ВУЗ: Не указан
Категория: Не указан
Дисциплина: Не указана
Добавлен: 04.02.2024
Просмотров: 50
Скачиваний: 0
ВНИМАНИЕ! Если данный файл нарушает Ваши авторские права, то обязательно сообщите нам.
НИКОЛАЙ НОСОВ «БОБИК В ГОСТЯХ У БАРБОСА»
Барбос увидел приятеля и обрадовался:
— Эй, Бобик, куда бежишь?
— Никуда, — говорит Бобик. — Так, бегу себе просто. А ты чего дома сидишь? Пойдём гулять.
— Мне нельзя, — ответил Барбос, — дедушка велел дом стеречь. Ты лучше ко мне в гости иди.
— А никто не прогонит?
— Нет. Дедушка на работу ушёл. Никого дома нет. Лезь прямо в окно.
Бобик залез в окно и с любопытством стал осматривать комнату.
— Тебе хорошо! — сказал он Барбосу. — Ты в доме живёшь, а вот я живу в конуре. Теснота, понимаешь! И крыша протекает. Неважные условия!
— Да, — ответил Барбос, — у нас квартира хорошая: две комнаты с кухней и ещё ванная. Ходи где хочешь.
— А меня даже в коридор хозяева не пускают! — пожаловался Бобик. — Говорят — я дворовый пёс, поэтому должен жить в конуре. Один раз зашёл в комнату — что было! Закричали, заохали, даже палкой по спине стукнули.
Он почесал лапой за ухом, потом увидел на стене часы с маятником и спрашивает:
— А что это у вас за штука на стенке висит? Всё тик-так да тик-так, а внизу болтается.
— Это часы, — ответил Барбос. — Разве ты часов никогда не видел?
— Нет. А для чего они?
Барбос и бобик смотрят на часы
Барбос и сам не знал толком, для чего часы, но всё-таки принялся объяснять:
— Ну, это такая штука, понимаешь… часы… они ходят…
— Как — ходят? — удивился Бобик. — У них ведь ног нету!
— Ну, понимаешь, это только так говорится, что ходят, а на самом деле они просто стучат, а потом начинают бить.
— Ого! Так они ещё и дерутся? — испугался Бобик.
— Да нет! Как они могут драться!
— Так ведь сам сказал — бить!
— Бить — это значит звонить: бом! Бом!
— А, ну так бы и говорил!
Бобик увидел на столе гребешок и спросил:
— А что это у вас за пила?
— Какая пила! Это гребешок.
— А для чего он?
— Эх ты! — сказал Барбос. — Сразу видно, что весь век в конуре прожил. Не знаешь, для чего гребешок? Причёсываться.
— Как это — причёсываться?
Барбос взял гребешок и стал причёсывать у себя на голове шерсть:
— Вот смотри, как надо причёсываться. Подойди к зеркалу и причешись.
Бобик причесывается перед зеркалом
Бобик взял гребешок, подошёл к зеркалу и увидел в нём своё отражение.
— Послушай, — закричал он, показывая на зеркало, — там собака какая-то!
— Да это ведь ты сам в зеркале! — засмеялся Барбос.
— Как — я?.. Я ведь здесь, а там другая собака.
Барбос тоже подошёл к зеркалу. Бобик увидел его отражение и закричал: — Ну вот, теперь их уже двое!
— Да нет! — сказал Барбос. — Это не их двое, а нас двое. Они там, в зеркале, неживые.
— Как — неживые? — закричал Бобик. — Они же ведь двигаются!
— Вот чудак! — ответил Барбос. — Это мы двигаемся. Видишь, там одна собака на меня похожа!
— Верно, похожа! — обрадовался Бобик. — Точь-в-точь как ты!
— А другая собака похожа на тебя.
— Что ты! — ответил Бобик. — Там какая-то противная собака, и лапы у неё кривые.
— Такие же лапы, как у тебя.
— Нет, это ты меня обманываешь! Посадил туда каких-то двух собак и думаешь, я тебе поверю, — сказал Бобик.
Он принялся причёсываться перед зеркалом, потом вдруг как засмеётся:
— Глянь-ка, а этот чудак в зеркале тоже причёсывается! Вот умора!
Барбос только фыркнул и отошёл в сторону. Бобик причесался, положил гребешок на место и говорит:
— Чудно тут у вас! Часы какие-то, зеркала с собаками, разные финтифлюшки и гребешки.
— У нас ещё телевизор есть! — похвастался Барбос и показал телевизор.
Барбос показывает телевизор
— Для чего это? — спросил Бобик.
— А это такая штука — она всё делает: поёт, играет, даже картины показывает.
— Вот этот ящик?
— Да.
— А ну, пусть заиграет!
Барбос включил телевизор. Послышалась музыка. Собаки обрадовались, и давай прыгать по комнате.
