ВУЗ: Не указан
Категория: Не указан
Дисциплина: Не указана
Добавлен: 27.03.2024
Просмотров: 239
Скачиваний: 0
ВНИМАНИЕ! Если данный файл нарушает Ваши авторские права, то обязательно сообщите нам.
дем-ка.
Дружба Александрова с Венсаном с каждым днем стано- вилась крепче. Хотя они вышли из разных корпусов и Вен- сан был старше на год.
Вероятно, выгибы и угибы их характеров были так рас- положены, что в союзе приходились друг к другу ладно, не болтаясь и не нажимая.
На лекциях они всегда сидели рядом и помогали один дру- гому. Александров чертил для Венсана профили пушек и укреплений. Венсан же, хорошо знавший иностранные язы- ки, вставал и отвечал за Александрова, когда немец или француз вызывали его фамилию.
Если лекция бывала непомерно скучна, то друзья развле- кались чтением, игрой в крестики, сочинением вздорных стихов. Но любимой их игрой была игра в мечту об усах.
В Венсане не напрасно половина крови была француз- ская: он старательно носил в боковом кармане маленькую щеточку и крошечное зеркальце.
Пусть учитель русской словесности, семинар Декаполь- ский, монотонно бубнил о том, что противоречие идеала ав- тора с действительностью было причиною и поводом всех на- писанных русскими писателями стихов, романов, повестей,
сатир и комедий… Это противоречие надоело всем хуже горькой редьки.
Декапольского никто не слушал.
Венсан вынимал свое зеркальце, внимательно рассматри-
Дружба Александрова с Венсаном с каждым днем стано- вилась крепче. Хотя они вышли из разных корпусов и Вен- сан был старше на год.
Вероятно, выгибы и угибы их характеров были так рас- положены, что в союзе приходились друг к другу ладно, не болтаясь и не нажимая.
На лекциях они всегда сидели рядом и помогали один дру- гому. Александров чертил для Венсана профили пушек и укреплений. Венсан же, хорошо знавший иностранные язы- ки, вставал и отвечал за Александрова, когда немец или француз вызывали его фамилию.
Если лекция бывала непомерно скучна, то друзья развле- кались чтением, игрой в крестики, сочинением вздорных стихов. Но любимой их игрой была игра в мечту об усах.
В Венсане не напрасно половина крови была француз- ская: он старательно носил в боковом кармане маленькую щеточку и крошечное зеркальце.
Пусть учитель русской словесности, семинар Декаполь- ский, монотонно бубнил о том, что противоречие идеала ав- тора с действительностью было причиною и поводом всех на- писанных русскими писателями стихов, романов, повестей,
сатир и комедий… Это противоречие надоело всем хуже горькой редьки.
Декапольского никто не слушал.
Венсан вынимал свое зеркальце, внимательно рассматри-
вал, щурясь и вертя голову справа налево, свои юные, едва начавшие пробиваться усы.
– Ну, что? – спрашивал он серьезно. – Как будто опять подросли немного?
– Да, немного побольше стали. А ну-ка, дай-ка теперь мне поглядеть. Ты ведь счастливец. Ты брюнет, и они у тебя чер- ные, а у меня – светло-каштановые, у меня не так они выде- ляются. Ну, а все-таки как? Виднее, чем прежде?
– Несомненно. Даже издали видно. Очаровательные усы со временем будут. Позволь, я еще раз на себя погляжу, еще раз…
Потом, не доверяя зеркальному отражению, они прибега- ли к графическому методу. Остро очиненным карандашом,
на глаз или при помощи медной чертежной линейки с транс- портиром, они старательно вымеряли длину усов друг дру- га и вычерчивали ее на бумаге. Чтобы было повиднее, Алек- сандров обводил свою карандашную линию чернилами. За такими занятиями мирно и незаметно протекала лекция, и молодым людям никакого не было дела до идеала автора.
