Файл: Корнилова Е. Н. Риторика искусство убеждать. Своеобразие публицистики античной эпохи. М. Издво урао, 1998. 208 с. Аннотация.docx
ВУЗ: Не указан
Категория: Не указан
Дисциплина: Не указана
Добавлен: 05.05.2024
Просмотров: 133
Скачиваний: 0
ВНИМАНИЕ! Если данный файл нарушает Ваши авторские права, то обязательно сообщите нам.
положительной нравственности — arete — переходящая по мере развития нравственной культуры от понятия доблести к понятию добродетели (в буквальном смысле: "делания добра"), ее средство — деятельность, ее отдельное проявление — подвиг (katorthoma); это идеал античный, общий всем эпохам. Идеал отрицательной нравственности — праведность; ее средство — воздержание, ее отдельное проявление — избежание проступка или греха (hamartema); это идеал фарисейский (в объективном смысле этого слова).
Принцип соревнования ("агонистический"), столь характерный для античности, содействовал положительному направлению ее нравственности, побуждая каждого человека к совершению подвигов в смысле доблести и добродетели"2.
Деловой и в то же время "отрицательный" характер римского менталитета определяет характер отношений римлянина с красноречием. Воинственный народ не мог обходиться без полководцев и вождей, обращавшихся к войску и к народу в минуты тяжких испытаний. Но в римской ментальности никогда не присутствует культ чистого слова, звуковой гармонии, наслаждения искусностью говорящего. "...Как на войне римлянин служит своему отечеству с оружием в руках, так в мирное время он служит ему речами в сенате и народном собрании. "Vir bonus dicendi peritus — достойный муж, искусный в речах", так определяет идеал древнеримского оратора Катон Старший. Однако, чтобы правильно понять его, следует помнить, что "достойный муж" в латинском языке тех времен — синоним аристократа. Идеал красноречия был тесно связан с политическим идеалом, и когда был брошен вызов отжившему свой век политическому идеалу древней римской аристократии, заколебался и ораторский идеал", — рассказывает М.Л. Гаспаров3.
Собственно о красноречии республиканского Рима мы знаем, преимущественно, благодаря рассказам Цицерона и немногим цитатам в сочинениях других авторов. Нам известны имена знаменитых политических деятелей (в республиканском Риме — синоним оратора), но речи их до нас не дошли, поскольку вплоть до Юлия Цезаря не было традиции ведения сенатских протоколов. Утилитарность римского красноречия сыграла печальную роль в его истории.
Политическое устройство Древнего Рима требовало развития практического красноречия главным образом в его политической форме. Государственные решения и законы начиная с 510 г. до н.э. (изгнания династии Тарквиниев) принимались чаще всего коллегиально, на заседаниях сената. Ораторские способности играли заметную роль в продвижении идей во время сенатских прений.
"Римский народ не принимал участия в обсуждении государственных дел — в больших и малых комициях он только кратко выражал свое окончательное мнение. Но всенародное обсуждение законопроектов и текущих дел все-таки имело место, оно происходило на сходках-конциях (condones), созываемых любым комициальным магистратом"4. Без этих бурных собраний невозможно представить себе политическую картину Рима. На сходках влиятельные политики громили предложения своих противников, спорили друг с другом перед лицом народа, убеждали его в пользе какого-либо законопроекта. Слушатели выражали свое участие шумом и криками. В кризисные годы народные трибуны вызывали консулов и сенаторов на комиции — к ответу и к отчету перед плебсом: так было, например, во время хлебного бунта 138 г. до н.э. и после убийства Тиберия Гракха. В начале Союзнической войны (90 г. до н.э.) видные политические ораторы дневали и ночевали на рострах (Cic., Br., 305).
Цицерон рассказывает характерную историю о том, как в 138 г. до н.э. консуляры и лучшие ораторы своего времени изящный Гай Лелий и патетический, "божественно красноречивый" Сервилий Сульпиций Гальба усердно защищали мелких служителей откупной кампании, обвиненных в убийстве. Гальба — в прошлом хищный и жестокий наместник Лузитании — взялся за дело маленьких людей за сутки до решающего заседания суда и после бессонной ночи подготовки произнес защитительную речь с таким подъемом, что каждый ее раздел заканчивался под рукоплескания (Cic., Вг., 85—88). Слава о таком усердии широко распространилась среди простого народа, дарующего "почести".
