Файл: Рассказ Гранатовый браслет.pdf

последний глоток она опрокинула в рот совсем молодцом.
Утерла губы рукавом и сказала жалобно:
– Ну и крепка же она, матушка! Как ее бедные солдаты пьют?
Пережевывая своими белыми блестящими зубами ветчи- ну на помасленном белом хлебе, она охотно и весело разго- ворилась:
– Вот ты – хороший юнкарь, дай Бог тебе доброго здоро- вья, и спасибо на хлебе, на соли, – кланялась она головой, –
а то ведь есть и из вашей братии, из юнкарей, такие охаль- ники, что не приведи Господи. Вот в прошлом-то годе какую они с нами издевку сделали; по сию пору вспомнить совест- но. Стояли они здесь, неподалечку, со своей стрелябией и все что-то меряли, все что-то в книжки записывали. А мы,
девки да бабы, все на их смотрели и дивовались. А один-то из юнкарей возьми да и крикни: «Идите к нам сюда, девочки да бабочки! Посмотрите-ка в нашу подозрительную трубку».
Ужасти, как занятно. Ну мы, конечно, бабы глупые, вроде как индюшки: так одна за другой и потянулись. В трубке-то стеклышко малое; так, значит, в это стеклышко надо одним глазом глядеть. И что ты думаешь! Чудо-то какое! Видать очень хорошо, даже, можно сказать, отлично. Но только все,
милый ты мой, показывается не прямо, а вверх ногами, вниз головой. Вот так штука! Смотрели мы на нашу сельскую цер- ковь во имя всех святых, и – поверишь ли? – видим: стоит она кумполом вниз, папертью кверху. На выставку погляде-

ли – опять вверх тормашками. Потом юнкарь стекляшку на наше стадо навел, дал мне глядеть, и что ж ты думаешь?.. Все коровы кверху ногами идут, и даже видно, как наш обще- ственный бык Афанасий, ярославской породы, ногами пере- бирает, а головой-то вниз идет. Тут тетка Авдотья Бильдина,
тезка моя, баба уже в годах, закричала: «Побежим, девоньки,
домой! Долго ли тут до греха?» Ну, мы и прыснули утекать.
А юнкаря вослед нам рыгочат, как жеребцы стоялые. Орут:
«Бабочки, девочки, берегитесь! Все вы, как одна, вверх но- гами идете, и подолы у вас задранные…» И уж так мы тогда всполошились, что и сказать нельзя! Кто юбками давай за- вешиваться, кто на землю сел, все давай визжать со стыда.
А юнкаря со смеха помирают… Навеки в памяти у нас оста- лись их стекляшки проклятые.
Слушая Дуняшу, Александров с некоторой тревогой смотрел на Апостола, который, спешно укладывая свой ко- роб, все чаще и беспокойнее озирался назад, через плечо,
а потом, не сказав ни слова, вдруг пустился большими ша- гами уходить в сторону. Юнкер обернулся назад и на мину- ту остался с разинутым ртом. Невдалеке, взрывая дорожную коричневую пыль, легким галопом скакал на своей белой арабской кобыле Кабардинке батальонный командир учи- лища полковник Артабалевский, по прозвищу Берди-Паша.
Вскоре Александров услышал его окрик:
– Юнкер, ко мне! Сюда, юнкер!
Александров поспешной рысью побежал ему навстречу и

остановился как раз в ту минуту, когда Берди-Паша, легко соскочив со вспененной лошади, брал ее под уздцы.
– Эт-то что за безобразие? – завопил Артабалевский пронзительно. – Это у вас называется топографией? Это, по- вашему, военная служба? Так ли подобает вести себя юнкеру
Третьего Александровского училища? Тьфу! Валяться с дев- ками (он понюхал воздух), пить водку! Какая грязь! Идите же немедленно явитесь вашему ротному командиру и доло- жите ему, что за самовольную отлучку и все прочее я подвер- гаю вас пяти суткам ареста, а за пьянство лишаю вас отпус- ков вплоть до самого дня производства в офицеры. Марш!
– Слушаю, ваше высокоблагородие! – лихо ответил Алек- сандров, скрывая горечь и досаду.

