Файл: Лев Николаевич Толстой Анна Каренина Мне отмщение, и аз воздам часть первая i.doc
ВУЗ: Не указан
Категория: Не указан
Дисциплина: Не указана
Добавлен: 19.03.2024
Просмотров: 354
Скачиваний: 0
ВНИМАНИЕ! Если данный файл нарушает Ваши авторские права, то обязательно сообщите нам.
- Ну, я, например, в прошлом году купила нашей Матрене Семеновне не поплин, а вроде этого, - сказала княгиня.
- Я помню, она в ваши именины в нем была.
- Премиленький узор; так просто и благородно. Я сама хотела себе сделать, если б у ней не было. Вроде как у Вареньки. Так мило и дешево.
- Ну, теперь, кажется, готово, - сказала Долли, спуская сироп с ложки.
- Когда крендельками, тогда готово. Еще поварите, Агафья Михайловна.
- Эти мухи! - сердито сказала Агафья Михайловна. - Все то же будет, - прибавила она.
- Ах, как он мил, не пугайте его! - неожиданно сказала Кити, глядя на воробья, который сел на перила и, перевернув стерженек малины, стал клевать его.
- Да, но ты бы подальше от жаровни, - сказала мать.
- A propos de Варенька, - сказала Кити по-французски, как они и все время говорили, чтоб Агафья Михайловна не понимала их. - Вы знаете, maman, что я нынче почему-то жду решения. Вы понимаете какое. Как бы хорошо было!
- Однако какова мастерица сваха! - сказала Долли. - Как она осторожно и ловко сводит их...
- Нет, скажите, maman, что вы думаете?
- Да что же думать? Он (он разумелся Сергей Иванович) мог всегда сделать первую партию в России; теперь он уж не так молод, но все-таки, я знаю, за него и теперь пошли бы многие... Она очень добрая, но он мог бы...
- Нет, вы поймите, мама, почему для него и для нее лучше нельзя придумать. Первое - она прелесть! - сказала Кити, загнув один палец.
- Она очень нравится ему, это верно, - подтвердила Долли.
- Потом он такое занимает положение в свете, что ему ни состояние, ни положение в свете его жены совершенно не нужны. Ему нужно одно - хорошую, милую жену, спокойную.
- Да, уж с ней можно быть спокойным, - подтвердила Долли.
- Третье, чтоб она его любила. И это есть... То есть это так бы хорошо было!.. Жду, что вот они явятся из леса; и все решится. Я сейчас увижу по глазам. Я бы так рада была! Как ты думаешь, Долли?
- Да ты не волнуйся. Тебе совсем не нужно волноваться, - сказала мать.
- Да я не волнуюсь, мама. Мне кажется, что он нынче сделает предложение.
- Ах, это так странно, как и когда мужчина делает предложение... Есть какая-то преграда, и вдруг она прорвется, - сказала Долли, задумчиво улыбаясь и вспоминая свое прошедшее со Степаном Аркадьичем.
- Мама, как вам папа сделал предложение? - вдруг спросила Кити.
- Ничего необыкновенного не было, очень просто, - отвечала княгиня, но лицо ее все просияло от этого воспоминания.
- Нет, но как? Вы все-таки его любили, прежде чем вам позволили говорить?
Кити испытывала особенную прелесть в том, что она с матерью теперь могла говорить, как с равною, об этих самых главных вопросах в жизни женщины.
- Разумеется, любила; он ездил к нам в деревню.
- Но как решилось? Мама?
- Ты думаешь, верно, что вы что-нибудь новое выдумали? Все одно и то же: решилось глазами, улыбками...
- Как вы это хорошо сказали, мама! Именно глазами и улыбками, - подтвердила Долли.
- Но какие слова он говорил?
- Какие тебе Костя говорил?
- Он писал мелом. Это было удивительно... Как это мне давно кажется! - сказала она.
И три женщины задумались об одном и том же. Кити первая прервала молчание. Ей вспомнилась вся эта последняя пред ее замужеством зима и ее увлечение Вронским.
- Одно... это прежняя пассия Вареньки, - сказала она, по естественной связи мысли вспомнив об этом. - Я хотела сказать как-нибудь Сергею Ивановичу, приготовить его. Они, все мужчины, - прибавила она, - ужасно ревнивы к нашему прошедшему.
- Не все, - сказала Долли. - Ты это судишь по своему мужу. Он до сих пор мучается воспоминанием о Вронском. Да? Правда ведь?
- Правда, - задумчиво улыбаясь глазами, отвечала Кити.
- Только я не знаю, - вступилась княгиня-мать за свое материнское наблюдение за дочерью, - какое же твое прошедшее могло его беспокоить? Что Вронский ухаживал за тобой? Это бывает с каждою девушкой.
