Файл: Раскулачивание в Павлодарском Прииртышье сбор и анализ архивных документов.docx
ВУЗ: Не указан
Категория: Не указан
Дисциплина: Не указана
Добавлен: 26.04.2024
Просмотров: 110
Скачиваний: 0
ВНИМАНИЕ! Если данный файл нарушает Ваши авторские права, то обязательно сообщите нам.
Архивные документы убедительно свидетельствуют о том, что голод в начале 1930-х годов стал результатом осуществления в СССР сталинской модели форсированной индустриализации, обусловившей насильственную коллективизацию и принудительные заготовки сельхозпродукции, прежде всего хлеба, ради увеличения размеров хлебного экспорта и удовлетворения потребностей растущей промышленности. В одной из статей директор Государственного архива Павлодарской области К. Макажанова отмечает: «Работая в государственном архиве Павлодарской области были выявлены документы, в большинстве своём ранее не доступные широкой общественности и раскрывающие причины, последствия и реальные масштабы этой великой трагедии народа [24].
Ситуация в Павлодарском Прииртышье сложилась таким образом, что голоду предшествовала трехлетняя засуха, а собранный в 1931 году урожай был значительно ниже предыдущих лет. Немалую роль сыграла и непродуманная политика советской власти о необходимости административно-территориального переустройства, так за три года Павлодар был, например, в 1928 году из уездного центра был окружным городом (решение от 17 января 1928 года), которому подчинялись 9 районов; а через три года (решение от 17 декабря 1930 года) центром только Павлодарского района и непосредственно подчинялся ЦИК КАССР.
Перегибы советского правительства прослеживались не только в ущемлении прав на частную собственность, но и накладывали запрет на взгляды людей. В фондах архива Павлодарской области встречаются сведения самих участников событий, а также воспоминания их родственников, статьи. Неподдельный интерес вызвала статья внучки Зинды Черманова (Шорманова) Мағиды Бақиқызы. В 1997 году она опубликовала статью в газете «Қазақ үні» - «Қаржас Шорман би әулеті қызыл кәмпескеде». Из воспоминаний следует: «Дед Зинда – «крупный скотовладелец» по состоянию на 1 января 1928 года в переводе на крупный имел 1147 голов крупного скота, 3 юрты, 1 деревянный дом, бричек -1 шт., ходков - 2 шт. и сенокосилку. Членов семьи 5 человек. Пользовался трудом 10 наемных рабочих, тип хозяйства – полукочевой».
О факте конфискации и высылке Зинды Шорманова, его сына Карима, также двоюродных братьев деда - Жами Шорманова, Нуркуша Шорманова указано в журнале "Ақиқат".
Указанные в первом документе 5 человек - это дед Зинда, его жена Магида, сыновья Рапық, Бақий, Ади. Ко времени конфискаций с ним жили только эти дети. Карим Шорманов, (он же Исин) сын Зинды Шорманова, имел состояние
, судя по документам, и тоже подлежал конфискации и высылке. Дедушка пишет, вспоминает Магида, что «Карим был самый скромный из сыновей». Карим Шорманов рано стал помогать отцу, разводил чистопородистых лошадей, был очень трудолюбив и если у него было состояние, то нажил он его собственным трудом» [25]. Но советская власть, учитывая социальную принадлежнось родителей Зинды Шорманова активно взялась за конфискацию имущества «неблагонадежных» слоев молодого советского государства. Подвергшись высылке семья Шормановых вынуждена была с 1928 по 1933 годы жить в Актюбинске.
Ужасающим фактом было то, что гонениям подвергались не только взрослые, но и дети, которых отлучали от родителей, привлекали к физическому труду. Так, Магида в статье отмечает: «Мой отец - Бакий Зиндич Черманов (фамилия переделана, в связи с гонениями на весь род Шормановых, носителями ее остались дети Бакия и Нуркуша (Нурмухамеда). Остальные потомки стали писаться Исиными (по имени прадеда Исы), Кучиковыми (по имени отца Шормана) и Зиндиными). Закончив школу в Каркаралинске, поступает в Омский Медицинский институт, с 3 курса которого его исключают, как сына бая. Уже после возвращения из ссылки Бакий поступает в Омский пединститут и заканчивает его естественный факультет в 1939 г. Бакий был очень эрудированный, от природы любознательный, имел замечательную память, писал стихи, рисовал. Я думаю, если бы не бесконечные гонения, то как раскрылись бы его замечательные способности!» [25]. Воспоминания родственников дают нам возможность иметь совсем иное, отличающееся от навязанной нам советской идеологией представление о семье видного земляка Мусы Шорманова, которого советское общество считало «врагом народа», хотя в народе его называли благодетелем.
