Степан Аркадьич оглянулся. Landau сидел у окна, облокотившись на ручку и спинку кресла, опустив голову. Заметив обращенные на него взгляды, он поднял голову и улыбнулся детски-наивною улыбкой.

   - Не обращайте внимания, - сказала Лидия Ивановна и легким движением подвинула стул Алексею Александровичу. - Я замечала... - начала она что-то, как в комнату вошел лакей с письмом. Лидия Ивановна быстро пробежала записку и, извинившись, с чрезвычайною быстротой написала и отдала ответ и вернулась к столу. - Я замечала, - продолжала она начатый разговор, - что москвичи, в особенности мужчины, самые равнодушные к религии люди.

   - О нет, графиня, мне кажется, что москвичи имеют репутацию быть самыми твердыми, - отвечал Степан Аркадьич.

   - Да, насколько я понимаю, вы, к сожалению, из равнодушных, - с усталою улыбкой, обращаясь к нему, сказал Алексей Александрович.

   - Как можно быть равнодушным! - сказала Лидия Ивановна.

   - Я в этом отношения не то что равнодушен, но в ожидании, - сказал Степан Аркадьич с своею самою смягчающею улыбкой. - Я не думаю, чтобы для меня наступило время этих вопросов.

   Алексей Александрович и Лидия Ивановна переглянулись.

   - Мы не можем знать никогда, наступило или нет для нас время, - сказал Алексей Александрович строго. - Мы не должны думать о том, готовы ли мы, или не готовы: благодать не руководствуемся человеческими соображениями; она иногда не сходит на трудящихся и сходит на неприготовленных, как на Савла.

   - Нет, кажется, не теперь еще, - сказала Лидия Ивановна, следившая в это время за движениями француза.

   Landau встал и подошел к ним.

   - Вы мне позволите слушать? - спросил он.

   - О да, я не хотела вам мешать, - нежно глядя на него, сказала Лидия Ивановна, - садитесь с нами.

   - Надо только не закрывать глаз, чтобы не лишиться света, - продолжал Алексей Александрович.

   - Ах, если бы вы знали то счастье, которое мы испытываем, чувствуя всегдашнее его присутствие в своей душе! - сказала графиня Лидия Ивановна, блаженно улыбаясь.

   - Но человек может чувствовать себя неспособным иногда подняться на эту высоту, - сказал Степан Аркадьич, чувствуя, что он кривит душою, признавая религиоэную высоту, но вместе с тем не решаясь признаться в своем свободомыслии перед особой, которая одним словом Поморскому может доставить ему желаемое место.

   - То есть вы хотите сказать, что грех мешает ему? - сказала Лидия Ивановна. - Но это ложное мнение. Греха нет для верующих, грех уже искуплен. Pardon, - прибавила она, глядя на опять вошедшего с другой запиской лакея. Она прочла и на словах ответила:- Завтра у великой княгини, скажите. - Для верующего нет греха, - продолжала она разговор.

---

   - Да, но вера без дел мертва есть, - сказал Степан Аркадьич, вспомнив эту фразу из катехизиса, одной улыбкой уже отстаивая свою независимость.

   - Вот оно, из послания апостола Иакова, - сказал Алексей Александрович, с некоторым упреком обращаясь к Лидии Ивановне, очевидно как о деле, о котором они не раз уже говорили. - Сколько вреда сделало ложное толкование этого места! Ничто так не отталкивает от веры, как это толкование. "У меня нет дел, я не могу верить", тогда как это нигде не сказано. А сказано обратное.

   - Трудиться для бога, трудами, постом спасать душу, - с гадливым презрением сказала графиня Лидия Ивановна, - это дикие понятия наших монахов... Тогда как это нигде не сказано. Это гораздо проще и легче, - при- бавила она, глядя на Облонского с тою самою ободряющею улыбкой, с которою она при дворе ободряла молодых, смущенных новою обстановкой фрейлин.

   - Мы спасены Христом, пострадавшим за нас. Мы спасены верой, - одобряя взглядом ее слова, подтвердил Алексей Александрович.

   - Vous comprenez l'anglais? - спросила Лидия Ивановна и, получив утвердительный ответ, встала и начала перебирать на полочке книги.

   - Я хочу прочесть "Safe and Happy", или "Under the wing"? - сказала она, вопросительно взглянув на Каренина. И, найдя книгу и опять сев на место, она открыла ее. - Это очень коротко. Тут описан путь, которым приобретается вера, и то счастье превыше всего земного, которое при этом наполняет душу. Человек верующий не может быть несчастлив, потому что он не один. Да вот вы увидите. - Она собралась уже читать, как опять вошел лакей. - Бороздина? Скажите, завтра в два часа. - Да, - сказала она, заложив пальцем место в книге и со вздохом взглянув пред собой задумчивыми прекрасными глазами. - Вот как действует вера настоящая. Вы знаете Санину Мари? Вы знаете ее несчастье? Она потеряла единственного ребенка. Она была в отчаянье. Ну, и что ж? Она нашла этого друга, и она благодарит бога теперь за смерть своего ребенка. Вот счастье, которое дает вера!