Эти двое юнкеров охотно приглашали друг друга на ве- чера, любительские спектакли и маленькие балы, какие всю зиму устраивались в их знакомых семействах. Тогда вся
Москва плясала круглый год и каждый день. Александров представил Венсана семьям – Синельниковых, Скрипицы- ных и Владимировых; Венсан водил своего друга все в один и тот же дом, к Шелкевичам. Глава этого семейства, еврей
– Ну, что? – спрашивал он серьезно. – Как будто опять подросли немного?
– Да, немного побольше стали. А ну-ка, дай-ка теперь мне поглядеть. Ты ведь счастливец. Ты брюнет, и они у тебя чер- ные, а у меня – светло-каштановые, у меня не так они выде- ляются. Ну, а все-таки как? Виднее, чем прежде?
– Несомненно. Даже издали видно. Очаровательные усы со временем будут. Позволь, я еще раз на себя погляжу, еще раз…
Потом, не доверяя зеркальному отражению, они прибега- ли к графическому методу. Остро очиненным карандашом,
на глаз или при помощи медной чертежной линейки с транс- портиром, они старательно вымеряли длину усов друг дру- га и вычерчивали ее на бумаге. Чтобы было повиднее, Алек- сандров обводил свою карандашную линию чернилами. За такими занятиями мирно и незаметно протекала лекция, и молодым людям никакого не было дела до идеала автора.
Эти двое юнкеров охотно приглашали друг друга на ве- чера, любительские спектакли и маленькие балы, какие всю зиму устраивались в их знакомых семействах. Тогда вся
Москва плясала круглый год и каждый день. Александров представил Венсана семьям – Синельниковых, Скрипицы- ных и Владимировых; Венсан водил своего друга все в один и тот же дом, к Шелкевичам. Глава этого семейства, еврей
Шелкевич, считался в Москве в числе трех наиболее бога- тых банкиров. Его ежемесячные домашние балы славились по всему городу: лучший струнный оркестр, самые красивые женщины Москвы, ужины с фазанами, устрицами, выписан- ной стерлядью и лучшими марками шампанского, роскош- ные цветы от Ноева, свежие ананасы и прелестные безделуш- ки для котильонов, которые охотно сохранялись на память даже людьми солидными и уже давно не танцующими.
Венсан был влюблен в младшую дочку, в Марию Саму- иловну, странное семнадцатилетнее существо, капризное,
своевольное, затейливое и обольстительное. Она свобод- но владела пятью языками и каждую неделю меняла свои уменьшительные имена: Маня, Машенька, Мура, Муся, Ма- руся, Мэри и Мари. Она была гибка и быстра в движени- ях, как ящерица, часто страдала головной болью. Понима- ла многое в литературе, музыке, театре, живописи и зодче- стве и во время заграничных путешествий перезнакомилась со множеством настоящих мэтров.
И лицо у нее было удивительное, совсем, ни на йоту не похожее на все прочие женские лица. Взгляд ее светло-се- рых глаз был всегда как будто бы слегка затуманен тончай- шей голубоватой дымкой. Рот был большой, алчный и крас- ный, но необычайно красивого рисунка, а руки несравнен- ного изящества. И странное выражение было в этом удиви- тельном живом лице: надменность, насмешка и нежная лас- ка. Она часто танцевала с Александровым и говорила ему
нередко, что лучше, ритмичнее и упоительнее его никто не танцует вальса. А его неизменно приводила в смущение ее свободная манера прижиматься к кавалеру всем стройным тонким телом и маленькими, точно гуттаперчевыми, грудя- ми. «А вдруг ее родители заметят? И рассердятся? Куда то- гда мне от стыда деваться?»
Он избегал с нею разговаривать, боясь ее остро-цепкого,
безжалостного языка и не находя никаких тем для разговора.
Впрочем, и она оставляла его в покое, довольствуясь им,
как отличным танцором. И пожалуй, Александров не без проницательности думал иногда, что она считает его за ду- рачка. Он не обижался. Он отлично знал, что дома, в обще- нии с товарищами и в болтовне с хорошо знакомыми барыш- нями у него являются и находчивость, и ловкая поворотли- вость слова, и легкий незатейливый юмор.
Но что мог поделать бедный Александров со своей про- клятой застенчивостью, которую он никак не мог преодо- леть, находясь в большом и малознакомом обществе?