Не менее адекватные, соответствующие действительности воспоминания представляет нам фотоколлекция дореволюционного фотографа, этнографа С.М. Дудина. В октябре 1992 г. в Алма-Ате состоялся Всемирный курултай казахов. Приглашение принять в нем участие с выставкой своих коллекций по традиционной казахской культуре получил также Музей антропологии и этнографии имени Петра Великого (МАЭ) Российской Академии наук. Впервые в качестве экспонатов были представлены фотографии конца XIX - начала XX в. Авторами части фотоснимков были С.М. Дудин и К.В. Щенников. С.М. Дудин фотографировал в поездках с большим вниманием и интересом. В 1899 г. из Казахстана С.М. Дудин привез более 600 фотоснимков, на которых запечатлена многогранная жизнь кочевников-скотоводов: бытовые сценки и пейзажи, портреты людей, их занятия, внутреннее убранство жилищ, зимовки, кочевья, одежда, музыкальные инструменты, пища и т.п. (МАЭ, колл. 1199, 2413).
Судя из вышеизложенного, Зинда Чорманов был состоятельным скотовладельцем, на уровне преуспевающего фермера. Подрубив под корень такие хозяйства, политика коллективизации аула привела к плачевному состоянию сельское хозяйство. Правдивость воспоминаний подтверждают и следующая телеграмма из Баянаула, хранившаяся в архиве под грифом «Совершенно секретно»: «Отрядом с бандой началась перестрелка, убито воров двое, 3-ти Шамшит ранен, Осербая нет бежал. Один соучастник пойман живым, женщин, имущество, скот вернули, подробности высылаем в материале почтой. При обыске Чермановых Рахимтая и Зынды Упол. Сергазиным было обнаружено и изьято золотых монет 960 руб, золотых суперков 13, золотые часы в футляре. Чермановы арестованы, вещи временно сданы почте. Просим дать приказания. Уполномоченные - Сергазинов, Воробьев» [26]. О фактах сговора против власти указывают также уполномоченные ОГПУ Долгов и Заитов, которые безосновательно делают выводы о противостоянии середняков к советскому колхозному строительству. Так, из отчета сотрудников ОГПУ по Павлодарскому уезду видно: «По имеющимся сведениям со стороны баев имеется тенденция противопоставления советской власти средняков,используя для этой цели провокационные слухи об экспроприации среднячества. Так в момент отправки Чормановых в гор.Павлодар Зында Чорманов собравшийся для их проводов толпе казаков перед отьездом сказал: «народ мы разрушены и уходим, очередь за вами» [27]. Боль и сострадание за своих родных, народ были восприняты советской властью, как противостояние.
В условиях тотального давления люди вынуждены были искать выход из сложившейся ситауции и зачастую продавали свое имущество за бесценок. Так, в переписке уполномоченных ОГПУ приводятся следующие сведения: «В связи с распространением слухов об экспроприации байства бай Кызылтавской волости имеющийся у них скот продают и распределяют в кредит и ведут усиленную подготовку для реализации скота на Куяндинской ярмарке, так бай аулов той же волости: Кайдар Омаров, Ереженов Смагул, Енсебаев Мусапыр говорят, что скот будет взят в пользу государства сговариваются и продают часть скота на ярмарке. Есть случай продажи и раздачи скота в кредит одно-аульцам» [28]. Раскулаченные не подпадали под действие статей Уголовного Кодекса и поэтому в дальнейшем реабилитации не подлежали. Некоторые из раскулаченных впоследствии также могли быть осуждены по таким статьям. Отметим также, что действие закона о реабилитации жертв политических репрессий не распространялось на осужденных, например, «за колоски». Они реабилитации не подлежали.
Угроза быть включенными в списки кулаков и баев нависла над всеми сельчанами, что толкало их целыми селами и аулами записываться в колхозы. В ходе коллективизации и раскулачивания органы ОГПУ параллельно активизировали свою деятельность по «разоблачению антисоветских элементов». Так, в «Директивных указаниях Семипалатинского Губкома о борьбе с баями и кулачеством за 1928 год» представлено более 50-ти листов о размерах конфискации имущества, лицах, которые подлежат раскулачиванию, но материал представлен на арабском языке, что стало серъезным баръером в исследовании обозначенной темы [29]. Раскулачивание и другие виды репрессии охватили не только все слои населения, но и хозяйственные и общественные организации крестьянства. В ходе создания новых колхозов и комбедов было широко развернут процесс их «чистки» от кулаков и других «нежелательных» элементов.
