Файл: Книга I. Русь изначальная История России с древнейших времен 1.rtf
ВУЗ: Не указан
Категория: Не указан
Дисциплина: Не указана
Добавлен: 28.04.2024
Просмотров: 152
Скачиваний: 0
ВНИМАНИЕ! Если данный файл нарушает Ваши авторские права, то обязательно сообщите нам.
Но мы скоро видим, что некоторые области выделяются в особые княжества, отпадают от общего единства области крайние на западе и востоке, которых особность условливалась и прежде причинами физическими и историческими: отпадает область западной Двины, область Полоцкая, которая при самом начале истории составляет уже владение особого княжеского рода; отпадает область Галицкая, издавна переходная и спорная между Польшею и Русью; на востоке отпадает отдаленный Муром с Рязанью, далекая Тмутаракань перестает быть русским владением. Обособление этих крайних волостей не могло иметь влияния на ход событий в главных срединных волостях; здесь, в южной, Днепровской, половине мы не замечаем изменения в господствующем порядке вещей, обособления главных волостей, ибо никакие условия, ни физические, ни племенные, ни политические не требуют этого обособления, но как скоро одна ветвь, одно племя княжеского рода утверждается в северной, Волжской, половине Руси, как скоро князь из этого племени получает родовое старшинство, то немедленно же и происходит обособление Северной Руси, столь богатое последствиями, но обособление произошло не по требованию известных родовых княжеских отношений, а по требованию особых условий – исторических и физических; нарушение общего родового владения и переход родовых княжеских отношений в государственные условливались различием двух главных частей древней Руси и проистекавшим отсюда стремлением к особности.
Благодаря состоянию окружных государств и народов все эти внутренние движения и перемены на Руси могли происходить беспрепятственно. В Швеции еще продолжалась внутренняя борьба, и столкновения ее с Русью, происходившие в минуты отдыха, были ничтожны. Польша, кроме внутренних смут, усобиц, была занята внешнею борьбою с опасными соседями: немцами, чехами, пруссами; Венгрия находилась в том же самом положении, хотя оба эти соседние государства принимали иногда деятельное участие в событиях Юго‑Западной Руси, каково, например, было участие Венгрии в борьбе Изяслава Мстиславича с дядею Юрием, но подобное участие никогда не имело решительного влияния на ход событий, никогда не могло изменить этого хода, условленного внутренними причинами. Влияние быта Польши и Венгрии на быт Руси было ощутительно в Галиче; можно заметить его и в пограничной Волыни, но дальше это влияние не простиралось. Польша и Венгрия не могли быть для Руси проводниками западноевропейского влияния, скорее, можно сказать, уединяли ее от него, потому что и сами, кроме религиозной связи, имели мало общих форм быта с западною Европою, но если и Польша с Венгриею, несмотря на религиозную связь, мало участвовали в общих явлениях европейской жизни того времени, тем менее могла участвовать в них Русь, которая не была связана с западом церковным единением, принадлежала к церкви восточной, следовательно, должна была подвергаться духовному влиянию Византии. Византийская образованность, как увидим, проникала в Русь, греческая торговля богатила ее, но главная сцена действия перенеслась на северо‑восток, далеко от великого водного пути, соединявшего Северо‑Западную Европу с Юго‑Восточною; Русь уходила все далее и далее вглубь северо‑востока, чтоб там, в уединении от всех посторонних влияний, выработать для себя крепкие основы быта; Новгород не мог быть для нее проводником чуждого влияния уже по самой враждебности, которая проистекала от различия его быта с бытом остальных северных областей. Но если Русь в описываемое время отделялась от Западной Европы Польшею, Венгриею, Литвою, то ничем не отделялась от востока, с которым должна была вести беспрерывную борьбу.
Собственная Южная Русь была украйною, так сказать европейским берегом степи, и берегом низким, не защищенным нисколько природою, следовательно, подверженным частому наплыву кочевых орд; искусственные плотины, города, которые начали строить еще первые князья наши, недостаточно защищали Русь от этого наплыва.