Пожалуй, самым значительным оратором республиканского Рима был защитник плебеев Гай Гракх, прославленный Цицероном, несмотря на противоположность политических взглядов. Интересную сравнительную характеристику ораторской практики аристократов, возглавивших борьбу плебеев за свои права, братьев Тиберия и Гая Гракхов дает Плутарх в жизнеописаниях "Агид и Клеомен и Тиберий и Гай Гракхи": "Выражение лица, взгляд и жесты у Тиберия были мягче, сдержаннее, у Гая — резче и горячее, так что, и выступая с речами, Тиберий скромно стоял на месте, а Гай первым среди римлян стал во время речи расхаживать и срывать с плеча тогу... Гай говорил грозно, страстно и зажигательно, а речь Тиберия радовала слух и легко вызывала сострадание. Слог у Тиберия был чистый и старательно отделанный, а у Гая захватывающий и пышный"
5. Примером патетического стиля Гая Гракха может служить речь, произнесенная сразу после убийства его брата сторонниками сенатской олигархии и предшествовавшая собственной гибели оратора: "Куда, несчастный, направлюсь я? К кому обращусь? На Капитолий? Но он залит кровью брата. Или домой? Для того, чтобы увидеть мать, несчастную, рыдающую и униженную?" По словам Цицерона, эта речь была произнесена "с таким выражением глаз, таким голосом, с такими жестами, что даже враги не могли удержаться от слез" (Cic., De or., Ill, 56).
Патетический стиль Гая Гракха и его младших современников Луция Лициния Красса и Марка Антония был закономерным проявлением общей тенденции в развитии римского красноречия. Начавшись декларативной простотой в знаменитом афоризме Катона Старшего Rer tene, verba sequentur — "Придерживайся сути дела — слова найдутся", искусство оратора в республиканском Риме должно было стремиться к пышности и изощренности. Если греческое искусство говорить родилось из восторга неискушенного человека перед красотой и мастерством иноземного (см. выше — сицилийского) слова, поскольку красота угодна богам, то римляне, строгие и деловые, по-военному не рассуждающие, использовали речь по прямому назначению. Поэтому путь греческой риторики лежал от нагромождения красивостей и сложности к простоте, изяществу и гармонии — определяющим принципам греческой культуры. Простые до наивности души римлян были насмерть поражены греческой красивостью, поэтому их путь противоположен — от упрощения к нагромождению, азианству.
Следует учитывать и то, что римляне обратились к греческой риторике приблизительно к середине II в. до н.э., когда расцвет греческого красноречия остался в далеком прошлом, а блистательные примеры публицистики Лисия, Исократа, Демосфена обратились в собрания примеров для школьной риторики.
Разумеется, речь идет не о конкретных случаях римского красноречия, а об общей тенденции развития ораторского искусства в Риме. Что касается сохранившихся осколков республиканской политической риторики, то среди них нетрудно найти свои "цветы красноречия" и даже отметить некоторые общие закономерности.
В основании политических речей римлян лежала инвектива, черта, характерная для архаических обществ, когда идея еще не отделена от своего носителя: развенчание личности политического противника есть развенчание его идей. Примеры инвектив мы встречаем в ораторской практике строгого консерватора, защитника олигархии Марка Проция Катона ("Против Корнелия к народу": "Есть ли человек более неряшливый, суеверный, пропащий, далекий от общественных дел?" или "Против Пансы": "В школе ты воровал у мальчишек кошельки и карандаши)"
6. Присутствуют они также в речах народного трибуна Гая Гракха ("Твое детство было бесчестием твоей юности, юность — посрамлением старости, старость — позором государства" или "Вот тот авторитету которого вы следуете, который из-за страсти к женщинам сам разукрасился, как женщина"7).
Другой отличительной чертой римского красноречия был грубоватый юмор, всегда привлекавший на сторону оратора симпатии толпы. Так, Плутарх рассказывает, что однажды, когда римский народ несвоевременно домогался раздачи хлеба, Катон, желая отвратить сограждан от бунта, начал свою речь так: "Тяжелая задача, квириты [граждане], говорить с желудком, у которого нет ушей" (Plut., Cat.Maj., VIII).
