Файл: Джордан Питерсон 12 правил жизни противоядие от хаоса.pdf

Правило 7
Стремитесь к тому, что наполнено
смыслом (а не к тому, что выгодно)

Получайте, пока получать – хорошо
Жизнь – это страдание. И это понятно. Нет другой такой базовой,
неопровержимой истины. Это именно то, что говорит Бог Адаму и Еве прямо перед тем, как выставить их из Рая.
Жене сказал: умножая умножу скорбь твою в беременности твоей; в болезни будешь рождать детей; и к мужу твоему влечение твое, и он будет господствовать над тобою. Адаму же сказал: за то, что ты послушал голоса жены твоей и ел от дерева, о котором Я заповедал тебе, сказав: «Не ешь от него», проклята земля за тебя; со скорбью будешь питаться от нее во все дни жизни твоей; терние и волчцы произрастит она тебе; и будешь питаться полевою травою;
в поте лица твоего будешь есть хлеб, доколе не возвратишься в землю, из которой ты взят, ибо прах ты и в прах возвратишься.
(Книга Бытия 3:16–19]
И что с этим делать? Каков простейший, самый очевидный и самый прямой ответ? Стремиться к удовольствию. Следовать своим импульсам. Жить ради момента. Делать то, что выгодно. Врать,
мошенничать, воровать, изменять, манипулировать – только бы не попасться. В абсолютно бессмысленной Вселенной – какая разница? И
эта идея совсем не нова. Тот факт, что жизнь – это трагедия, и страдание
– ее часть, очень долго использовался, чтобы оправдать стремление к немедленному и эгоистичному удовлетворению.
Неправо умствующие говорили сами в себе: «Коротка и прискорбна наша жизнь, и нет человеку спасения от смерти, и не знают, чтобы кто освободил из ада. Случайно мы рождены и после будем как небывшие: дыхание в ноздрях наших – дым,
и слово – искра в движении нашего сердца. Когда она угаснет,
тело обратится в прах, и дух рассеется, как жидкий воздух;
и имя наше забудется со временем, и никто не вспомнит о

делах наших; и жизнь наша пройдет, как след облака, и рассеется, как туман, разогнанный лучами солнца и отягченный теплотою его. Ибо жизнь наша – прохождение тени, и нет нам возврата от смерти: ибо положена печать, и никто не возвращается. Будем же наслаждаться настоящими благами и спешить пользоваться миром, как юностью;
преисполнимся дорогим вином и благовониями, и да не пройдет мимо нас весенний цвет жизни; увенчаемся цветами роз прежде, нежели они увяли; никто из нас не лишай себя участия в нашем наслаждении; везде оставим следы веселья,
ибо это наша доля и наш жребий. Будем притеснять бедняка праведника, не пощадим вдовы и не постыдимся многолетних седин старца. Сила наша да будет законом правды, ибо бессилие оказывается бесполезным.
(Книга Премудрости Соломона 2:1-11)
Удовольствие от выгоды может быть мимолетным, но это, тем не менее, удовольствие, это то, что можно противопоставить ужасу и боли существования. Каждый сам за себя, и своя рубашка ближе к телу, как гласят старые поговорки. Почему бы просто не взять все, что можно,
при первой же возможности? Почему бы не решиться жить таким образом? Или есть какая-то альтернатива, более мощная и непреодолимая?
Наши предки выработали очень хитрые ответы на такие вопросы,
но мы все равно их не до конца понимаем. Это потому, что они проявляются главным образом в ритуалах и мифах, и даже там не полностью сформулированы. Мы разыгрываем их и представляем в историях, но мы все еще недостаточно мудры, чтобы точно их выразить.
Мы все еще шимпанзе в труппе, волки в стае. Мы знаем, как себя вести.
Знаем, кто есть кто и почему. Мы научились этому на собственном опыте. Наше знание формировалось благодаря нашему взаимодействию с другими. Мы установили предсказуемые рутинные правила и схемы поведения, но мы не понимаем их по-настоящему и не знаем, откуда они произошли. Они развивались на протяжении длительного времени.
Никто их открыто не формулировал, по крайней мер в самом далеком прошлом, хотя мы всегда говорили друг другу, как действовать.