ВИКТОР ДРАГУНСКИЙ «НИЧЕГО ИЗМЕНИТЬ НЕЛЬЗЯ»
Я давно уже заметил, что взрослые задают маленьким очень глупые вопросы. Они как будто сговорились. Получается так, словно они все выучили одинаковые вопросы и задают их всем ребятам подряд. Я так к этому делу привык, что наперед знаю, как все произойдет, если я познакомлюсь с каким-нибудь взрослым. Это будет так.
Вот раздастся звонок, мама откроет дверь, кто-то будет долго гудеть что-то непонятное, потом в комнату войдет новый взрослый. Он будет потирать руки. Потом уши, потом очки. Когда он их наденет, то увидит меня, и хотя он давным-давно знает, что я живу на этом свете, и прекрасно знает, как меня зовут, он все-таки схватит меня за плечи, сожмет их довольно-таки больно, притянет меня к себе и скажет:
«Ну, Денис, как тебя зовут?»
Конечно, если бы я был невежливый человек, я бы ему сказал:
«Сами знаете! Ведь вы только сейчас назвали меня по имени, зачем же вы несете несуразицу?»
Но я вежливый. Поэтому я притворюсь, что не расслышал ничего такого, я просто криво улыбнусь и, отведя в сторону глаза, отвечу:
«Денисом».
Он с ходу спросит дальше:
«А сколько тебе лет?»
Как будто не видит, что мне не тридцать и даже не сорок! Ведь видит же, какого я роста, и, значит, должен понять, что мне самое большее семь, ну восемь от силы, — зачем же тогда спрашивать? Но у него свои, взрослые взгляды и привычки, и он продолжает приставать:
«А? Сколько же тебе лет? А?»
Я ему скажу:
«Семь с половиной».
Тут он расширит глаза и схватится за голову, как будто я сообщил, что мне вчера стукнуло сто шестьдесят один. Он прямо застонет, словно у него три зуба болят:
«Ой-ой-ой! Семь с половиной! Ой-ой-ой!»
Но чтобы я не заплакал от жалости к нему и понял, что это шутка, он перестанет стонать. Он двумя пальцами довольно-таки больно ткнет меня в живот и бодро воскликнет:
«Скоро в армию! А?»
А потом вернется к началу игры и скажет маме с папой, покачивая головой:
«Что делается, что делается! Семь с половиной! Уже! — И, обернувшись ко мне, добавит: — А я тебя вот такусеньким знал!»
И он отмерит в воздухе сантиметров двадцать. Это в то время, когда я точно знаю, что во мне был пятьдесят один сантиметр в длину. У мамы даже такой документ есть. Официальный. Ну, на этого взрослого я не обижаюсь. Все они такие. Вот и сейчас я твердо знаю, что ему положено задуматься. И он задумается. Железно. Он повесит голову на грудь, словно заснул. А тут я начну потихоньку вырываться из его рук. Но не тут-то было. Просто взрослый вспомнит, какие там у него еще вопросы завалялись в кармане, он их вспомнит и наконец, радостно улыбаясь, спросит:
«Ах да! А кем ты будешь? А? Кем ты хочешь быть?»
Я-то, честно говоря, хочу заняться спелеологией, но я понимаю, что новому взрослому это будет скучно, непонятно, это ему будет непривычно, и, чтобы не сбивать его с толку, я ему отвечу:
«Я хочу быть мороженщиком. У него всегда мороженого сколько хочешь».
Лицо нового взрослого сразу посветлеет. Все в порядке, все идет так, как ему хотелось, без отклонений от нормы. Поэтому он хлопнет меня по спине (довольно-таки больно) и снисходительно скажет:
«Правильно! Так держать! Молодец!»
И тут я по своей наивности думаю, что это уже все, конец, и начну немного посмелее отодвигаться от него, потому что мне некогда, у меня еще уроки не приготовлены и вообще тысяча дел, но он заметит эту мою попытку освободиться и подавит ее в корне, и, когда я устану и перестану трепыхаться, он задаст мне главный вопрос.
«А скажи-ка, друг ты мой… — скажет он, и коварство, как змея, проползет в его голосе, — скажи-ка, кого ты больше любишь? Папу пли маму?»
Бестактный вопрос. Тем более что задан он в присутствии обоих родителей. Придется ловчить. «Михаила Таля», — скажу я.
Он захохочет. Его почему-то веселят такие кретинские ответы. Он повторит раз сто:
«Михаила Таля! Ха-ха-ха-ха-ха-ха! Каково, а? Ну? Что вы скажете на это, счастливые родители?»
И будет смеяться еще полчаса, и папа и мама будут смеяться тоже. И мне будет стыдно за них и за себя. И я дам себе клятву, что потом, когда кончится этот ужас, я как-нибудь незаметно для папы поцелую маму, незаметно для мамы поцелую папу. Потому что я люблю их одинаково обоих, о-ди-на-ко-во!! Клянусь своей белой мышкой! Ведь это так просто.