Наконец, раннее римское красноречие отличалось афористичностью выражений, которые навсегда запомнили потомки. Тот же Катон во фрагменте "За раздел добычи между воинами" бросает: "Частные воры влачат жизнь в колодках и узах, общественные — в золоте и пурпуре"8. Гай Гракх предлагает не менее общественно значимую формулу: "Тому же самому человеку свойственно бесчестить честных, который одобряет бесчестных"9.
Во фрагментах речей Катона можно встретить и выразительные скопления глаголов для усиления значимости произносимого, например: "Я уже давно узнал, и понял, и думаю..."(У), "...я своевременнейше рассеял и успокоил великие беспорядки..."(IV); риторические вопросы: "Твое грязное дело ты хочешь покрыть еще худшим? Делаешь из людей свиные туши? Устраиваешь такую бойню? Устраиваешь десять похорон? Губишь десять свободных душ?.."; метафоры: "...море цветет парусами", антитезы: "Почесть они купили, а дурные дела добрыми не искупили"10. Но важнейшим приемом раннего римского красноречия остается повествование, спокойное и обстоятельное воздействие на слушателей с помощью подбора и группировки фактов. К примеру, Катон создает художественный образ собственной добродетели: "Нет у меня ни стройки, ни вазы, ни одежды какой-нибудь дорогостоящей, ни дорогого раба, ни рабыни. Если у меня что-нибудь есть, я этим пользуюсь, если нет — обхожусь так; по-моему, каждый должен пользоваться и довольствоваться своим. Меня упрекают в том, что k
во многом нуждаюсь, а я их — что они не умеют нуждаться.11
И все же стремление к азианству в раннем римском красноречии возобладало. Этот стиль стал основным в творчестве Марка /Антония, Луция Лициния Красса, Сульпиция и Котты и, наконец, Гортензия — прямого предшественника Цицерона (последний в насмешку называл Гортензия "актером" за почти актерскую манеру произнесения пышных речей). Необходимо добавить несколько слов о риторах, чье влияние в римском обществе особенно усилилось на рубеже II—I вв. до н.э., в начале эпохи гражданских войн.
Как указывает М.Л. Гаспаров: "Поднимающаяся римская демократия — всадники и плебеи — в своей борьбе против сенатской олигархии нуждались в действенном ораторском искусстве. Фамильных традиций сенатского красноречия всадники и плебеи не имели — с тем большей жадностью набросились они на эллинистическую риторику, которая бралась научить ораторскому искусству всякого желающего. В Риме появились школы греческих риторов — сперва вольноотпущенников, потом свободных приезжих учителей. Обеспокоенный сенат стал принимать меры. В 173 и 161 гг. до н.э. были изданы указы об изгнании из Рима греческих философов и риторов. Это не помогло: поколение спустя в Риме вновь свободно преподают греческие риторы, и появляются даже латинские риторы, преподающие на латинском языке и довольно удачно перерабатывающие греческую риторику применительно к требованиям римской действительности. Их уроки более доступны и этим более опасны, поэтому сенат оставляет в покое греческих риторов и обращается против латинских: в 92 г. до н.э. лучший сенатский оратор Луций Лициний Красс (будущий герой диалога Цицерона "Об ораторе") в должности цензора издает указ о закрытии латинских риторических школ как заведений, не отвечающих римским нравам. Этим удалось временно покончить с преподаванием латинской риторики, но с тем большим усердием обратились римляне к изучению риторики греческой. С каждым днем все больше молодых людей отправлялось из Рима в Грецию, чтобы у лучших преподавателей учиться греческой культуре слова и мысли"12.
