство, спекуляция и т. д.), с изменением условий общественной жизни перестают квалифицироваться в качестве правонарушений. Многовековая история борьбы с алхимиками, религиозными ересями основывалась на господствующих в данных обществах официальных представлениях об их особой общественной опасности. В настоящее время колдунам, ведьмам и магам всех мастей предоставляют время на телевидении и радио; они устраивают публичные сеансы исцеления в помещениях дворцов спорта, кинотеатров, стадионов и т. д. А это означает, что в основе понимания сущности таких явлений изменился критерий их оценки. Вместо представления о реальной или предполагаемой их общественной опасности берутся соображения об их вредности или безвредности. Современное российское уголовное и административное законодательства свидетельствуют о декриминализации многих деяний, которые в прошлом расценивались как общественно опасные. Хочется думать, что российский «законодатель» пусть и не всегда осознанно, но, тем не менее, неуклонно фактически все шире и чаще при формулировании составов неправомерного поведения руководствуется критерием социальной вредности.
Понятие социальной вредности выглядит более конкретным, материально определенным. Вред, как известно, можно всегда измерить, исчислить и выразить в денежном эквиваленте, чего нельзя сказать об общественной опасности. За понятием вредности не стоят политические или идеологические соображения о ценности тех или иных явлений. Вред — он всегда есть вред, то есть ущерб, разрушение, порча чего-либо. Опасным же можно объявить почти все что угодно, руководствуясь при этом субъективными или партийными интересами, используя при этом рычаги правотворчества. Общественная опасность чаще всего приблизительно и довольно искаженно передает степень социальной вредности правонарушений. Каждый господствующий класс, социальная группа, профессиональный политик, должностное лицо или гражданин, размышляя об общественной опасности конкретного правонарушения, исходит из субъективно осознанных представлений о предполагаемой социальной вредности деяния. И этот субъективный образ вредных последствий неправомерного поведения содержит в себе момент иллюзорности, проистекающий из политических пристрастий или идеологических заблуждений. Все это свидетельствует, что общественная опасность не может служить надежным основанием для конструирования составов правонарушений и тем более для отграничения проступков от преступлений. Как справедливо писал Г. Беккариа в своем знаменитом труде «О преступлениях и наказаниях», «...единственным и истинным мерилом преступления является вред, который они приносят нации. Это одна из тех очевидных истин, для открытия которых не требуется ни квадрантов, ни телескопов и которые доступны среднему уму». Поддерживая эту мысль классика необходимо признать, что только необыкновенная увертливость современной идеологии и политики препятствуют повсеместному и окончательному признанию той истины, что не идеологизированные и поверхностные представления об общественной опасности правонарушений, а повышенная степень их социальной вредности должна лежать в основе их запрещённости и наказуемости. [11]
Будучи чрезмерно оценочным понятием, «общественная опасность» объединяет в себе и охватывает путем обобщения значительное количество различающихся неоднородных фактов и явлений, предметов и признаков, и создает для правоприменителя возможность пользоваться собственным усмотрением по материалам каждого конкретного юридического дела. Вместо четкого, установленного в процессе рассмотрения дела представления о степени причиненного вреда, правоприменитель может основывать свои действия на соображениях расплывчатой, «полумифической» общественной опасности. В условиях недемократического режима подобная юридическая практика обычно весьма распространена. «Общественная опасность» стоит в одном ряду с такими понятиями, как враг народа, антисоветская деятельность и т.д., которые не имеют четких границ и используются как своеобразные политико-идеологические клише в нестабильные периоды общественного развития. В ней отсутствует четкий критерий, позволяющий отграничить опасное от неопасного; неуловимы и признаки собственной опасности вне связи с социальной вредностью, и, наконец, нет особого эквивалента, измерителя степени общественной опасности. Поэтому, на наш взгляд, понятие «общественная опасность» должно быть «изгнано», устранено из действующего законодательства и юридической практики и заменено понятием «социальная вредность». Не имея достаточно четких материально осязаемых границ, понятие общественной опасности не является легитимным представлением о криминальности человеческого поведения и способно оправдать субъективизм и волюнтаризм в правотворческой и правоприменительной политике. Отсюда необходимость его замены понятием «социальная вредность».
3. Противоправность относится к числу основных внешне выраженных юридических признаков правонарушения. Значение его состоит в том, что противоправность есть юридическое выражение социальной вредности правонарушения. Дело в том, что у законодателя нет иных средств выражения и закрепления социальной вредности, кроме как объявить вредные деяния противоправными и наказуемыми. Поэтому, основываясь на предполагаемой социальной вредности поведения людей, посягающего на принципиально важные ценности общественной жизни, правотворческие органы запрещают подобное поведение путем формулирования правовых запретов или установлением юридических обязанностей в определенной ситуации вести себя в соответствии с установленным юридическим долгом. Запрет и долженствование — это два основных приема законодательного выражения противоправности, дополняемые установлением правовых санкций.
Правонарушение только внешне выглядит как посягательство на нормы права. На самом же деле оно посягает на охраняемые нормами права общественные отношения. Уголовному или административному кодексам, в которых сформулировано большинство правовых запретов, ущерб причинить невозможно. Вред причиняется охраняемым системой правовых запретов общественным отношениям. И противоправность как признак правонарушения есть запрещаемость вредоносных действий с целью охраны правового порядка. Как справедливо отметил И.С. Самощенко, понятие «запрещаемость правом» очень точно выражает содержание признака противоправности. Противоправны те деяния, которые отступают от требуемого государством должного поведения.