Он не завидовал Венсану. Он только удивлялся его уве- ренности и спокойствию, его натуральной способности быст- ро схватывать узел разговора, продолжать его и снова завя- зывать, никогда не позволяя ему иссякнуть. А его шутливое состязание с Марией Самуиловной в остротах и шпильках казалось ему блестящим поединком двух первоклассных ма- стеров фехтования. Уезжал он от Шелкевичей всегда уста- лым и с тяжелой головой.
Он избегал с нею разговаривать, боясь ее остро-цепкого,
безжалостного языка и не находя никаких тем для разговора.
Впрочем, и она оставляла его в покое, довольствуясь им,
как отличным танцором. И пожалуй, Александров не без проницательности думал иногда, что она считает его за ду- рачка. Он не обижался. Он отлично знал, что дома, в обще- нии с товарищами и в болтовне с хорошо знакомыми барыш- нями у него являются и находчивость, и ловкая поворотли- вость слова, и легкий незатейливый юмор.
Но что мог поделать бедный Александров со своей про- клятой застенчивостью, которую он никак не мог преодо- леть, находясь в большом и малознакомом обществе?
Он не завидовал Венсану. Он только удивлялся его уве- ренности и спокойствию, его натуральной способности быст- ро схватывать узел разговора, продолжать его и снова завя- зывать, никогда не позволяя ему иссякнуть. А его шутливое состязание с Марией Самуиловной в остротах и шпильках казалось ему блестящим поединком двух первоклассных ма- стеров фехтования. Уезжал он от Шелкевичей всегда уста- лым и с тяжелой головой.
В училище весь день у юнкеров был сплошь туго загро- можден учением и воинскими обязанностями. Свободными для души и для тела оставались лишь два часа в сутки: от обеда до вечерних занятий, в течение которых юнкер мог пе- редвигаться, куда хочет, и делать, что хочет, во внутренних пределах большого белого дома на Знаменской.
В эти предвечерние часы любо бывало юнкерам петь хо- ром, декламировать, ставить самодельные краткие пьесы,
показывать фокусы, слушать рассказы о былом и о прочи- танном. В эти часы удобно и уютно было дружкам разгова- ривать о вещах сердечных, требующих деликатного секрета,
особенно о первой любви, которая эпидемически расцветала во всех молодых и здоровых сердцах, переполняя их, искала выхода хоть в словах.
Венсан и Александров каждый вечер ходили в гости друг к другу; сегодня у одного на кровати, завтра – у другого. О
чем же им было говорить с тихим волнением, как не о своих неугомонных любвях, которыми оба были сладко заражены:
о Зиночке и о Машеньке, об их словах, об их улыбках, об их кокетстве.
И тут сказывалась разность двух душ, двух темперамен- тов, двух кровей. Александров любил с такою же наивной простотой и радостью, с какою растут травы и распускаются почки. Он не думал и даже не умел еще думать о том, в какие формы выльется в будущем его любовь. Он только, вспоми-
ная о Зиночке, чувствовал порою горячую резь в глазах и потребность заплакать от радостного умиления.
Венсан был влюблен страстнее и определеннее, со всей со- знательностью молодого человека, вступившего в полосу по- ловой зрелости. Но он не скрывал ни от себя, ни от Алексан- дрова своих практических дальних планов.
– Машенька – прелесть и чудо, – говорил он, – но она еще и умна и образованна. Такая жена всегда будет хорошей вы- веской для мужа. А кроме того (зачем же мне притворяться и ломаться перед тобою), – кроме того, она богата и за ней будет хорошее приданое. У нас уже условлено: в день произ- водства я прошу ее руки. Выйду я в Перновский гренадер- ский полк, на сослужение с братом. Все-таки Москва… Ко- гда мне исполнится двадцать три года, я женюсь на ней, а затем непременно, во что бы то ни стало, поступаю в Ака- демию генерального штаба. Вот уже моя карьера и на виду.
Эх, дружище: плохая вещь любовь в шалаше, с собственной стиркой белья и личным кормлением младенцев из рожка.
– Ты циник, – говорил Александров.
Венсан смеялся.