Наконец, между 86 и 82 гг. до н.э. в Риме получил распространение первый дошедший до нас анонимный учебник риторики на латинском языке "Риторика к Герению". Сочинение это, посвященное представителю плебейского рода Герениев, который был другом вождя популяров Мария, отличалось яркой демократической тенденциозностью. В основе учебника — принцип античных руководств для изучения ораторского искусства (в первой и второй книгах говорится о "нахождении" материала, в третьей — о его расположении, о памяти и произношении речи и в четвертой — о словесном оформлении). "Риторика к Герению" была наполнена ссылками на речи Гракхов, Апулея Сатурнина, Ливия Друза — ораторов, примыкавших к демократическому движению. Этот учебник давал возможность несостоятельным юношам, не знавшим греческого языка и неспособным платить греческим учителям, получить достойное политическое образование. Рим семимильными шагами шел к плебейской смуте и крушению древней сенатской республики.
Принцип соревнования ("агонистический"), столь характерный для античности, содействовал положительному направлению ее нравственности, побуждая каждого человека к совершению подвигов в смысле доблести и добродетели"2.
Деловой и в то же время "отрицательный" характер римского менталитета определяет характер отношений римлянина с красноречием. Воинственный народ не мог обходиться без полководцев и вождей, обращавшихся к войску и к народу в минуты тяжких испытаний. Но в римской ментальности никогда не присутствует культ чистого слова, звуковой гармонии, наслаждения искусностью говорящего. "...Как на войне римлянин служит своему отечеству с оружием в руках, так в мирное время он служит ему речами в сенате и народном собрании. "Vir bonus dicendi peritus — достойный муж, искусный в речах", так определяет идеал древнеримского оратора Катон Старший. Однако, чтобы правильно понять его, следует помнить, что "достойный муж" в латинском языке тех времен — синоним аристократа. Идеал красноречия был тесно связан с политическим идеалом, и когда был брошен вызов отжившему свой век политическому идеалу древней римской аристократии, заколебался и ораторский идеал", — рассказывает М.Л. Гаспаров3.
Собственно о красноречии республиканского Рима мы знаем, преимущественно, благодаря рассказам Цицерона и немногим цитатам в сочинениях других авторов. Нам известны имена знаменитых политических деятелей (в республиканском Риме — синоним оратора), но речи их до нас не дошли, поскольку вплоть до Юлия Цезаря не было традиции ведения сенатских протоколов. Утилитарность римского красноречия сыграла печальную роль в его истории.
Политическое устройство Древнего Рима требовало развития практического красноречия главным образом в его политической форме. Государственные решения и законы начиная с 510 г. до н.э. (изгнания династии Тарквиниев) принимались чаще всего коллегиально, на заседаниях сената. Ораторские способности играли заметную роль в продвижении идей во время сенатских прений.
"Римский народ не принимал участия в обсуждении государственных дел — в больших и малых комициях он только кратко выражал свое окончательное мнение. Но всенародное обсуждение законопроектов и текущих дел все-таки имело место, оно происходило на сходках-конциях (condones), созываемых любым комициальным магистратом"4. Без этих бурных собраний невозможно представить себе политическую картину Рима. На сходках влиятельные политики громили предложения своих противников, спорили друг с другом перед лицом народа, убеждали его в пользе какого-либо законопроекта. Слушатели выражали свое участие шумом и криками. В кризисные годы народные трибуны вызывали консулов и сенаторов на комиции — к ответу и к отчету перед плебсом: так было, например, во время хлебного бунта 138 г. до н.э. и после убийства Тиберия Гракха. В начале Союзнической войны (90 г. до н.э.) видные политические ораторы дневали и ночевали на рострах (Cic., Br., 305).
Цицерон рассказывает характерную историю о том, как в 138 г. до н.э. консуляры и лучшие ораторы своего времени изящный Гай Лелий и патетический, "божественно красноречивый" Сервилий Сульпиций Гальба усердно защищали мелких служителей откупной кампании, обвиненных в убийстве. Гальба — в прошлом хищный и жестокий наместник Лузитании — взялся за дело маленьких людей за сутки до решающего заседания суда и после бессонной ночи подготовки произнес защитительную речь с таким подъемом, что каждый ее раздел заканчивался под рукоплескания (Cic., Вг., 85—88). Слава о таком усердии широко распространилась среди простого народа, дарующего "почести".