Противоправность — один из наиболее конкретных и внешне выраженных признаков правонарушения, имеющих свою историю становления и развития. Истоки этого учения можно обнаружить в Библии, рассматривающей преступление как грех. Современные интерпретаторы данную мысль выразили в формуле: «Нет еретика без Писания», что означает, что нет правонарушения без закона. Именно закон содержащимися в нем нормами устанавливает, что является правомерным и что рассматривается в качестве неправомерного, а также какие юридические последствия влечет совершенное правонарушение. Еще древнеримские юристы достаточно четко определили критерии правомерного и неправомерного. Так, Марциан со ссылкой на философа-стоика Хризиппа пишет: «Закон есть царь всех божественных и человеческих дел; он должен быть начальником добрых и злых; вождем и руководителем живых существ, живущих в государстве, мерилом справедливого и несправедливого, которое приказывает делать то, что должно быть делаемо, и запрещать делать то, что не должно быть делаемо». Другой древнеримский юрист Павел, чьи комментарии имели силу закона, отмечал: «Поступает против закона тот, кто совершает запрещаемое законом; поступает в обход закона тот, кто, сохраняя слова закона, обходит его смысл». Такое понимание правонарушения, основанное на противоправности деяния в качестве ведущего критерия неправомерного поведения, прочно вошло в правовую науку, особенно отраслевую, и в юридическую практику. В принципе, оно позволяет правильно ориентироваться в своем поведении людям в сфере правового регулирования и дает критерии определения законного и незаконного правоохранительным органам: Однако нельзя не отметить его формальный, позитивистский характер. Справедливо писал Л.С. Явич, что «только идеализм может считать, что правонарушения порождены самим правом, что не будь господствующей воли в законе, не могло бы быть и ее нарушений». Поэтому формализм противоправности деяний должен основываться на наукой выверенных и обществом признанных представлениях о их социальной вредности. Не случайно Жан Жак Руссо заметил, что не будь людской несправедливости, зачем понадобилась бы нам юриспруденция? А Эпикур говорил, что людям необходимы даже самые дурные законы, ибо не будь их, люди пожрали бы друг друга. Противоправность без обосновывающей ее целесообразный характер социальной вредности не только нелегитимна, но и ущербна, ибо является произволом законодателя. Это означает, что прежде чем законодательно объявлять противоправными какие-либо действия, необходимо убедиться в их действительной, а не основанной на субъективных представлениях об общественной опасности, социальной вредности. Очевидно, что в этом и состоит подлинная мудрость законодателя.
Противоправность правонарушения означает не только его запрещаемость законодательством, но и наказуемость в соответствии с санкциями, содержащимися в нормах права. Санкции за содеянное юридически развивают и конкретизируют противоправность. Они как бы показывают своеобразную «юридическую ценность» противоправности, связывая ее мерами грядущей ответственности. Поэтому запрещаемость деяний, не подкрепленная соответствующими правовыми санкциями, выглядит как бессодержательная угроза или правовое требование, открывающее простор для произвольного усмотрения правоприменителя. Современное законодательство, устанавливая правовые запреты или юридические обязанности, одновременно формулирует меры ответственности за их несоблюдение или же отсылает к другим источникам права, в которых содержатся конкретные санкции. Если же иногда и встречается правовое требование, неподкрепленное санкцией, то его можно рассматривать в качестве призыва, морально-политического лозунга или рекомендации, но не нормы, устанавливающей состав правонарушения. [21]
4. Виновность — следующий за противоправностью юридический признак правонарушения. Он характеризует внутренний мир, субъективную сторону совершенного правонарушения. Правонарушение всегда виновное деяние, основанное на свободе человеческой воли и упречном, антисоциальном состоянии этой воли в момент неправомерного поведения. Теория юриспруденции и практика привлечения правонарушителей к юридической ответственности исходит из того, что субъект неправомерного деяния осознает социальные последствия своего поведения и желает или допускает их наступление. При этом он осознанно совершает выбор противоправного варианта поведения при наличии других правомерных возможностей деятельности. За это он и привлекается к ответственности. И, наоборот, при отсутствии свободы выбора, свободного волеизъявления не может бьггь и речи об упречности поведения, об ответственности. Свобода воли есть основанная на познанной необходимости возможность выбора осознанного варианта поведения, в котором реализуются интересы личности. В свою очередь, правонарушение предстает как негативный результат самовыражения личности в правовой сфере, как та довольно дорогая цена, которую приходится платить обществу за свободу человеческой воли26. Виновность выглядит как юридически производное от свободы воли правонарушителя состояние ее упречности, позволяющее вменить ему обязанность дать отчет за содеянное. Конфликт индивидуальной воли субъекта с государственной волей, выраженной в нарушенных нормах права, образует особое ее качество, которое в юриспруденции называется виновностью. Виновность производна от понятия вины, то есть психического отношения правонарушителя к содеянному и наступившему результату. Определение формы вины и степени конкретной виновности относится к компетенции специальных правоохранительных органов.