Файл: Книга 1 Предисловие Как нам реализовать мозги, или шаг вперед два вперед.doc

   – Об Атлантиде.


   – Знаю, правда, не очень хорошо. А что?

   – Острова блаженных. Так тысячи лет назад называли их греки. Они полагали, что в Атлантиде в тайне от остального мира счастливо обитают души героев. Попасть туда могли лишь души храбрецов и героев, и попадали они туда не умирая, потому что уносили с собой тайну жизни. Уже тогда Атлантида была потеряна для человечества. Но греки знали, что она существует. Они пытались отыскать ее. Некоторые из них говорили, что она под землей, в самом сердце планеты. Но большинство верило, что Атлантида – остров. Сияющий остров в океане на западе. Может быть, то, что они называли Атлантидой, была Америка. Они так и не нашли ее. Столетия спустя люди решили, что это всего лишь легенда. Они не верили в Атлантиду, но все время искали ее, потому что знали, что найти ее надо непременно.


   – А при чем здесь Джон Галт?

   – Он нашел ее.

   Дэгни утратила всякий интерес к разговору.


   – Кто он был такой?

   – Джон Галт был миллионером. Он был сказочно богат. Однажды ночью, пересекая на своей яхте просторы Атлантики, он попал в страшный шторм. Тогда-то он и нашел ее. В глубине океана он увидел остров, который затонул, став недосягаемым для людей. Он увидел сиявшие на дне океана башни Атлантиды. Это было зрелище, однажды взглянув на которое, человеку больше не хотелось видеть остальной мир. Джон Галт затопил свой корабль и пошел ко дну вместе со всей командой. Они сделали это добровольно. Мой друг был единственным человеком, который спасся.

   – Как интересно.

   – Мой друг видел все это собственными глазами, – обиделась женщина. – Это случилось много лет назад, но семье Джона Галта удалось замять эту историю.

   – А что случилось с его состоянием? Я никогда в жизни не слышала о состоянии Джона Галта.

   – Оно затонуло вместе с ним, – вызывающе ответила женщина. – Хотите верьте, хотите нет, мисс Таггарт.

   – Мисс Таггарт не верит вам, – сказал Франциско Д'Анкония. – А вот я верю.

   Женщины обернулись. Он шел за ними и все слышал, а сейчас стоял и с подчеркнутой и даже несколько вызывающей серьезностью смотрел на них.

   – Вы вообще когда-нибудь во что-нибудь верили, сеньор Д'Анкония? – сердито спросила женщина.

   – Нет, мадам.

   Женщина тотчас же отошла в сторону. Франциско рассмеялся.

---

   – Ив чем же соль шутки? – холодно спросила Дэгни.

   – В глупости этой женщины. Она даже не подозревает, что сказала тебе правду.


   – И ты думаешь, я поверю этому?

   – Нет.


   – Тогда что же ты находишь столь забавным?


   – О, я вижу здесь сегодня много забавного. А ты что, не видишь?

   – Нет.

   – Вот как раз это я и нахожу забавным – в числе прочего.

   – Франциско, оставь меня, пожалуйста, в покое.


   – А я что, навязываюсь тебе? Разве ты не заметила, что первая заговорила со мной сегодня?


   – Почему ты все время следишь за мной?

   – Из любопытства.


   – И что же тебя интересует?

   – Твоя реакция на вещи, которые ты не находишь забавными.


   – Какое тебе дело, как я на них реагирую?

   – Это один из моих способов хорошо проводить время. Мне весело, чего, кстати, не скажешь о тебе, Дэгни. Или я не прав? К тому же ты здесь единственная женщина, на которую приятно посмотреть.

   И он посмотрел на нее так, что ей следовало бы рассердиться и уйти. Но она стояла неподвижно, тем самым бросая ему вызов. Она стояла в своей обычной позе – выпрямившись, высоко подняв голову, в неженственной позе руководителя. Но обнаженное плечо выдавало хрупкость скрытого под черным платьем тела, и поэтому ее поза придавала ей истинную женственность. Ее гордая сила как бы бросала вызов силе еще большей, а хрупкость напоминала о возможности поражения. Она этого не осознавала. Она не знала никого, кто смог бы это увидеть.

   Глядя на нее, Франциско сказал:

   – Дэгни, какое бесполезное великолепие!

   Ей ничего не оставалось, как повернуться и поспешно уйти. Впервые за многие годы она почувствовала, что краснеет, – краснеет потому, что вдруг поняла: Франциско выразил словами то, что она ощущала весь вечер.