Пожалуй, самым значительным оратором республиканского Рима был защитник плебеев Гай Гракх, прославленный Цицероном, несмотря на противоположность политических взглядов. Интересную сравнительную характеристику ораторской практики аристократов, возглавивших борьбу плебеев за свои права, братьев Тиберия и Гая Гракхов дает Плутарх в жизнеописаниях "Агид и Клеомен и Тиберий и Гай Гракхи": "Выражение лица, взгляд и жесты у Тиберия были мягче, сдержаннее, у Гая — резче и горячее, так что, и выступая с речами, Тиберий скромно стоял на месте, а Гай первым среди римлян стал во время речи расхаживать и срывать с плеча тогу... Гай говорил грозно, страстно и зажигательно, а речь Тиберия радовала слух и легко вызывала сострадание. Слог у Тиберия был чистый и старательно отделанный, а у Гая захватывающий и пышный"
5. Примером патетического стиля Гая Гракха может служить речь, произнесенная сразу после убийства его брата сторонниками сенатской олигархии и предшествовавшая собственной гибели оратора: "Куда, несчастный, направлюсь я? К кому обращусь? На Капитолий? Но он залит кровью брата. Или домой? Для того, чтобы увидеть мать, несчастную, рыдающую и униженную?" По словам Цицерона, эта речь была произнесена "с таким выражением глаз, таким голосом, с такими жестами, что даже враги не могли удержаться от слез" (Cic., De or., Ill, 56).
Патетический стиль Гая Гракха и его младших современников Луция Лициния Красса и Марка Антония был закономерным проявлением общей тенденции в развитии римского красноречия. Начавшись декларативной простотой в знаменитом афоризме Катона Старшего Rer tene, verba sequentur — "Придерживайся сути дела — слова найдутся", искусство оратора в республиканском Риме должно было стремиться к пышности и изощренности. Если греческое искусство говорить родилось из восторга неискушенного человека перед красотой и мастерством иноземного (см. выше — сицилийского) слова, поскольку красота угодна богам, то римляне, строгие и деловые, по-военному не рассуждающие, использовали речь по прямому назначению. Поэтому путь греческой риторики лежал от нагромождения красивостей и сложности к простоте, изяществу и гармонии — определяющим принципам греческой культуры. Простые до наивности души римлян были насмерть поражены греческой красивостью, поэтому их путь противоположен — от упрощения к нагромождению, азианству.
Следует учитывать и то, что римляне обратились к греческой риторике приблизительно к середине II в. до н.э., когда расцвет греческого красноречия остался в далеком прошлом, а блистательные примеры публицистики Лисия, Исократа, Демосфена обратились в собрания примеров для школьной риторики.
Разумеется, речь идет не о конкретных случаях римского красноречия, а об общей тенденции развития ораторского искусства в Риме. Что касается сохранившихся осколков республиканской политической риторики, то среди них нетрудно найти свои "цветы красноречия" и даже отметить некоторые общие закономерности.
В основании политических речей римлян лежала инвектива, черта, характерная для архаических обществ, когда идея еще не отделена от своего носителя: развенчание личности политического противника есть развенчание его идей. Примеры инвектив мы встречаем в ораторской практике строгого консерватора, защитника олигархии Марка Проция Катона ("Против Корнелия к народу": "Есть ли человек более неряшливый, суеверный, пропащий, далекий от общественных дел?" или "Против Пансы": "В школе ты воровал у мальчишек кошельки и карандаши)"
6. Присутствуют они также в речах народного трибуна Гая Гракха ("Твое детство было бесчестием твоей юности, юность — посрамлением старости, старость — позором государства" или "Вот тот авторитету которого вы следуете, который из-за страсти к женщинам сам разукрасился, как женщина"7).
Другой отличительной чертой римского красноречия был грубоватый юмор, всегда привлекавший на сторону оратора симпатии толпы. Так, Плутарх рассказывает, что однажды, когда римский народ несвоевременно домогался раздачи хлеба, Катон, желая отвратить сограждан от бунта, начал свою речь так: "Тяжелая задача, квириты [граждане], говорить с желудком, у которого нет ушей" (Plut., Cat.Maj., VIII).
Наконец, раннее римское красноречие отличалось афористичностью выражений, которые навсегда запомнили потомки. Тот же Катон во фрагменте "За раздел добычи между воинами" бросает: "Частные воры влачат жизнь в колодках и узах, общественные — в золоте и пурпуре"8. Гай Гракх предлагает не менее общественно значимую формулу: "Тому же самому человеку свойственно бесчестить честных, который одобряет бесчестных"9.
