Файл: Рассказ Гранатовый браслет.pdf

Отошел, пятясь спиной, последний юнкер первой роты.
Александров – один. «Господи, помоги!» Но внезапно в памяти его всплывает круглая ловкая фигура училищно- го танцмейстера Петра Алексеевича Ермолова, вместе с его изящным поклоном и словесным уроком: «Руки свободно,
без малейшего напряжения, опущены вниз и слегка, совсем чуточку, округлены. Ноги в третьей позиции. Одновремен- но, помните: одновременно – в этом тайна поклона и его кра- сота, – одновременно и медленно – сгибается спина и скло- няется голова. Так же вместе и так же плавно, только чуть- чуть быстрее, вы выпрямляетесь и подымаете голову, а затем отступаете или делаете шаг вбок, судя по обстоятельствам».
Счастье Александрова, что он очень недурной имитатор.
Он заставляет себя вообразить, что это вовсе не он, а ми- лый, круглый, старый Ермолов скользит спокойными, уве- ренными, легкими шагами. Вот Петр Алексеевич в пяти ша- гах от начальницы остановил левую ногу, правой прочертил по паркету легкий полукруг и, поставив ноги точно в третью позицию, делает полный почтения и достоинства поклон.
Выпрямляясь, Александров с удовольствием почувство- вал, что у него «вытанцевалось». Медленно, с чудесным вы- ражением доброты и величия директриса слегка опустила и подняла свою серебряную голову, озарив юнкера прелестной улыбкой. «А ведь она красавица, хотя и седые волосы. А ка- кой живой цвет лица, какие глаза, какой царственный взгляд.
Сама Екатерина Великая!»

Стоявший за ее креслом маленький, старенький граф Ол- суфьев тоже ответил на поклон юнкера коротеньким весе- лым кивком, точно по-товарищески подмигнул о чем-то ему.
Слегка шевельнули подбородками расшитые золотом ста- рички. Александров был счастлив.
После поклона ему удалось ловкими маневрами обойти свиту, окружавшую начальницу. Он уже почувствовал се- бя в свободном пространстве и заторопился было к ближ- нему концу спасительной галереи, но вдруг остановился на разбеге: весь промежуток между двумя первыми колоннами и нижняя ступенька были тесно заняты темно-вишневыми платьицами, голыми худенькими ручками и милыми, светло улыбавшимися лицами.
– Вы хотите пройти, господин юнкер? – услышал он над собою голос необыкновенной звучности и красоты, подоб- ный альту в самом лучшем ангельском хоре на небе.
Он поднял глаза, и вдруг с ним произошло изумительное чудо. Точно случайно, как будто блеснула близкая молния,
и в мгновенном ослепительном свете ярко обрисовалось из всех лиц одно, только одно прекрасное лицо. Четкость его была сверхъестественна. Показалось Александрову, что он знал эту чудесную девушку давным-давно, может быть, ты- сячу лет назад, и теперь сразу вновь узнал ее всю и навсегда,
и хотя бы прошли еще миллионы лет, он никогда не позабу- дет этой грациозной воздушной фигуры со слегка склонен- ной головой, этого неповторяющегося, единственно «свое-

го» лица с нежным и умным лбом под темными каштано- во-рыжими волосами, заплетенными в корону, этих больших внимательных серых глаз, у которых раек был в тончайшем мраморном узоре, и вокруг синих зрачков играли крошеч- ные золотые кристаллики, и этой чуть заметной ласковой улыбки на необыкновенных губах, такой совершенной фор- мы, какую Александров видел только в корпусе, в рисоваль- ном классе, когда, по указанию старого Шмелькова, он сри- совывал с гипсового бюста одну из Венер.
Тот же магический голос, совсем не останавливаясь, про- должал:
– Дайте, пожалуйста, дорогу господину юнкеру.
Александров поднялся по ступенькам, кланяясь в обе сто- роны, краснея, бормоча слова извинения и благодарности.
Одна из воспитанниц пододвинула ему венский стул.
– Может быть, присядете?
Он низко признательно поклонился, но остался стоять,
держась за спинку стула.
Если бы мог когда-нибудь юнкер Александров предста- вить себе, какие водопады чувств, ураганы желаний и лавины образов проносятся иногда в голове человека за одну малю- сенькую долю секунды, он проникся бы священным трепе- том перед емкостью, гибкостью и быстротой человеческого ума. Но это самое волшебство с ним сейчас и происходило.
«Неужели я полюбил? – спросил он у самого себя и вни- мательно, даже со страхом, как бы прислушался к внутрен-