Мало того что степняки или половцы сами нападали на Русь, они отрезывали ее от черноморских берегов, препятствовали сообщению с Византиею: русские князья с многочисленными дружинами должны были выходить навстречу к греческим купцам и провожать их до Киева, оберегать от степных разбойников; варварская Азия стремится отнять у Руси все пути, все отдушины, которыми та сообщалась с образованною Европою. Южная Русь, украйна, европейский берег степи заносится уже с разных сторон степным народонаселением; по границам Киевской, Переяславской, Черниговской области садятся варварские толпы, свои поганые, как называли их в отличие от диких, т.е. независимых степняков или половцев. Находясь в полузависимости от русских князей, чуждое гражданских связей с новым европейским отечеством своим, это варварское пограничное народонаселение по численной значительности и воинственному характеру своему имеет важное влияние на ход событий в Южной Руси, умножая вместе с дикими половцами грабежи и безнарядье, служа самою сильною поддержкою для усобиц, представляя всегда ссорящимся князьям готовую дружину для опустошения родной страны. Точно так, как позднейшие черкасы, и пограничные варвары описываемого времени, по‑видимому, служат государству, борются за него с степняками, но между тем находятся с последними в тесных родственных связях, берегут их выгоды, выдают им государство. Будучи совершенно равнодушны к судьбам Руси, к торжеству того или другого князя, сражаясь только из‑за добычи, и дикие половцы и свои поганые, или черные клобуки, первые изменяют, первые обыкновенно обращаются в бегство. С такими‑то народами должна иметь постоянное дело Южная Русь, а между тем историческая жизнь отливает от нее к северу, она лишается материальной силы, которая переходит к области Волжской, лишается политического значения, материального благосостояния; честь и краса ее, старший стольный город во всей Руси – Киев презрен, покинут старейшими и сильнейшими князьями, несколько раз разграблен.
Дополнения ко второму тому
Изложенный нами во втором томе взгляд на междукняжеские отношения встретил с разных сторон возражения, когда впервые был высказан в книге нашей: «История отношений между русскими князьями Рюрикова дома». Теперь считаем не бесполезным разобрать эти возражения.
Г. Кавелин в рецензии своей, напечатанной в «Современнике» 1847 года, представил следующие возражения:
«Г. Соловьев говорит о родовых отношениях, потом о государственных, которые сначала с ними боролись и, наконец, их сменили. Но в каком отношении они находились между собою, откуда взялись государственные отношения в нашем быту вслед за родовыми – этого он не объясняет или объясняет слишком неудовлетворительно. Во‑первых, он не показывает естественной преемственности быта юридического после родового, во‑вторых, взгляд его не вполне отрешился от преувеличений, которые так изукрасили древнюю Русь, что ее нельзя узнать.
Правда, его взгляд несравненно простее, естественнее, но надо было сделать еще один шаг, чтоб довершить полное высвобождение древней русской истории от несвойственных ей представлений, а его‑то г. Соловьев и не сделал. Этим и объясняется, почему автор по необходимости должен был прибегнуть к остроумной, но неверной гипотезе о различии новых княжеских городов от древних вечевых для объяснения нового порядка вещей, народившегося в Северо‑Восточной России.
Представляя себе в несколько неестественных размерах Владимирскую и Московскую Русь, г. Соловьев увидел в них то, что они или вовсе не представляли, или представляли, но не в том свете, который им придает автор.
Оттого у г. Соловьева между Русью до и после XIII века целая пропасть, которую наполнить можно было чем‑нибудь внешним, не лежавшим в органическом развитии нашего древнейшего быта. Таким вводным обстоятельством является у автора система новых городов; вывести эту систему из родовых начал, наполнявших своим развитием государственную историю России до Иоанна III, нет никакой возможности.
Объяснимся. Мы уже сказали, что государственный, политический элемент один сосредоточивает в себе весь интерес и всю жизнь древней Руси. Если этот элемент выразился в родовых, патриархальных формах, ясно, что в то время они были высшей и единственно возможной формой быта для древней Руси. Никаких сильных переворотов во внутреннем составе нашего отечества не происходило; отсюда можно apriori безошибочно заключить, что все изменения, происшедшие постепенно в политическом быту России, развились органически из самого патриархального, родового быта. В самом деле, мы видим, что история наших князей представляет совершенно естественное перерождение кровного быта в юридический и гражданский.
Сначала князья составляют целый род, владеющий сообща всею Русскою землею.