   Она почти бежала, стараясь ни о чем не думать. Ее остановила музыка. Это были звуки, внезапно донесшиеся из радиоприемника. Она заметила, как Морт Лидди, включивший его, замахал руками, подзывая своих друзей и выкрикивая: «Вот она! Вот она! Я хочу, чтобы вы послушали».

   Величественный всплеск звуков был прелюдией из Четвертого концерта Хэйли. Звук нарастал в мучительном триумфе, выражая отрицание боли, гимн далекому видению. Потом мелодия оборвалась. В музыку словно швырнули пригоршню булыжников, смешанных с грязью, затем раздался звук перекатывающихся камней и капающей воды. Это был концерт Хэйли, переделанный в популярный мотивчик. Возвышенная радость превратилась в пошлое кабацкое веселье. И все же именно следы музыки Хэйли придавали форму этой мелодии, поддерживая ее, словно спинной хребет.

---

   – Неплохо, да? – хвастливо сказал Морт Лидди, нервно улыбаясь. – Очень даже недурно, да? Лучшая киномузыка года. Премия на фестивале и долгосрочный контракт. Это ведь моя музыка к фильму «Рай в твоем саду».

   Дэгни стояла, обводя взглядом гостиную, словно ее вид должен был стереть в сознании звуки мелодии. Она медленно озиралась в поисках убежища и вдруг увидела Франциско, который стоял, прислонившись к колонне и скрестив руки на груди. Он смотрел ей прямо в глаза и смеялся.

   Не дрожи так, подумала Дэгни. Уходи отсюда. Ее захлестывал гнев, который она была не в силах сдержать. Не говори ничего. Иди спокойно. И уходи, уходи отсюда, говорила она себе.

   Дэгни пошла к выходу. Она двинулась медленно и осторожно, но услышала слова Лилиан и остановилась. За вечер Лилиан повторила это уже множество раз в ответ на один и тот же вопрос, но Дэгни услышала ее слова впервые.

   – Это? – говорила Лилиан, выставив руку с металлическим браслетом на обозрение двум холеным дамам. – Почему же, нет. Это не из скобяной лавки, это особо ценный подарок моего мужа. О да, я понимаю, он ужасен. Но видите ли, по идее этот браслет просто бесценен. Конечно, я охотно поменяла бы его на обыкновенный бриллиантовый, но почему-то мне никто этого не предлагает, хотя ему цены нет. Почему? Дорогая моя, это первая вещь, сделанная из металла Реардэна.

   Дэгни больше не видела и не слышала ничего вокруг. Она чувствовала, как гробовая тишина давит ей на барабанные перепонки. Она утратила чувство времени. Сейчас она не осознавала никого: ни себя, ни Лилиан, ни Реардэна – и не осознавала смысла своего поступка. Это было мгновение, вырванное из времени. Она видела лишь браслет из зеленовато-голубого металла.

   Дэгни сорвала со своей руки бриллиантовый браслет и услышала свой спокойно-ледяной, лишенный эмоций голос, прозвучавший в мертвой тишине:

   – Если вы смелее, чем мне представляется, вы поменяетесь со мной.

   Она протянула свой бриллиантовый браслет Лилиан.

   – Мисс Таггарт, вы что, шутите? – сказал женский голос.

   Говорила не Лилиан. Лилиан смотрела прямо в глаза Дэгни и понимала, что та говорила серьезно.

   – Дайте мне этот браслет, – сказала Дэгни, подняв руку выше. Бриллиантовый браслет заискрился под лучами света.

   – Это просто возмутительно! – выкрикнула какая-то женщина. Ее голос прозвучал необыкновенно резко.

   Дэгни наконец осознала, что вокруг стоят люди и что все они молчат. Теперь она слышала звуки, даже музыку: откуда-то издалека доносился изувеченный концерт Хэйли.

---

   Она заметила Реардэна. У него было такое лицо, словно в душе его тоже что-то исковеркано, как и музыка, но она не могла понять что. Он наблюдал за ними.

   Лилиан изобразила на лице жалкое подобие улыбки. Она сняла браслет, положила его на ладонь Дэгни и взяла бриллианты.

   – Спасибо, мисс Таггарт, – сказала она.

   Дэгни сжала в ладони металлические звенья. Она чувствовала только их, больше ничего.

   Лилиан обернулась – к ней подошел Реардэн. Он взял бриллиантовый браслет, надел его на запястье жены, поднес ее руку к губам и поцеловал.