- Ну, да не про это мы говорим, - покраснев, сказала Кити.
- Нет, позволь, - продолжала мать, - и потом ты сама мне не хотела позволить переговорить с Вронским. Помнишь?
- Ах, мама! - с выражением страдания сказала Кити.
- Теперь вас не удержишь... Отношения твои и не могли зайти дальше, чем должно; я бы сама вызвала его. Впрочем, тебе, моя душа, не годится волноваться. Пожалуйста, помни это и успокойся.
- Я совершенно спокойна, maman.
- Как счастливо вышло тогда для Кити, что приехала Анна, - сказала Долли, - и как несчастливо для нее. Вот именно наоборот, - прибавила она, пораженная своею мыслью. - Тогда Анна так была счастлива, а Кити себя считала несчастливой. Как совсем наоборот! Я часто о ней думаю.
- Есть о ком думать! Гадкая, отвратительная женщина, без сердца, - сказала мать, не могшая забыть, что Кити вышла не за Вронского, а за Левина.
- Что за охота про это говорить, - с досадой сказала Кити, - я об этом не думаю и не хочу думать... И не хочу думать, - повторила она, прислушиваясь к знакомым шагам мужа по лестнице террасы.
- О чем это: и не хочу думать? - спросил Левин, входя на террасу.
Но никто не ответил ему, и он не повторил вопроса.
- Мне жалко, что я расстроил ваше женское царство, - сказал он, недовольно оглянув всех и поняв, что говорили о чем-то таком, чего бы не стали говорить при нем.
На секунду он почувствовал, что разделяет чувство Агафьи Михайловны, недовольство на то, что варят малину без воды, и вообще на чуждое щербацкое влияние. Он улыбнулся, однако, и подошел к Кити.
- Ну, что? - спросил он ее, с тем самым выражением глядя на нее, с которым теперь все обращались к ней.
- Ничего, прекрасно, - улыбаясь, сказала Кити, - а у тебя как?
- Да втрое больше везут, чем телега. Так ехать за детьми? Я велел закладывать.
- Что ж, ты хочешь Кити на линейке везти? - с упреком сказала мать.
- Да ведь шагом, княгиня.
Левин никогда не называл княгиню maman, как это делают зятья, и это было неприятно княгине. Но Левин, несмотря на то, что он очень любил и уважал княгиню, не мог, не осквернив чувства к своей умершей матери, называть ее так.
- Пойдемте с нами, maman, - сказала Кити.
- Не хочу я смотреть на эти безрассудства.
- Ну, я пешком пойду. Ведь мне здорово. - Кити встала, подошла к мужу и взяла его за руку.
- Здорово, но все в меру, - сказала княгиня.
- Ну что, Агафья Михайловна, готово варенье? - сказал Левин, улыбаясь Агафье Михайловне и желая развеселить ее. - Хорошо по-новому?
- Должно быть, хорошо. По-нашему, переварено.
- Оно и лучше, Агафья Михайловна, не прокиснет, а то у нас лед теперь уж растаял, а беречь негде, - сказала Кити, тотчас же поняв намерение мужа и c тем же чувством обращаясь к старухе. - Зато ваше соленье такое, что мама говорит, нигде такого не едала, - прибавила она, улыбаясь и поправляя на ней косынку.
Агафья Михайловна посмотрела на Кити сердито.
- Вы меня не утешайте, барыня. Я вот посмотрю на вас с ним, мне и весело, - сказала она, и это грубое выражение с ним, а не с ними тронуло Кити.
- Поедемте с нами за грибами, вы нам места покажете. - Агафья Михайловна улыбнулась, покачала половой, как бы говоря; "И рада бы посердиться на вас, да нельзя".
- Сделайте, пожалуйста, по моему совету, - сказала старая княгиня, - сверх варенья положите бумажку и ромом намочите: и безо льда никогда плесени не будет.
III
Кити была в особенности рада случаю побыть с глазу на глаз с мужем, потому что она заметила, как тень огорчения пробежала на его так живо все отражающем лице в ту минуту, как он вошел на террасу и спросил, о чем говорили, и ему не ответили.
Когда они пошли пешком вперед других и вышли из виду дома на накатанную, пыльную и усыпанную ржаными колосьями и зернами дорогу, она крепче оперлась на его руку и прижала ее к себе. Он уже забыл о минутном неприятном впечатлении и наедине с нею испытывал теперь, когда мысль о ее беременности ни на минуту не покидала его, то, еще новое для него и радостное, совершенно чистое от чувственности наслаждение близости к любимой женщине. Говорить было нечего, но ему хотелось слышать звук ее голоса, так же как и взгляд, изменившегося теперь при беременности. В голосе, как и во взгляде, была мягкость и серьезность, подобная той, которая бывает у людей, постоянно сосредоточенных над одним любимым делом.