Отношений по собственности нет и быть не может, потому что нет прочной оседлости. Князья беспрестанно переходят с места на место, из одного владения в другое, считаясь между собою только по родству, старшинством. Впоследствии они начинают оседаться на местах. Как только это сделалось, княжеский род раздробился на ветви, из которых каждая стала владеть особенным участком земли – областью или княжеством. Вот первый шаг к собственности. Правда, в каждой отдельной территории продолжался еще прежний порядок вещей: общее владение, единство княжеской ветви, им обладавшей, и переходы князей. Но не забудем, что эти территории были несравненно меньше, княжеские ветви малочисленнее; стало быть, теперь гораздо легче могла возникнуть мысль, что княжество ни более, ни менее, как княжеская вотчина, наследственная собственность, которою владелец может распоряжаться безусловно. Когда эта мысль, конечно бессознательно, наконец укрепилась и созрела, территориальные, владельческие интересы должны были одержать верх над личными, т.е., по‑тогдашнему, кровными и родственными…
Братья между собою считались старшинством и, таким образом, даже по смерти отца составляли целое, определяемое постоянными законами, но дети каждого из них имели ближайшее отношение к отцу и только второстепенное, посредственное – к роду. Для них их семейные интересы были главное и первое, род был уже гораздо дальше и не мог так живо, всецело поглощать их внимание и любовь. Прибавьте к этому, что и для их отца выгоды своей семьи были близки и, во многих случаях приходя в столкновение с выгодами рода, могли их перевешивать. Но пока род был немногочислен и линии еще недалеко разошлись, род еще мог держаться, а что ж должно было произойти, когда после родоначальника сменились три, четыре поколения, когда каждая княжеская линия имела уже свои семейные и родовые предания, а общеродовые интересы ступили на третье, четвертое место?
Естественно, к роду, обратившемуся теперь в призрак, все должны были охладеть.
Вследствие чего же? Вследствие того, что вотчинное, семейное начало, нисходящие разорвали род на самостоятельные, друг от друга независящие части или отрасли.
Этот процесс повторялся несколько раз: из ветвей развивались роды. Эти роды разлагались семейным началом и т.д. до тех пор, пока родовое начало не износилось совершенно».
Объяснимся и мы теперь, с своей стороны. Г. Кавелин говорит: «Сначала князья составляют целый род, владеющий сообща всею Русскою землею. Князья беспрестанно переходят с места на место; впоследствии они начинают оседаться на местах. Вот первый шаг к собственности». Но спрашиваем: почему же они вдруг начинают оседаться на местах? Что их к этому принудило? Решение этого‑то вопроса, отыскание причины, почему князья начинают усаживаться на местах, и есть главная задача для историка. Князья могли усесться только тогда на местах, когда получили понятие об отдельной собственности, а по мнению г. Кавелина, выходит наоборот: у него следствие поставлено причиною, и как произошло основное явление – не объяснено. «Правда, – говорит он, – в каждой отдельной территории продолжался еще прежний порядок вещей: общее владение, единство княжеской ветви, им обладавшей, и переходы князей. Но не забудем, что эти территории были несравненно меньше, княжеские ветви малочисленнее; стало быть, теперь гораздо легче могла возникнуть мысль, что княжество ни более ни менее, как княжеская отчина, наследственная собственность». Но не забудем, что, когда территория меньше, когда княжеская ветвь малочисленнее, тогда‑то и представляется полная возможность развиваться родовым отношениям, укорениться понятию об общем владении, потому что обширная территория и многочисленность княжеских ветвей всего более содействуют раздроблению рода, порванию родовой связи; таким образом, здесь г. Кавелин причиною явления ставит то, что должно необходимо вести к следствиям противоположным, но нам не нужно возражать г. Кавелину, он сам себе возражает: «Пока род, – говорит он, – был немногочислен и линии еще не далеко разошлись, род еще мог держаться, а что ж должно было произойти, когда после родоначальника сменились три, четыре поколения, когда княжеская линия имела уже свои семейные и родовые предания и общеродовые интересы ступили на третье, четвертое место? Естественно, к роду должны были все охладеть». Разве здесь не противоречие? Сперва говорится, что родовое начало рушится, когда княжеская ветвь становится малочисленнее, а потом утверждают, что родовое начало ослабело вследствие разветвления рода! Род раздробляется вследствие разветвления, к роду все должны были охладеть. Вследствие чего же, спрашивает г.