   На Дэгни он даже не взглянул.

   Лилиан засмеялась. Засмеялась весело и непринужденно. Это разрядило обстановку и вернуло все на свое место.

   – Мисс Таггарт, когда передумаете, можете его забрать, – сказала Лилиан.

   Дэгни отвернулась. Она чувствовала себя спокойной и раскованной. Ее больше ничто не угнетало. Желание уйти исчезло.

   Она застегнула браслет на запястье. Ей нравилось ощущать его тяжесть. Она вдруг почувствовала женское тщеславие, которого раньше никогда за собой не замечала: ей хотелось, чтобы все увидели ее с этим украшением на руке.

   До нее доносились возмущенные голоса: «В жизни не видела такого оскорбительного поступка… Это просто возмутительно… Лилиан правильно сделала, что поймала ее на слове и взяла этот браслет. Так ей и надо, раз вздумалось выбросить несколько тысяч долларов».

   Остаток вечера Реардэн не отходил от жены. Он участвовал в ее разговорах, смеялся вместе с ее друзьями. Он вдруг превратился во внимательного, любящего мужа, который восхищается своей женой. Дэгни подошла к нему, когда он пересекал гостиную, держа в руках поднос с бокалами, – кому-то из гостей захотелось выпить. Такого рода «неформальный» жест был для него чрезвычайно нехарактерен и очень ему не шел.

   Она остановилась и посмотрела на него так, словно они были у него в кабинете. Она стояла с высоко поднятой головой, в позе руководителя. Он посмотрел на нее. Его взгляд скользнул от кончиков пальцев Дэгни до ее лица, но он видел только свой браслет на ее руке.

   – Извини, Хэнк, но я вынуждена была так поступить, – сказала она.

   Его взгляд ничего не выражал, но ей вдруг стало предельно ясно, что он чувствует. Она была уверена, что ему хочется дать ей пощечину.

---

   – В этом не было необходимости, – холодно ответил он и пошел дальше.
* * *
   Когда Реардэн вошел в спальню жены, было уже очень поздно. Лилиан еще не спала. На ночном столике горел свет.

   Она лежала в кровати, обложенная подушками в бледно-зеленых льняных наволочках. На Лилиан была пижама из бледно-зеленого атласа, которая сидела на ней с безупречностью, которую можно увидеть лишь на манекене в витрине магазина. Свет затемненной лампы напоминал цветущую яблоню, он падал на столик, где стоял стакан с фруктовым соком, лежала книга и серебряные туалетные принадлежности, блестевшие как хирургические инструменты. Кожа рук Лилиан была фарфорово нежна. На губах блестели остатки бледно-розовой помады. Глядя на Лилиан, никак нельзя было сказать, что вечер утомил ее, – в ней настолько отсутствовали признаки жизни, что и утомляться было нечему. Спальня напоминала композицию из модного журнала: дама отходит ко сну, и тревожить ее нельзя.

   Реардэн был по-прежнему в смокинге, но он ослабил галстук, и прядь волос свисала ему на лицо. Она посмотрела на него без тени удивления, словно прекрасно знала, как отразился на нем последний час, проведенный в своей комнате.

   Он молча смотрел на нее. Он уже давно не заходил к ней в спальню и сейчас сожалел, что вошел.


   – Разве в таких случаях не полагается немного побеседовать, Генри?

   – Если хочешь.

   – Ты не мог бы прислать кого-нибудь из своих гениальных экспертов, чтобы он проверил нашу печь? Она погасла во время приема, и бедный Саймоне намаялся, пока сумел ее растопить. Миссис Вестон сказала, что лучшее, что у нас есть, – это повар, ей очень понравились закуски… Больф Юбенк очень забавно отозвался о тебе. Он сказал, что ты крестоносец, шлем которого украшают не перья, а дым, валящий из заводской трубы… Я рада, что тебе не понравился Франциско Д'Анкония. Я его терпеть не могу.

   Он совсем не думал о том, как объяснить свой приход, не знал, скрыть свое поражение или признать его, уйдя из спальни. Ему вдруг стало совершенно безразлично, что она могла подумать или почувствовать. Он подошел к окну и стоял, глядя на улицу.

   «Почему она вышла за меня замуж?» – думал он. Восемь лет назад, в день их свадьбы, он не задавался этим вопросом. С тех пор, чувствуя мучительное одиночество, он спрашивал себя об этом множество раз, но так и не нашел ответа.

---