- Так ты не устанешь? Упирайся больше, - сказал он.
- Нет, я так рада случаю побыть с тобою наедине, и признаюсь, как ни хорошо мне с ними, жалко наших зимних вечеров вдвоем.
- То было хорошо, а это еще лучше. Оба лучше, - сказал он, прижимая ее руку.
- Ты знаешь, про что мы говорили, когда ты вошел?
- Про варенье?
- Да, и про варенье; но потом о том, как делают предложение.
- А! - сказал Левин, более слушая звук ее голоса, чем слова, которые она говорила, все время думая о дороге, которая шла теперь лесом, и обходя те места, где бы она могла неверно ступить.
- И о Сергее Иваныче и Вареньке? Ты заметил?.. Я очень желаю этого, - продолжала она. - Как ты об этом думаешь? - И она заглянула ему в лицо.
- Не знаю, что думать, - улыбаясь, отвечал Левин. - Сергей в этом отношении очень странен для меня. Я ведь рассказывал...
- Да, что он был влюблен в эту девушку, которая умерла...
- Это было, когда я был ребенком; я знаю это по преданиям. Я помню его тогда. Он был удивительно мил. Но с тех пор я наблюдаю его с женщинами: он любезен, некоторые ему нравятся, но чувствуешь, что они для него просто люди, а не женщины.
- Да, но теперь с Варенькой... Кажется, что-то есть...
- Может быть, и есть... Но его надо знать... Он особенный, удивительный человек. Он живет одною духовною жизнью. Он слишком чистый и высокой души человек.
- Как? Разве это унизит его?
- Нет, но он так привык жить одною духовною жизнью, что не может примириться с действительностью, а Варенька все-таки действительность.
Левин уже привык теперь смело говорить свою мысль, не давая себе труда облекать ее в точные слова; он знал, что жена в такие любовные минуты, как теперь, поймет, что он хочет сказать, с намека, и она поняла его.
- Да, но в ней нет этой действительности, как во мне; я понимаю, что он меня никогда бы не полюбил. Она вся духовная...
- Ну нет, он тебя так любит, и мне это всегда так приятно, что мои тебя любят...
- Да, он ко мне добр, но...
- Но не так, как с Николенькой покойным... вы полюбили друг друга, - докончил Левин. - Отчего не говорить? - прибавил он. - Я иногда упрекаю себя: кончится тем, что забудешь. Ах, какой был ужасный и прелестный человек... Да, так о чем же мы говорили? - помолчав, сказал Левин.
- Ты думаешь, что он не может влюбиться, - переводя на свой язык, сказала Кити.
- Не то что не может влюбиться, - улыбаясь, сказал Левин, - но у него нет той слабости, которая нужна... Я всегда завидовал ему, и теперь даже, когда я так счастлив, все-таки завидую.
- Завидуешь, что он не может влюбиться?
- Я завидую тому, что он лучше меня, - улыбаясь, сказал Левин. - Он живет не для себя. У него вся жизнь подчинена долгу. И потому он может быть спокоен и доволен.
- А ты? - с насмешливою, любовною улыбкой сказала Кити.
Она никак не могла бы выразить тот ход мыслей, который заставлял ее улыбаться; но последний вывод был тот, что муж ее, восхищающийся братом и унижающий себя пред ним, был неискренен. Кити знала, что эта неискренность его происходила от любви к брату, от чувства совестливости за то, что он слишком счастлив, и в особенности от не оставляющего его желания быть лучше, - она любила это в нем и потому улыбалась.
- А ты? Чем же ты недоволен? - спросила она с тою же улыбкой.
Ее недоверие к его недовольству собой радовало его, и он бессознательно вызывал ее на то, чтоб она высказала причины своего недоверия.
- Я счастлив, но недоволен собой... - сказал он.
- Так как же ты можешь быть недоволен, если ты счастлив?
- То есть как тебе сказать?.. Я по душе ничего не желаю, кроме того, чтобы вот ты не споткнулась. Ах, да ведь нельзя же так прыгать!- прервал он свой разговор упреком за то, что она сделала слишком быстрое движение, переступая через лежавший на тропинке сук. - Но когда я рассуждаю о себе и сравниваю себя с другими, особенно с братом, я чувствую, что я плох.
- Да чем же? - с тою же улыбкой продолжала Кити. - Разве ты тоже не делаешь для других? И твои хутора, и твое хозяйство, и твоя книга?..
- Нет, я чувствую и особенно теперь: ты виновата, - сказал он, прижав ее руку, - что это не то. Я делаю это так, слегка. Если б я мог любить все это дело, как я люблю тебя... а то я последнее время делаю, как заданный урок.