– Совсем нет. Я только соединяю любовь с рассудком. Но ты этого никогда не поймешь. Ты – писатель, и твое одно удовольствие – это парить в облаках…
Венсан был влюблен страстнее и определеннее, со всей со- знательностью молодого человека, вступившего в полосу по- ловой зрелости. Но он не скрывал ни от себя, ни от Алексан- дрова своих практических дальних планов.
– Машенька – прелесть и чудо, – говорил он, – но она еще и умна и образованна. Такая жена всегда будет хорошей вы- веской для мужа. А кроме того (зачем же мне притворяться и ломаться перед тобою), – кроме того, она богата и за ней будет хорошее приданое. У нас уже условлено: в день произ- водства я прошу ее руки. Выйду я в Перновский гренадер- ский полк, на сослужение с братом. Все-таки Москва… Ко- гда мне исполнится двадцать три года, я женюсь на ней, а затем непременно, во что бы то ни стало, поступаю в Ака- демию генерального штаба. Вот уже моя карьера и на виду.
Эх, дружище: плохая вещь любовь в шалаше, с собственной стиркой белья и личным кормлением младенцев из рожка.
– Ты циник, – говорил Александров.
Венсан смеялся.
– Совсем нет. Я только соединяю любовь с рассудком. Но ты этого никогда не поймешь. Ты – писатель, и твое одно удовольствие – это парить в облаках…
1 ... 10 11 12 13 14 15 16 17 ... 36
Глава XXV. Rendez-vous
8
Утренняя перекличка – самый важный и серьезный мо- мент в дневной жизни роты. После оклика всех юнкеров по- очередно фельдфебель читает приказы по полку. Он же на- значает на сутки одного дежурного из старшего курса и двух дневальных из младшего, которые чередуются через каждые четыре часа, он же объявляет о взысканиях, налагаемых на- чальством.
Наконец, по окончании переклички, выдавались юнкерам полученные на их имя письма. Последнее обыкновенно де- лал сам Дрозд, и не без некоторой значительности. По уста- ву он мог бы всякую корреспонденцию юнкеров предвари- тельно просматривать, но он их передавал в нетронутом ви- де. Он, вероятно, инстинктом понял великую аксиому вла- сти: «Взаимное доверие сильнее связывает начальника с под- чиненным, чем подозрение и репрессии». К тому же он по- нимал, что письмо с воли в закрытое заведение всегда дает радость и тепло, а тронутое чужими руками как-то вянет и охладевает.
В конце февраля Александров получил из рук Дрозда та- кое трогательно малюсенькое письмо, что его марка, каза- лось, покрывала весь конверт.
– Гм, – сказал Дрозд, – какая воробьиная переписка!
8
Свидание (фр.).
В строю решительно немыслимо заниматься чем-нибудь иным, как строем: это первейший военный завет. Маленькое письмецо жгло карман Александрова до тех пор, пока в сто- ловой, за чашкой чая с калачом, он его не распечатал. Оно было больше чем лаконично, и от него чуть-чуть пахло теми,
прелестными прежними рождественскими духами!..
«На второй день Масленицы, в два часа пополудни, при- ходите на каток Чистых прудов. Я буду с подругой. Ваша З.
Б
.».
Ваша! О Господи! Ваша! Это словечко точно горячей во- дою облило юнкера и на минуту сладко закружило его голо- ву.
В этот день первой лекцией для юнкеров старшего курса четвертой роты была лекция по богословию. Читал ее док- тор наук богословских, отец Иванцов-Платонов, настоятель церкви Александровского училища, знаменитый по всей Ев- ропе знаток истории церкви.
Будучи на первом курсе, Александров с жадным внимани- ем слушал его поразительные лекции о римских папах эпохи
Возрождения и о Савонароле. Но теперь он читал о разрыве церквей, об исхождении святого духа, о причастии под од- ним или под двумя видами, о непогрешимости пап и о собо- рах. Эта тема была суха, схоластична, трудно понимаема.
Александров и вместе с ним другие усердные слушатели отца Иванцова-Платонова очень скоро отошли от него и пе- рестали им интересоваться. Старый мудрый протоиерей не