Во фрагментах речей Катона можно встретить и выразительные скопления глаголов для усиления значимости произносимого, например: "Я уже давно узнал, и понял, и думаю..."(У), "...я своевременнейше рассеял и успокоил великие беспорядки..."(IV); риторические вопросы: "Твое грязное дело ты хочешь покрыть еще худшим? Делаешь из людей свиные туши? Устраиваешь такую бойню? Устраиваешь десять похорон? Губишь десять свободных душ?.."; метафоры: "...море цветет парусами", антитезы: "Почесть они купили, а дурные дела добрыми не искупили"10. Но важнейшим приемом раннего римского красноречия остается повествование, спокойное и обстоятельное воздействие на слушателей с помощью подбора и группировки фактов. К примеру, Катон создает художественный образ собственной добродетели: "Нет у меня ни стройки, ни вазы, ни одежды какой-нибудь дорогостоящей, ни дорогого раба, ни рабыни. Если у меня что-нибудь есть, я этим пользуюсь, если нет — обхожусь так; по-моему, каждый должен пользоваться и довольствоваться своим. Меня упрекают в том, что k
во многом нуждаюсь, а я их — что они не умеют нуждаться.11
И все же стремление к азианству в раннем римском красноречии возобладало. Этот стиль стал основным в творчестве Марка /Антония, Луция Лициния Красса, Сульпиция и Котты и, наконец, Гортензия — прямого предшественника Цицерона (последний в насмешку называл Гортензия "актером" за почти актерскую манеру произнесения пышных речей). Необходимо добавить несколько слов о риторах, чье влияние в римском обществе особенно усилилось на рубеже II—I вв. до н.э., в начале эпохи гражданских войн.
Как указывает М.Л. Гаспаров: "Поднимающаяся римская демократия — всадники и плебеи — в своей борьбе против сенатской олигархии нуждались в действенном ораторском искусстве. Фамильных традиций сенатского красноречия всадники и плебеи не имели — с тем большей жадностью набросились они на эллинистическую риторику, которая бралась научить ораторскому искусству всякого желающего. В Риме появились школы греческих риторов — сперва вольноотпущенников, потом свободных приезжих учителей. Обеспокоенный сенат стал принимать меры. В 173 и 161 гг. до н.э. были изданы указы об изгнании из Рима греческих философов и риторов. Это не помогло: поколение спустя в Риме вновь свободно преподают греческие риторы, и появляются даже латинские риторы, преподающие на латинском языке и довольно удачно перерабатывающие греческую риторику применительно к требованиям римской действительности. Их уроки более доступны и этим более опасны, поэтому сенат оставляет в покое греческих риторов и обращается против латинских: в 92 г. до н.э. лучший сенатский оратор Луций Лициний Красс (будущий герой диалога Цицерона "Об ораторе") в должности цензора издает указ о закрытии латинских риторических школ как заведений, не отвечающих римским нравам. Этим удалось временно покончить с преподаванием латинской риторики, но с тем большим усердием обратились римляне к изучению риторики греческой. С каждым днем все больше молодых людей отправлялось из Рима в Грецию, чтобы у лучших преподавателей учиться греческой культуре слова и мысли"12.
Наконец, между 86 и 82 гг. до н.э. в Риме получил распространение первый дошедший до нас анонимный учебник риторики на латинском языке "Риторика к Герению". Сочинение это, посвященное представителю плебейского рода Герениев, который был другом вождя популяров Мария, отличалось яркой демократической тенденциозностью. В основе учебника — принцип античных руководств для изучения ораторского искусства (в первой и второй книгах говорится о "нахождении" материала, в третьей — о его расположении, о памяти и произношении речи и в четвертой — о словесном оформлении). "Риторика к Герению" была наполнена ссылками на речи Гракхов, Апулея Сатурнина, Ливия Друза — ораторов, примыкавших к демократическому движению. Этот учебник давал возможность несостоятельным юношам, не знавшим греческого языка и неспособным платить греческим учителям, получить достойное политическое образование. Рим семимильными шагами шел к плебейской смуте и крушению древней сенатской республики.