Как бы то ни было, однажды, не так давно, мы проснулись. Мы уже действовали, а теперь стали замечать, что именно делаем. Стали использовать свои тела как инструменты для репрезентации собственных действий. Стали имитировать и драматизировать. Мы изобрели ритуал. Мы стали выражать действиями личный опыт. А
потом начали рассказывать истории. Мы зашифровали в них наблюдения за своей собственной драмой. Таким образом, информация,
которая поначалу была просто встроена в наше поведение, стала воспроизводиться в наших историях. Но мы не знали и все еще не знаем, что все это значит.
Библейский рассказ о рае и грехопадении – одна из таких историй,
созданная нашим коллективным воображением, работающая на протяжении веков. Она дает глубокую оценку природе Бытия,
указывает путь к концептуализации и действию, хорошо подходящим к этой природе. Писание гласит, что в саду Эдема, еще до того как пробудилось самосознание, человеческие существа были безгрешны.
Наши прародители, Адам и Ева, прогуливались вместе с Богом. Затем,
искушенная змеем, первая пара вкусила плод с Древа познания добра и зла, открыла Смерть и уязвимость и отвернулась от Бога. Человечество было изгнано из Рая и начало свое полное усилий нравственное существование.
Вскоре после этого вводится идея жертвы – начиная со случая
Каина и Авеля, развиваясь в авраамических приключениях и Исходе:
после долгих размышлений и борьбы человечество учится тому, что расположение Бога можно заслужить, а его гнев – предотвратить с помощью надлежащей жертвы, и что кровавые убийства могут совершать те, кто не желает или не способен таким образом преуспеть.

Откладывая вознаграждение
Принося жертвы, наши предки начали вырабатывать следующий принцип: можно достигнуть лучшего в будущем, отказываясь от чего-то ценного в настоящем. Вспомните, если хотите, что необходимость работать – это одно из проклятий, наложенных Богом на Адама и его потомков вследствие первородного греха. Пробуждение Адама навстречу основополагающим ограничениям Бытия – своей уязвимости,
своей смертности – эквивалентно тому, что он открывает будущее.
Будущее – это смерть, и хорошо если не скорая. Свою кончину можно отсрочить с помощью работы, жертвуя сейчас ради выгоды
потом. Нет сомнения, что в том числе и по этой причине концепция жертвы представлена в библейской главе, следующей сразу за драмой грехопадения. Невелика разница между жертвой и работой. И то и другое, однозначно, – человеческий удел. Иногда животные действуют так, будто работают, но на самом деле они просто следуют указаниям собственной природы. Бобры строят плотины. Они делают это, потому что они бобры, а бобры строят плотины. Делая это, они не думают: «Да,
хотелось бы мне вместо этого нежиться на пляже в Мексике с моей подружкой».
Как бы это ни было прозаично, подобная жертва – работа –
представляет собой откладывание вознаграждения, но это слишком мирская фраза, чтобы описывать нечто, имеющее столь глубокое значение. Открыв для себя, что вознаграждение может быть отложено,
человек одновременно открыл время, а заодно и причинно- следственную связь (по крайней мере причинную силу добровольного человеческого действия).
Давным-давно, в тумане далеких времен, мы стали понимать, что
реальность устроена так, будто с ней можно договориться. Мы научились тому, что, если вести себя должным образом сейчас, в настоящем, – регулировать свои импульсы, учитывать положение других, – мы можем получить вознаграждение в будущем, во времени и пространстве, каких еще не существовало. Мы стали обуздывать,
контролировать и организовывать свои импульсы, чтобы перестать мешать другим людям и своим собственным будущим «я». Это было то же самое, что организовать общество: обнаружение причинных