   - О да, это очень... - сказал Степан Аркадьич, довольный тем, что будут читать и дадут ему немножко опомниться. "Нет, уж, видно, лучше ни о чем не просить нынче, - думал он, - только бы, не напутав, выбраться отсюда".

   - Вам будет скучно, - сказала графиня Лидия Ивановна, обращаясь к Landau, - вы не знаете по-английски, но это коротко.

---

   - О, я пойму, - сказал с той же улыбкой Landau и закрыл глаза.

   Алексей Александрович и Лидия Ивановна значительно переглянулись, и началось чтение.

  

XXII

   Степан Аркадьич чувствовал себя совершенно озадаченным теми новыми для него странными речами, которые он слышал. Усложненность петербургской жизни вообще возбудительно действовала на него, выводя его из московского застоя; но эти усложнения он любил и понимал в сферах, ему близких и знакомых; в этой же чуждой среде он был озадачен, ошеломлен и не мог всего обнять. Слушая графиню Лидию Ивановну и чувствуя устремленные на себя красивые, наивные или плутовские - он сам не знал - глаза Landau, Степан Аркадьич начинал испытывать какую-то особенную тяжесть в голове.

   Самые разнообразные мысли путались у него в голове. "Мари Санина радуется, что у ней умер ребенок... Хорошо бы покурить теперь... Чтобы спас- тись, нужно только верить, и монахи не знают, как это надо делать, а знает графиня Лидия Ивановна... И отчего у меня такая тяжесть в голове? От коньяку или оттого, что уж очень все это странно? Я все-таки до сих пор ничего, кажется, неприличного не сделал. Но все-таки просить ее уж нельзя. Говорят, что они заставляют молиться. Как бы меня не заставили. Это уж будет слишком глупо. И что за вздор она читает, а выговаривает хорошо. Landau - Беззубов. Отчего он Беззубов?" Вдруг Степан Аркадьич почувствовал, что нижняя челюсть его неудержимо начинает заворачиваться на зевок. Он поправил бакенбарды, скрывая зевок, и встряхнулся. Но вслед за этим он почувствовал, что уже спит и собирается храпеть. Он очнулся в ту минуту, как голос графини Лидии Ивановны сказал: "Он спит".

   Степан Аркадьич испуганно очнулся, чувствуя себя виноватым и уличенным. Но тотчас же он утешился, увидав, что слова "он спит" относились не к нему, а к Landau. Француз заснул так же, как Степан Аркадьич. Но сон Степана Аркадьича, как он думал, обидел бы их впрочем, он и этого не думал, так уж все ему казалось странным), а сон Landau обрадовал их чрезвычайно, особенно графиню Лидию Ивановну.

   - Mon ami, - сказала Лидия Ивановна, осторожно, чтобы не шуметь, занося складки своего шелкового платья и в возбуждении своем называя уже Каренина не Алексеем Александровичем, а "mon ami", - donnez lui la main. Vous voyez? Шш! - зашикала она на вошедшего опять лакея. - Не принимать.

---

   Француз спал или притворялся, что спит, прислонив голову к спинке кресла, и потною рукой, лежавшею на колене, делал слабые движения, как будто ловя что-то. Алексей Александрович встал, хотел осторожно, но, зацепив за стол, подошел и положил свою руку в руку француза. Степан Аркадьич встал тоже и, широко отворяя глаза, желая разбудить себя, если он спит, смотрел то на того, то на другого. Все это было наяву. Степан Аркадьич чувствовал, что у него в голове становится все более и более нехорошо.

   - Que la personne qui est arrivee la derniere, celle qui demande, qu'elle sorte! Qu'elle sorte! - проговорил француз, не открывая глаз.

   - Vous m'excuserez, mais vous voyez... Revenez vers dix heures, encore mieux demain.

   - Qu'elle sorte!- нетерпеливо повторил француз.

   - C'est moi, n'est ce pas?

   И, получив утвердительный ответ, Степан Аркадьич, забыв и о том, что он хотел просить Лидию Ивановну, забыв и о деле сестры, с одним желанием поскорее выбраться отсюда, вышел на цыпочках и, как из зараженного дома, выбежал па улицу и долго разговаривал и шутил с извозчиком, желая привести себя поскорее в чувство.

   Во французском театре, которого он застал последний акт, и потом у татар за шампанским Степан Аркадьич отдышался немножко на свойственном ему воздухе. Но все-таки в этот вечер ему было очень не по себе.