нему самому себе, к своим телу, крови и разуму, и решил твердо: – Да, я полюбил, и это уже навсегда».
Какой-то подпольный ядовитый голос в нем же самом ска- зал с холодной насмешкой: «Любви мгновенной, любви с первого взгляда – не бывает нигде, даже в романах».
«Но что же мне делать? Я, вероятно, урод», – подумал с покорной грустью Александров и вздохнул.
«Да и какая любовь в твои годы? – продолжал ехидный голос. – Сколько сот раз вы уже влюблялись, господин Сер- дечкин? О, Дон-Жуан! О, злостный и коварный изменник!»
Послушная память тотчас же вызвала к жизни все увлече- ния и «предметы» Александрова. Все эти бывшие дамы его сердца пронеслись перед ним с такой быстротой, как будто они выглядывали из окон летящего на всех парах курьерско- го поезда, а он стоял на платформе Петровско-Разумовского полустанка, как иногда прошлым летом по вечерам.
…Наташа Манухина в котиковой шубке, с родинкой под глазом, розовая Нина Шпаковская с большими густыми бе- лыми ресницами, похожими на крылья бабочки-капустни- цы, Машенька Полубояринова за пианино, в задумчивой по- лутьме, быстроглазая, быстроногая болтунья Зоя Синицына и Сонечка Владимирова, в которую он столько же раз влюб- лялся, сколько и разлюблял ее; и трое пышных высоких, со сладкими глазами сестер Синельниковых, с которыми, слава
Богу, все кончено; хоть и трагично, но навсегда. И другие,
и другие, и другие… сотни других… Дольше других задер-

жалась в его глазах маленькая, чуть косенькая – это очень шло к ней – Геня, Генриетта Хржановская. Шесть лет было
Александрову, когда он в нее влюбился. Он храбро защищал ее от мальчишек, сам надевал ей на ноги ботики, когда она уходила с нянькой от Александровых, и однажды подарил ей восковую желтую канарейку в жестяной, сквозной, кружка- ми, клетке.
Но унеслись эти образы, растаяли, и ничего от них не осталось. Только чуть-чуть стало жалко маленькую Геню,
как, впрочем, и всегда при воспоминании о ней.
«О нет. Все это была не любовь, так, забава, игра, пустяки,
вроде – и то правда – игры в фанты или почту. Смешное пе- редразнивание взрослых по прочитанным романам. Мимо!
Мимо! Прощайте, детские шалости и дурачества!»
Но теперь он любит. Любит! – какое громадное, гордое,
страшное, сладостное слово. Вот вся вселенная, как беско- нечно большой глобус, и от него отрезан крошечный сег- мент, ну, с дом величиной. Этот жалкий отрезок и есть преж- няя жизнь Александрова, неинтересная и тупая. Но теперь начинается новая жизнь в бесконечности времени и про- странства, вся наполненная славой, блеском, властью, подви- гами, и все это вместе с моей горячей любовью я кладу к твоим ногам, о возлюбленная, о царица души моей!
Мечтая так, он глядел на каштановые волосы, косы кото- рых были заплетены в корону. Повинуясь этому взгляду, она повернула голову назад. Какой божественно прекрасной по-

казалась Александрову при этом повороте чудесная линия,
идущая от уха вдоль длинной гибкой шеи и плавно перехо- дящая в плечо. «В мире есть точные законы красоты!» – с восторгом подумал Александров.
Улыбнувшись, она отвернулась. А юнкер прошептал:
– Твой навек.
Но уже кончили гости представляться хозяйке. Директри- са сказала что-то графу Олсуфьеву, нагнувшемуся к ней.
Он кивнул головой, выпрямился и сделал рукой призыва- ющий жест.
Точно из-под земли вырос тонкий, длинный офицер с ак- сельбантами. Склонившись с преувеличенной почтительно- стью, он выслушал приказание, потом выпрямился, отошел на несколько шагов в глубину залы и знаком приказал музы- кантам замолчать.
Рябов, доведя колено до конца, прекратил марш.
– Полонез! – закричал адъютант веселым высоким голо- сом. – Кавалеры, приглашайте ваших дам!

нами. Теперь его красавица с каштаново-золотистой коро- ной волос стояла выше его и, слегка опустив голову и рес- ницы, глядела на него с легкой улыбкой, точно ожидая его приглашения.
– Позвольте просить вас на полонез, – сказал юнкер с по- клоном.
Ее улыбка стала еще милее.
– Благодарю, с удовольствием.
Она сверху вниз протянула ему маленькую ручку, туго об- тянутую тонкой лайковой перчаткой, и сошла на паркет за- ла со свободной грацией. «Точно принцесса крови», – поду- мал Александров, только недавно прочитавший «Королеву
Марго». Под руку они подошли к строящемуся полонезу и заняли очередь. За ними поспешно устанавливались другие пары.
– Я видела, как вы делали реверанс нашей славной maman, – сказала девушка. – У вас вышло очень изящно. Я
сама знаю, как это трудно, когда ты одна, а на тебя со всех сторон смотрят.
– А в особенности насмешливые глаза хорошеньких ба- рышень, – подхватил Александров.
– Признайтесь, вы сильно волновались?
– Скажу вам по секрету – ужасно! Руки, ноги точно свя- заны, и одна только мысль: не убежать ли, пока не поздно.
Но я перехитрил самого себя, я вообразил, что я – это не я,
а наш танцмейстер Петр Алексеевич Ермолов. И тогда стало