отношений между нашими сегодняшними попытками и качеством завтрашней жизни породило социальный контракт, который поддерживает сегодняшнюю работу (главным образом в форме обещаний).
Понимание зачастую приходит до того, как его можно выразить, –
так ребенок выясняет, что значит «мать» и «отец», прежде чем способен дать выраженное определение этим ролям
116
. Акт ритуального посвящения Богу был ранним и сложным выражением идеи о пользе откладывания. Огромный концептуальный путь был проделан от простой пирушки на голодный желудок до откладывания запасов копченого мяса для себя самого на конец дня или для кого-то, кто отсутствует. Много времени требуется, чтобы научиться откладывать что-то на потом для себя или чтобы делиться с кем-то другим (а это почти то же самое, что делиться с будущим собой). Гораздо более простая и распространенная практика – эгоистично и незамедлительно сожрать все, на что хватает глаз. Овладение искусством откладывания шло постепенно: сначала краткосрочное хранение, откладывание на будущее, репрезентация отложенного в форме записей и, позднее, в форме валюты и, наконец, хранение денег в банке или другом учреждении. Некоторые концепции были промежуточными, иначе не возник бы полный спектр наших практик и идей вокруг жертвования,
работы и их репрезентации.
Наши предки разыгрывали драму, воплощали вымысел: они персонифицировали силу, которая управляет судьбой, как дух, с которым можно договариваться, торговаться, как будто это другое человеческое существо. И, что самое удивительное, это работало.
Отчасти причина в том, что будущее во многом состоит из других человеческих существ, иногда именно из тех, кто наблюдал и оценивал малейшие детали вашего поведения в прошлом. Отсюда не так далеко до Бога, сидящего в вышине, отслеживающего каждое ваше движение и записывающего все в большую книгу для дальнейших рекомендаций.
Это продуктивная символическая идея: будущее – осуждающий отец.
Это хорошее начало. Но тут, в связи с открытием жертвы, в связи с открытием работы, возникают два дополнительных, архетипичных,
фундаментальных вопроса. Оба связаны с предельным расширением работы, и заключается она в том, чтобы жертвовать сейчас и
приобрести потом.

Первый вопрос. Чем нужно жертвовать? Маленькие жертвы могут быть достаточными для решения маленьких, отдельных проблем.
Значит, более большие и комплексные жертвы, вероятно, смогут решить целый массив больших и сложных проблем, все за один раз. Это труднее, но, может быть, лучше.
Например, дисциплина в медицинском училище не даст юному студенту, королю тусовок, вести привычную распутную жизнь.
Отказаться от такого образа жизни – это жертва. Но врач, которым он станет, сможет накормить свою семью. Это большие трудности,
разведенные, словно в воде, в большом временном периоде.
Итак, жертвы нужны, чтобы улучшить будущее, и большие жертвы могут быть лучше маленьких.
А теперь второй вопрос, или, на самом деле, целый набор связанных друг с другом вопросов. Мы установили основной принцип:
жертва улучшит будущее. Но принцип еще надо конкретизировать.
Нужно понять всю его полноту и значение. Что в самых крайних,
предельных случаях подразумевает идея о том, что жертва сделает будущее лучше? Где границы этого базового принципа? Для начала мы должны спросить: «Какая жертва наибольшая, самая эффективная и удовлетворительная?», а затем: «Насколько хорошим будет лучшее из возможных будущих, если мы принесем самую эффективную жертву?»
Как уже упоминалось, библейская история Каина и Авеля, сыновей
Адама и Евы, следует сразу за историей об изгнании из Рая. На самом деле эти братья – первые обычные люди, ведь их родители были созданы самим Богом, а не появились на свет стандартным образом.
Каин и Авель живут в истории, а не в раю. Они должны работать. Они должны приносить жертвы, чтобы удовлетворить Бога, и они это делают, на алтаре и с должным ритуалом. Но все усложняется.
Жертвоприношения Авеля удовлетворяют Бога, а жертвоприношения
Каина – нет. Авель многократно вознагражден, а Каин нет. Не совсем понятно почему, хотя текст активно намекает на то, что Каин просто приносил жертвы без души. Может, качество его даров было низким.
Может, его дух был завистлив. А может, Бог был раздосадован по каким-то одному Ему ведомым причинам. Все это вполне реалистично,
включая неопределенность объяснений. Не все жертвы одинаковы по качеству. Больше того, зачастую жертвы, которые кажутся более качественными, не вознаграждаются лучшим будущим, и непонятно