   Вернувшись домой к Петру Облонскому, у которого он остановился в Петербурге, Степан Аркадьич нашел записку от Бетси. Она писала ему, что очень желает докончить начатый разговор и просит его приехать завтра. Едва он успел прочесть эту записку и поморщиться над ней, как внизу послышались грузные шаги людей, несущих что-то тяжелое.

   Степан Аркадьич вышел посмотреть. Это был помолодевший Петр Облонский. Он был так пьян, что не мог войти на лестницу; но он велел себя поставить на ноги, увидав Степана Аркадьича, и, уцепившись за него, пошел с ним в его комнату и там стал рассказывать ему про то, как он провел вечер, и тут же заснул.

   Степан Аркадьич был в упадке духа,что редко случалось с ним, и долго не мог заснуть. Все, что он ни вспоминал, все было гадко, но гаже всего, точно что-то постыдное, вспоминался ему вечер у графини Лидии Ивановны.

   На другой день он получил от Алексея Александровича положительный отказ о разводе Анны и понял, что решение это было основано на том, что вчера сказал француз в своем настоящем или притворном сне.

  

XXIII

   Для того чтобы предпринять что-нибудь в семейной жизни, необходимы или совершенный раздор между супругами, или любовное согласие. Когда же отношения супругов неопределенны и нет ни того, ни другого, никакое дело не может быть предпринято.

---

   Многие семьи по годам остаются на старых местах, постылых обоим супругам, только потому, что нет ни полного раздора, ни согласия.

   И Вронскому и Анне московская жизнь в жару и пыли, когда солнце светило уже не по-весеннему, а по-летнему, и все деревья на бульварах уже давно были в листьях, и листья уже были покрыты пылью, была невыносима; но они, не переезжая в Воздвиженское, как это давно было решено, продолжали жить в опостылевшей им обоим Москве, потому что в последнее время согласия не было между ними.

   Раздражение, разделявшее их, не имело никакой внешней причины, и все попытки объяснения не только не устраняли, но увеличивали его. Это было раздражение внутреннее, имевшее для нее основанием уменьшение его любви, для него - раскаяние в том, что он поставил себя ради ее в тяжелое положение, которое она, вместо того чтоб облегчить, делает еще более тяжелым. Ни тот, ни другой не высказывали причины своего раздражения, но они считали друг друга неправыми и при каждом предлоге старались доказать это друг другу.

   Для нее весь он, со всеми его привычками, мыслями, желаниями, со всем его душевным и физическим складом, был одно - любовь к женщинам, и эта любовь, которая, по ее чувству, должна была быть вся сосредоточена на ней одной, любовь эта уменьшилась; следовательно, по ее рассуждению, он должен был часть любви перенести на других или на другую женщину, - и она ревновала. Она ревновала его не к какой-нибудь женщине, а к уменьшению его любви. Не имея еще предмета для ревности, она отыскивала его. По малейшему намеку она переносила свою ревность с одного предмета на другой. То она ревновала его к тем грубым женщинам, с которыми благодаря своим холостым связям он так легко мог войти в сношения; то она ревновала его к светским женщинам, с которыми он мог встретиться; то она ревновала его к воображаемой девушке, на которой он хотел, разорвав с ней связь, жениться. И эта последняя ревность более всего мучала ее, в особенности потому, что он сам неосторожно в откровенную минуту сказал ей, что его мать так мало понимает его, что позволила себе уговаривать его жениться на княжне Сорокиной.

   И, ревнуя его, Анна негодовала на него и отыскивала во всем поводы к негодованию. Во всем, что было тяжелого в ее положении, она обвиняла его. Мучительное состояние ожидания, которое она между небом и землей прожила в Москве, медленность и нерешительность Алексея Александровича, свое уединение - она все приписывала ему. Если б он любил, он понимал бы всю тяжесть ее положения и вывел бы ее из него. В том, что она жила в Москве, а не в деревне, он же был виноват. Он не мог жить, зарывшись в деревне, как она того хотела. Ему необходимо было общество, и он поставил ее в это ужасное положение, тяжесть которого он не хотел понимать. И опять он же был виноват в том, что она навеки разлучена с сыном.

---

Смотрите также файлы

• Темы эссе Цель написания эссе заключается в побуждении к размышлению по заданной теме. Тема 1.docx

• Предпринимательская деятельность и виды собственности.docx

• Курсовая работа Расчет трехфазного трансформатора по дисциплине "Электрические машины".rtf

• ыса мерзімді жоспар Сабаты таырыбы Электрлік жне ол ебегі ралдары мен жабдытары. Тжірибелік жмыс.docx

• Отчет по дисциплине Банки и Базы Данных.docx