Также тысячи казахских шаруа были осуждены за убой скота. Вот о чем свидетельствует письмо председателя колхоза Егеубаева, который отмечает: «25% конфискованного скота вследствие истощения доставить на мясо. По суду должно взыскаться с кулаков и спекулянтов. Дополнительно конфисковать 50% и 25%» [30]. В конце января 1932 года бы.-; принято известное постановление ЦИК и СНК КАССР «О мерах - сохранению поголовья, борьбе с хищническим убоем и разбазаривание г скота», но уже задолго до него были осуждены за подобные деяния тысячи людей. Так, по данным Наркомюста КАССР на 20 марта 1930 года, всего по Казахстану было осуждено «за злостный убой скота», 1 924 человека, возложен штрафов на общую сумму 493 211 рубль. Социальный состав осужденных выглядел следующим образом: кулаков и баев-1 271; зажиточных -172; середняков - 107; бедняков и прочих – 26 [31]. В соответствии с указанным выше постановлением от 31 января 1932 года виновным за убой скота и «преступно-небрежное обращение со скотом» предусматривалось различные сроки уголовной ответственности. В частности кулаки, баи и частные скупщики «за незаконный убой и умышленное изувечение скота или иные злостные действия» подлежали уголовной ответственности по ст. 79 УК, предполагавшей лишение свободы до 2 лет.
Ярким проявлением политики усреднения разных социальных групп является тот факт, что основную массу середняков автоматически причисляли к категории зажиточных и видели в них потенциального классового врага. Так, из телеграммы Губкома Павлодарского уезда от 1929 года видно: «В хозяйстве Шапарова 37 десятин земли, 18 голов КРС, 24 МРС, сенокосилка» [32]. Практическим воплощением в жизнь лозунга о ликвидации кулаков и баев занималась республиканская комиссия при Казкрайкоме партии, куда входили представители ЦИК и ОГПУ. Она рассматривала и утверждала контингент, районы сплошной коллективизации и кулацко-байских хозяйств, подлежащих ликвидации, намечала районы расселения этих хозяйств. Кроме того во всех округах создавались оперативные тройки из представителей исполкомов и ОГПУ, секретаря окружкома партии. В своих действиях они руководствовались Секретной инструкцией ЦИК СССР, от 4 февраля 1930 года, в которой предписывалось следующее: «В районах сплошной коллективизации мероприятия по ликвидации кулацких хозяйств осуществить немедленно, а в остальных районах - по мере действительного массового развертывания коллективизации. Общее число ликвидируемых кулацких хозяйств по всем районам должно составлять около 3-5 процента» [7, с. 46].
Форсированное проведение коллективизации усилило репрессивные меры по отношению к так называемым «врагам народа», что видно из названия дела: «Протокол №1 заседания оперативной тройки по проведению очистки района от байско-аксакальского кулатского элемента, состоящегося 10 апреля 1931 года». Зачастую никаких дополнительных проверок не осуществлялось, судьбы людей зависели от субъективного мнения 3-х заседателей. Люди находились в условиях постоянного страха за свою жизнь и близких родственников, однако удивителен тот факт, что казахи испокон веков ставили выше над всеми совесть, так пословица гласит – «Арын алтыннан да артық», чему доказательством является письмо Ответсекретарю Баян-Аульского райкома ВКП (б) тов. Ахтанову, где приводятся такие сведения: «Нарсудья тов. Тютебаев избил батрака 1-го аула Махмета за то, что он отказался от получения конфискованного скота у гражданина Жании Шорманова (Жамин – прим. автора)» [33].
Проявление чувства сопереживания, желания справедливого принятия решений видно также из следующего отчета: «В проведении первой конфискации Аккелинская партийная ячейка показала свою слабость, указав всего 11 байских хозяйств с 652 головами скота и поэтому она была распущена» [31]. Учитывая традиционный уклад хозяйствования казахи не считали социальную дифференциацию вражеским проявлением к новой власти, потому как понимали что это имущество нажито не одним поколением, однако представители советской власти видели в этом прямое противопоставление идеалам советизации казахского аула.
Размеры конфискации были несоразмерны требованиям власти, так в отчете Семипалатинского губкома приводится: «Во время перегиба по статье 62 было конфисковано 8361 голов скота, из них было роздано колхозам 2056 и беднякам 3195, а 863 было пущено в расход, погибло 846, передано организации Союза «Кощчи» 1875 и передано в Павлодар 75 голов» [34].
Голод резко изменил существовавшие элементы казахской идентичности, такие как родственные связи, лояльность наследственной элите, да и сам кочевой образ жизни, накладывая категорию национальности «казах» поверх этих понятий. Цена такого формирования государства была ужасающей как для режима, который стал свидетелем резкого падения производительности сельского хозяйства в регионе в последующие после голода годы, но и особенно для самого казахского общества, понесшего несоразмерное бремя погибших вследствие катастрофы. Из 1,5 миллиона жертв трагедии около 1,3 миллиона составили казахи. От голода погибли более трети всех казахов, и, как следствие катастрофы, казахи стали меньшинством в своей собственной республике.