почему. Почему Бог недоволен? Что должно измениться, чтобы Он был удовлетворен? Это трудные вопросы, и все их задают, постоянно, даже если сами того не замечают. Задавать такие вопросы – все равно что думать.
Осознание того, что удовольствие можно с пользой для себя предвосхитить, пришло к нам с большим трудом. Оно абсолютно противоположно нашим древним, фундаментальным животным инстинктам, которые требуют немедленного удовлетворения, особенно в условиях депривации, неизбежной и привычной. На этом сложности не заканчиваются: откладывание удовольствия полезно, только когда цивилизация достаточно себя стабилизирует, чтобы гарантировать отложенное вознаграждение в будущем. Если все, что вы сохраняете,
будет разрушено или украдено, нет смысла сохранять. Вот почему волк пожирает 9 килограммов сырого мяса за один присест. Он не думает:
«Боже, ненавижу кутить. Надо отложить немного на следующую неделю». Так как же два этих невероятных и вместе с тем необходимых достижения – откладывание и стабилизация общества в будущем –
смогли себя проявить?
Дело в прогрессивном развитии: от животного к человеку. Оно,
конечно, идет не безошибочно, но основным нашим целям служит.
Прежде всего, у нас избыток еды. Его обеспечивают огромные туши мамонтов и других травоядных гигантов (мы съели много мамонтов.
Возможно, даже всех). Когда убито большое животное, остается кое-что на потом. Сначала это обнаруживается случайно, но в конечном счете пользу этого «на потом» начинают признавать. В то же время развивается некоторое предварительное представление о
жертвоприношении: «Если я немножко оставлю на потом, даже если мне хочется этого сейчас, я не буду голодным позже». Это предварительное представление развивается до следующего уровня:
«Если я немножко оставлю на потом, и я сам, и те, о ком я забочусь, не будут голодными». А потом еще до следующего: «Возможно, я не могу съесть всего этого мамонта, но и хранить оставшееся долго тоже не могу. Может, стоит скормить часть другим людям. Может, они это запомнят и отдадут мне немного своего мамонта, когда у них он будет, а у меня нет. Тогда у меня будет немного мамонта сейчас и еще немного мамонта потом. Это хорошая сделка. И, может, те, с кем я поделюсь,
станут мне больше доверять. Может, после этого мы всегда сможем

сторговаться». Так «мамонт» становится «будущим мамонтом», а
«будущий мамонт» – «личной репутацией». Так появился социальный контракт.
Делиться – не значит отдавать то, что вы цените, и ничего не получать взамен.
Это то, чего боится каждый ребенок. Но на самом деле делиться –
значит инициировать процесс сделки. Ребенок, который не может делиться – не может торговаться, – не может обзавестись друзьями,
потому что иметь друзей – это форма сделки. Бенджамин Франклин однажды предположил, что новосел может попросить соседа оказать ему услугу, процитировав старую максиму: «Тот, кто однажды сделал
вам добро, будет скорее готов сделать его снова, чем тот, кому вы
сами помогли»
117
. По мнению Франклина, просьба об услуге (конечно,
если речь не идет о какой-нибудь крайности) – это самое действенное и быстрое приглашение к социальному взаимодействию. Когда новосел просит соседа об услуге, он предоставляет тому возможность показать себя как хорошего человека при первом же знакомстве. К тому же теперь и сосед может попросить новосела об ответной услуге, ведь за последним теперь должок, и это увеличивает взаимную близость и доверие. Таким образом обе стороны могут преодолеть естественную нерешительность и обоюдный страх перед незнакомцем.
Лучше иметь что-то, чем ничего. И лучше щедро делиться тем, что у вас есть. А еще лучше прославиться благодаря своей щедрости. Это надолго. Это надежно. Подойдя к этим абстрактным рассуждениям, мы можем наблюдать, как закладывалась основа концепций надежности,
честности и щедрости. Появилась основа выраженной нравственности.
Производительный, правдивый человек, который делится с другими, –
прототип хорошего гражданина и хорошего человека. И вот мы видим,
как из простого наблюдения, что запасы – это хорошо, могут вырасти самые высокие моральные принципы.
Похоже, по мере развития человечества происходило следующее.
Сначала были бесконечные десятки и сотни тысяч лет до возникновения письменной истории и драматургии. На протяжении этого времени начинают закладываться сдвоенные практики откладывания и обмена.
Происходит это медленно и болезненно. Затем их начинают представлять как метафорическую абстракцию в виде ритуалов и сказаний о жертвоприношении. Говорят примерно таким образом:

«Похоже, в Небе существует могущественная Фигура, которая все видит и судит тебя. Похоже, когда ты отказываешься от чего-то, что ты ценишь, Он радуется. А ты хочешь Его радовать, потому что если ты не будешь этого делать, разверзнется ад. Так что практикуй жертвоприношения и делись, пока не станешь в этом экспертом, и тогда у тебя все будет хорошо»
[7]
Никто ничего такого не говорил, по крайней мере в столь откровенной и прямой форме. Но это подразумевалось в практических действиях, а затем в историях.
Сначала было действие ("так и должно было быть, ведь животные,
которыми мы когда-то были, могли действовать, но не могли думать).
Сначала была скрытая, неопознанная ценность (действия, которые предшествовали мысли, воплощали ценность, но не выявляли ее). Люди многие тысячи лет наблюдали успехи и провалы. Мы обдумали их и пришли к заключению: те из нас, кто успешны, откладывают
вознаграждение. Те из нас, кто успешны, торгуются с будущим.
Появляется великая идея; все яснее становится форма, которую она принимает, все понятнее истории, в которых она выражается. В чем разница между успешным и неуспешным? В успешной жертве. Все становится лучше, когда успешные приносят жертвы. Вопросы становятся все более точными и вместе с тем широкими: какая жертва наибольшая из возможных? Какая принесет самые лучшие результаты?
И ответы делаются все более глубокими и осмысленными.
Бог западной традиции, как и многие другие боги, требует жертвы.
Мы уже изучали, почему это так. Но иногда он заходит еще дальше. Он требует не просто жертвы, но жертвы, заключенной именно в том, что наиболее любимо. Это максимально ярко запечатлено (и самым запутанным образом представлено) в истории Авраама и Исаака.
Авраам, любимец Бога, долго хотел сына, и Бог отчетливо пообещал ему исполнить это желание – после долгого откладывания и при обстоятельствах, которые кажутся невозможными (пожилой возраст
Авраама и его жены, а также ее бесплодие). Довольно скоро, когда чудесным образом рожденный Исаак был еще ребенком, Бог в корне меняет поведение: безрассудно, в манере, что кажется абсолютно варварской, требует, чтобы его преданный слуга предложил своего сына в жертву. История заканчивается счастливо: Бог посылает ангела, чтобы остановить послушную руку Авраама, и принимает барана вместо

Исаака. Это хорошо, но не проясняет ключевой вопрос: почему Богу необходимо зайти так далеко? Почему он – почему судьба – выдвигает такие требования?
Начнем наш анализ с трюизма, сильного, самоочевидного, однако недооцененного: иногда дела идут нехорошо. Похоже, это во многом связано с ужасной природой мира, с его бедствиями, голодом,
тираниями и предательствами. Но здесь лежит камень преткновения:
иногда, когда дела идут нехорошо, причина не в мире. Причина в том,
что мы больше всего ценим лично. Почему? Потому что до неопределенной степени мир раскрывается через модель ваших ценностей (подробнее об этом – в Правиле 10). Если мир, который вы видите, это не тот мир, который вы хотите, пора пересмотреть ваши ценности. Пора избавиться от своих нынешних предпосылок. Пора отпустить. Возможно, даже пора пожертвовать тем, что вы больше всего любите, чтобы стать тем, кем вы можете стать, вместо того чтобы оставаться тем, кто вы есть.
Есть старая и, возможно, апокрифическая история о том, как поймать обезьяну. Она очень хорошо иллюстрирует набор таких идей.
Прежде всего, вам надо найти большой кувшин с узкой горловиной,
достаточно широкий в диаметре вверху, чтобы обезьяна могла просунуть туда свою лапу. Затем нужно частично наполнить сосуд камнями, чтобы он стал слишком тяжелым для обезьяны и она не могла его унести. Потом надо рассыпать немного угощения, которое любят эти животные, возле сосуда, чтобы привлечь к его содержимому одну или несколько обезьян. Обезьяна придет, протиснет лапу в узкое горлышко и схватит содержимое, ведь хватать – это хорошо. Но теперь она не сможет вытащить свой кулак, наполненный приманками, из слишком узкого горлышка сосуда. Иначе придется разжать кулак и отказаться от того, что у нее уже есть. А этого она не сделает. Охотник на обезьян может просто подойти к сосуду и схватить ее. Животное не пожертвует частью, чтобы сохранить целое.
Отказ от чего-то ценного обеспечивает будущее процветание.
Нечто ценное, принесенное в жертву, удовлетворяет Бога. Что наиболее ценно и является лучшей жертвой или что, по крайней мере, является символом такой жертвы? Отборный кусок мяса. Лучшее животное в стаде. Самая дорогая собственность. А что еще выше этого? Нечто глубоко личное, от чего больно отказаться. Возможно, это