вдруг удобно.
Она весело засмеялась.
– И у нас тоже Ермолов. Он, кажется, везде. Но как я вас хорошо понимаю. Я тоже умею так передразнивать. Я ино- гда пригляжусь внимательно к чьей-нибудь походке: подру- ги, или классной дамы, или учителя, и постараюсь пройтись совсем-совсем точно они. И тогда мне вдруг кажется, что я как будто стала не собой, а этим человеком. Точно я за него и вижу, и слышу, и думаю, и чувствую. И характер его для ме- ня весь открыт… Но посмотрите, посмотрите вперед. – Она слегка пожала пальчиками его согнутую руку. – Видите, кто в первой паре?
В головной паре стояли, ожидая начала танца, директриса и граф Олсуфьев в темно-зеленом мундире (теперь на близ- ком расстоянии Александров лучше различил цвета) и ма- линовых рейтузах. Стоя, начальница была еще выше, пол- нее и величественнее. Ее кавалер не достигал ей головой до плеча. Его худенькая фигура с заметно согбенной спиной, с осевшими тонкими ножками казалась еще более жалкой ря- дом с его чересчур представительной парой, похожей на сто- личный монумент.
– Боюсь, смешной у них выйдет полонез, – сказал с непри- творным сожалением Александров.
– Ну вот, уж непременно и смешной, – заступилась его прекрасная дама. – Это ведь всегда так трогательно видеть,
когда старики открывают бал. Гораздо смешнее видеть мо-

лодых людей, плохо танцующих.
Высокий адъютант закинул назад голову, поднял руку вверх к музыкантам и нараспев прокричал:
– Прошу! По-ло-нез!
Дама юнкера Александрова немного отодвинулась от него; протянула ему на уровне своего плеча красиво изогну- тую, обнаженную и еще полудетскую руку. Он с легким скло- нением головы принял ее, едва касаясь пальцами кончиков ее тоненьких пальцев.
Сверху, с хор, раздались вдруг громкие, торжественные и весело-гордые звуки польского вальса. Жестковатый холо- док побежал по волосам и по спине Александрова.
– Это – Глинка, – сказал шепотом Александров.
– Да, – ответила она так же тихо. – Из «Жизни за царя».
Превосходно, я обожаю эту оперу.
Александров, не перестававший глядеть вперед, туда, где полукругом загибала вереница полонеза, вдруг пришел в волнение и едва-едва не обмолвился, по дурной школьной привычке, черным словом.
– Ч… – но он быстро сдержался на разлете. – Нет, вы по- любуйтесь, полюбуйтесь только, граф-то ваш и начальница.
Охотно беру свои слова обратно.
И в самом деле, стоило полюбоваться этой парой. Выждав четыре первых такта, они начали полонез с тонкой ритмич- ностью, с большим достоинством и с милой старинной гра- цией. Совсем ничего не было в них ни смешного, ни при-

чудливого. Директриса несла свое большое полное тело с необыкновенной легкостью, с пленительно-изящной просто- той, точно коронованная особа, ласковая хозяйка пышного дворца, окруженная юными, прелестными фрейлинами. Все ее движения были уверенны и женственны: наклоняла ли она голову к своему кавалеру или делала направо и налево, свет- ло улыбаясь, тихие приветливые поклоны.
И граф Олсуфьев вовсе уже не был стар и хил. Бодрая ге- роическая музыка выправила его спину и сделала гибкими и послушными его ноги. Да! Теперь он был лихой гусар преж- них золотых, легендарных, времен, гусар-дуэлист и кутила,
дважды разжалованный в солдаты за дела чести, коренной гусар, приятель Бурцова или Дениса Давыдова.
Недели прошли в тяжелом походе и в дьявольских атаках,
и вот вдруг бал в Вильно, по случаю приезда государя. Толь- ко что слезши с коня, едва успев переодеться и надушить- ся, он уже готов танцевать всю ночь напролет, хотя весь и разбит долгой верховой ездой. Как великолепны взоры, ко- торые Олсуфьев бросает на свою очаровательную даму!.. Тут и гусарская неотразимая победоносность, и рыцарское пре- клонение перед женщиной, для которой он готов на любую глупость, вплоть до смерти, и игривое лукавство, и каскады преувеличенных комплиментов, и жестокая гибель всем его соперникам, и легкомысленное обещание любви до гробо- вой доски или по крайней мере на сутки.
– Как они оба хороши, – говорит восхищенно Алексан-