Несколько раз я пробовал честно и точно ответить на этот вопрос, и всегда я видел, что взрослые недовольны ответом, у них наступало какое-то разочарование, что ли. У всех у них в глазах как будто бывает написана одна и та же мысль, приблизительно такая: «У-у-у… Какой банальный ответ! Он любит папу и маму одинаково! Какой скучный мальчик!»
Потому я и совру им про Михаила Таля, пусть посмеются, а я пока попробую снова вырваться из стальных объятий моего нового знакомого!
И он наконец-то отпустит меня! Я свободен и могу приниматься за дела.
Ох, и трудненько достаются мне эти новые знакомства! Но что поделать? Все дети проходят через это! Не я первый, не я последний…
Тут ничего изменить нельзя.
ЕЛЕНА ДОЛГОПЯТ «ЧАСЫ»
Мать смотрела кино, Сашка сидел в кухне, часы стучали сверху.
Сашка забрался на стул, дотянулся. Снимая часы, он задел вазу, она грохнулась о пол, и Сашка замер на стуле. Но мать не слышала, потому что в это время по телевизору взорвалась прямо в воздухе рухнувшая с моста машина. Сашка, постояв над осколками, сошел со стула.
Собрал в ведро осколки. Сел за стол, взял часы, перевернул и увидел на обратной стороне ключ завода времени и ключ поворота стрелок, которые тут же опробовал; был и третий, неясного назначения ключ, который Сашка сначала хотел повернуть по часовой стрелке, но ключ повернулся только против.
С часами ничего не произошло, но из воздуха, уплотнившегося перед Сашкой, образовался вдруг человек. Вид он имел обыкновенный. Одет человек был в старенькие затрапезные джинсы, стоптанные сандалии на босу ногу, в клетчатую, порядочно выцветшую рубашку. Сашка не закричал, не замахал руками, он молча таращился на возникшего. Человек выдвинул табурет из-под стола и сел наискось от Сашки.
- Чего желаете? - сказал он самым обыкновенным, скучным, как у продавца, голосом.
- В смысле? - прошептал Сашка.
- Вы меня вызывали, кажется.
- Как это?
- Ваши часы?
- Ну.
- Ключик вот этот поворачивали?
- Ну.
- Заказывайте.
- Чего?
- Если не надо ничего, то до свидания, - он приподнялся.
- Стойте, - остановил его Сашка. - Давайте... мороженое, что ли. И хлеб черный буханку, и сахару кило.
- Нет, уважаемый, - сказал человек, - этого я ничего не могу.
- А чего ж тогда?
- Я могу поправить ваше прошлое. Если вам что-то в вашем прошлом не нравится, могу устранить.
- Да? А вот я вазу разбил недавно, можно это устранить?
Человек закрыл глаза и стал шевелить губами, будто стихотворение припоминал. Сашка вдруг протянул руку, и рука легко прошла сквозь прозрачного человека, тут же, впрочем, исчезнувшего.
Сашка вскочил. Он был один в кухне. Слышался мужской голос из телевизора. Ваза стояла себе на верху шкафчика. Сашка бросился к ведру. Ни одного осколка. Сашка схватил часы, сел. И - повернул против часовой стрелки ключик.
Лишь только он повернул ключик, вошла мать.
- Реклама.
Она подошла к холодному чайнику на плите. Налила воды в стакан. За ее спиной из уплотнившегося воздуха образовался лысоватый человек в стоптанных сандалиях на босу ногу.
- Чего изволите? - сказал человек. И мать обернулась.
Увидев внезапно постороннего человека, она убрала стакан за спину, на тумбу у плиты, и вытерла ладонью мокрые губы.
Человек встал и сказал:
- Здравствуйте.
- Здравствуйте, - изумленно сказала мать.
- Это ко мне, - сказал Сашка. - Мы тут это... беседуем.
- Я вас не заметила, когда вошла.
- Меня часто не замечают, - печально сказал человек.
- Он... из соседнего подъезда.
- Очень приятно, - сказала мать, не сводя глаз с человека.
- Очень-очень приятно, - сказал человек.
- Ну, не буду вам мешать, - мать пристально взглянула на сына. - Когда освободишься, подойди ко мне.
- Хорошо.
И еще раз взглянув на них, мать вышла. Она уменьшила звук телевизора, так что стало почти совсем тихо.
- Ну-с, - человек сел за стол.
- Вот что, - зашептал Сашка. - В прошлом году я сломал ногу и поэтому не пошел на лыжах с ребятами. Они все ходили: и Петька, и Сережка, и Танька. Из-за того, что меня не было, Танька подружилась с Петькой, а раньше она дружила со мной. Мне наплевать, конечно, но можно сделать так, чтобы я не ломал ноги и пошел тогда с ними на лыжах?