стрельбу, на чистку оружия, на разборку и сборку всех мно- гочисленных частей скорострельной пехотной винтовки си- стемы Бердана, со скользящим затвором номер второй, на долбление военных уставов – и потом возвращаться обратно под замок. Эта беготня точно умножала тягость заключения.
До прибытия Александрова в карцер там уже сидело двое господ обер-офицеров, два юнкера из роты «жеребцов» его величества: Бауман и Брюнелли, признанные давно всем училищем как первые красавцы. Бауман – рыжеволосый, бе- лолицый, голубоглазый, потомок тевтонов; Брюнелли – по- луитальянец, полурусский, полукавказец, со смугловатым,
правильным, строгим и гордым лицом. Оба они были высо- ки и стройны. Когда их видели стоящими рядом, то они дей- ствительно производили впечатление сильного, эффектного контраста. Кстати – они были очень дружны друг с другом.
Известно давно, что у всех арестантов в мире и во все века бывало два непобедимых влечения. Первое: войти во что бы то ни стало в сношение с соседями, друзьями по несчастью;
и второе – оставить на стенах тюрьмы память о своем за- ключении. И Александров, послушный общему закону, тща- тельно вырезал перочинным ножичком на деревянной стене:
«26 июня 1889 г. здесь сидел обер-офицер Александров, по злой воле дикого Берди-Паши, чья глупость – достояние ис- тории».
Арестованные занимали отдельные камеры, которые днем не запирались и не мешали юнкерам ходить друг к другу в

гости. Соседи первые рассказали Александрову о своих зло- ключениях, приведших их в карцер.
В прошлое воскресенье, взяв отпуск, пошли они в город к своим портным, примерить заказанную офицерскую обмун- дировку. Но черт их дернул идти обратно в лагери не крат- чайшим привычным путем, а через Петровский парк, самое шикарное дачное место Москвы!
У них, говорили они, не было никаких преступных, зара- нее обдуманных намерений. Была только мысль – во что бы то ни стало успеть прийти в лагери к восьми с половиною часам вечера и в срок явиться дежурному офицеру. Но разве виноваты они были в том, что на балконе чудесной новой да- чи, построенной в пышном псевдорусском стиле, вдруг по- казались две очаровательные женщины, по-летнему, легко и сквозно одетые. Одна из них, знаменитая в Москве кафе- шантанная певица, крикнула:
– Бауман! Бауман! Иди к нам скорее. И своего товарища тащи. Да ты не бойся: всего на две минуты. А потом мы вас на лошадях отвезем. Будьте спокойны. Только один флакон раздавим, и конец.
Юнкера вошли. Обширная дача была полна гостями и шу- мом: сумские драгуны, актеры, газетные издатели и хрони- керы, трое владельцев скаковых конюшен, только что окон- чившие курс катковские лицеисты, цыгане и цыганки с гита- рами, известный профессор Московского университета, зна- менитый врач по женским болезням, обожаемый всею ку-

печескою Москвою, удачливый театральный антрепренер, в шикарной, якобы мужицкой поддевке, и множество другого народа. Шла великая московская пьянственная неразбериха.
Давно уже перешли на шампанское вино, которым были за- литы все скатерти. Сумцы выпили за александровцев, алек- сандровцы – за катковский лицей. Потом поднимались тосты за всех военных и штатских, за великую Россию, за победо- носную армию, за русское искусство и художество.
Вскоре густой веселый туман обволок души, сознание и члены юнкеров. Они еще помнили кое-как мерное, упругое и усыпляющее качание парных колясок на резиновых шинах.
Остальное уплыло из памяти. Как сквозь сон, им мерещился приезд прямо на батальонную линию и сухой голос Хухрика:
– Конечно, милостивые государыни, патриотизм вещь всегда ценная и возвышенная, и ваши чувства, барыни, до- стойны всякого почтения. Но извините: закон есть закон, и устав есть устав. И потому прошу вас удалиться с лагерной линейки.
Рассказал и Александров свое маленькое приключение с апостольским вином и со всехсвятской Дуняшей. Красавцы выслушали его рассказ без особой внимательности, добро- душно.
– Какой фатум, – сказал Брюнелли. – Все мы пали жерт- вами и Вакха и Венеры.
Но потом и разговаривать стало не о чем. Приглядывался к ним обоим Александров, часто думал:

«Ничего между нами нет общего. Ну, скажем, они выше меня ростом, даже красивее. Может быть, у них знатная или богатая родня?.. Но путь их жизней я вижу, точно на ладо- ни, и неизменно. Бауман будет в своем полку сначала бата- льонным, потом полковым адъютантом. Затем он удачно или выгодно женится на красивой остзейской барышне и посту- пит в жандармы или в пограничную стражу. Что же касает- ся Брюнелли – такого серьезного, – то жизненный путь его еще яснее. Академия генерального штаба или юридическая.
Длинный, упорный и верный путь к почетной, независимой и обеспеченной будущности. И нет никаких сомнений в том,
что в маститые годы они обое станут генералами с красны- ми широкими лампасами и с красными подкладками паль- то. Вот и вся их жизнь. И больше нет ничего. И дай им Бог этого счастья».
Нет! Жизнь Александрова пройдет ярче, красивее, бога- че, разнообразнее и пестрее. Он будет великим военным ге- роем России. А может быть, он будет знаменитым живопис- цем, любимым современным писателем, идолом молодежи,
исследователем Памира, восходящим на вершины Гималай- ских недоступных гор. Или первоклассным актером! Имя его будет у всех на устах. Его портреты украсят все журналы.
«Кто этот загорелый суровый человек, которому все кланя- ются?» – «Ах, это известный Александров. Не правда ли, ка- кое мужественное лицо?»
Добрые отношения между Александровым и его собра-

тьями по заключению тихо, беззлобно потухали с каждым днем, пока незаметно не исчезли совсем.
В ночь с четвертого на пятый день ареста тяжелая, зной- ная, напряженная погода наконец разрядилась. Весь день был точно угарный. Губы ежеминутно сохли от недостатка свежего воздуха. Небо стало грузным, темным, неподвиж- ным и угрожающе сонным. Дышать становилось все труднее.
Изнуряющий липкий пот выступал на шее, на лице, на всем теле. Только вечером, когда небо, воздух и земля так густо почернели, что их нельзя стало различать глазом, заворчали первые глухие отдаленные рычащие громы. А потом, как это всегда бывает в сильные грозы, – наступила тяжелая, глубо- кая тишина; в камере сухо запахло так, как пахнут два крем- ня, столкнувшиеся при сильном ударе, и вдруг ярко-голубая ослепительная молния, вместе со страшным раскатом грома,
ворвалась в карцер сквозь железные решетки, и тотчас же зазвенели и задребезжали разбитые карцерные окна, падая на глиняный пол. Начиналась такая дьявольская гроза, по- добной которой никогда, ни раньше, ни потом, не видывал
Александров: необычайной силы гроза, оставшаяся на долго лет в памяти коренных москвичей, потому что она снесла на- голо Анненгофскую Лефортовскую рощу и разрушила вдре- безги более сотни московских деревянных домишек. Она не прекращалась до той поры, пока не забрезжил ранний сере- ющий рассвет.

Ветхий потолок и дырявые стены карцера в обилии про- пускали дождевую воду. Александров лег спать, закутавшись в байковое одеяло, а проснулся при первых золотых лучах солнца весь мокрый и дрожащий от холода, но все-таки здо- ровый, бодрый и веселый. Отогрелся он окончательно лишь после того, как сторожевой солдат принес ему в медном чай- нике горячего и сладкого чая с булкой, после которых еще сильнее засияло прекрасное, чистое, точно вымытое небо, и еще сладостнее стало греть горячее восхитительное солнце.
А час спустя он услышал шлепанье сапог по лужам и ми- лый, знакомый голос, призывавший его снизу.
– Александров! Александров! – кричал под окном верный дружок Венсан. – Высуньте, насколько можно, руку из ре- шетки. Я сижу на дереве. И кстати, сердечно вас поздравляю.
– С чем? С окончанием ареста?
– Нет. Сейчас вы увидите сами. Но каким молодцом ока- зался наш Уставчик. Однако живее! Здесь где-то поблизо- сти слоняется зловещий Берди-Паша. Ну, тяните скорее ру- ку! Так!
Венсан, прыгнув, густо шлепнулся в грязь. В руке Алек- сандрова остался напечатанный на множителе сверток ка- зенной бумаги, очевидно, купленный или украденный из по- ходной батальонной канцелярии. В нем, в нисходящем по- рядке, были оттиснуты все имена выпускных юнкеров, от фельдфебелей и портупей-юнкеров до простых рядовых, с приложением их средних баллов по военной науке. Со стран-