Файл: Рассказ Гранатовый браслет.pdf

вая любовь, настоящая, пылкая и на веки вечные (прежние дачные любвишки не в счет. Так – баловство, обезьянство,
подражание прочитанным романам). Рассказал также Алек- сандров о том, как написал обожаемой девушке шифрован- ное письмо, лимонными чернилами с акростихом выдуман- ной тетки, и как Зиночка прислала ему очаровательный фо- тографический портрет, и как он терзался, томясь долгой разлукой и невозможностью свидания.
– Ведь ты же, мама, понимаешь меня? Ты же была в свое время влюблена, прежде чем выйти замуж?
– Нет, нет, Алешенька, мой милый, – тихо засмеялась мать. – В мое время таких влюблений у нас не бывало. При- шли ко мне твои дедушка и бабушка и сказали: «Любушка,
к тебе сватается председатель мирового съезда Николай Фе- одорович Александров; человек он добрый, образованный и даже играет на скрипке. Фамилия его хорошая, дворянская.
Место почтенное. Ну, как ты скажешь? Пойдешь? Не пой- дешь?» – «Как вы, папенька, маменька, скажете». Так я и вышла замуж неполных шестнадцати лет; даже после венча- ния все куклы свои в мужнин дом перевезла. А ты говоришь влюбление.
– Ах, мамочка, то было – тогда, а теперь – теперь совсем другое.
– Да, ладно, хорошо. Верю тебе, что нынче иное. А ты дальше говори.
– А дальше то, что Зиночка прислала мне в училище вот

это коротенькое письмецо, и я теперь не знаю, что делать…
Мать, не торопясь, надела на нос большие в металличе- ской оправе очки и внимательно прочитала записочку. А по- том вздела очки на лоб и сказала:
– Быстрая барышня, деловитая и живая. Она из каких же
Белышевых? Не профессора ли Дмитрия Петровича дочка?
– Да, мамочка. Она самая – Зинаида Димитриевна.
– Ну, что же? Не мое право его укорять, что он дочку на такой широкой развязке держит… Однако он человек весьма достойный и по всей Москве завоевал себе почет и уважение.
Впрочем – это не мое дело. Ты лучше прямо мне скажи, что тебе так до смерти нужно? Денег, наверное? Так?
– Так, мамочка. Только мне очень, очень стыдно у тебя просить.
– Ну, стыд не велик. Я еще твоя должница. В прошлом го- ду ты мне шевровые башмаки подарил. Но к чему мне шев- ро? Я не модница. Стара стала. Я пошла в этот магазин, где ты покупал, и там хорошие прюнелевые ботинки присмот- рела и разницу себе взяла. Ну, что же, пяти целковых тебе довольно? Хватит?
Александр прильнул губами к ее морщинистой шее и, го- рячо целуя ее, растроганно забормотал:
– Этого довольно, совсем довольно. Ах, какая ты у ме- ня восторгательная, мамочка. Какая ты золотая, бриллиан- товая! Ты подумай только, мама, что бы теперь сказала Ма- рия Ефимовна Слепцова, если бы увидела твою непомерную

расточительность!
Мать улыбнулась той милой, славной, стародавней улыб- кой, которую так знал и любил Алексей и в которой так на- ивно скользило беззлобное лукавство.
– Ах, Алешенька! Здесь нас только двое. Никто чужой не услышит. Не в укор и не в осуждение, скажу тебе, что моя
Марья Ефимовна при всех своих прекрасных чертах – поря- дочная-таки дурища, дай ей Бог всякого счастья и здоровия.
Она еще и в Пензе этим качеством отличалась. Но, однако,
при всей своей глупой гордости и при вечном всезнайстве она чрезвычайно добра и всегда готова оказать помощь. Но и тебе, мой Алеша, я должна сказать: научись ты, ради Бога,
обуздывать свой неуемный татарский нрав. Много ты несча- стий через него в жизни перетерпишь. Кровь у тебя уж че- ресчур вспыльчивая.

ный плакат: «Просят гг. посетителей катка без надобности не царапать лед вензелями и не делать резких остановок, бо- роздящих паркет».
Александров сначала опасался, что почти шестимесячная отвычка от «патинажа» даст себя знать тяжестью, неловко- стью и неумелостью движений. Но когда он быстрым по- лубегом-полускоком обогнул четыре раза гладкую поверх- ность катка и поплыл большими круглыми, перемежающи- мися размахами, то сразу радостно почувствовал, что ноги его по-прежнему работают ловко, послушно и весело и от- лично помнят конькобежный темп.
Какой-то пожилой, толстый спортсмен, с крошечной круг- лой шапочкой на голове, воскликнул, сбегая на коньках с де- ревянной лестницы:
– Браво, господин юнкер! Браво, браво, молодцом.
Александров с широкой улыбкой приложил правую руку к своей барашковой орленой шапке и подумал не без гордо- сти: «Это еще пустяки. А вот ты лучше погляди на меня в следующий вторник, на Чистых прудах, где я буду без шине- ли, без этого нелепого штыка, в одном парадном мундире,
рука об руку с ней, с Зиночкой Белышевой, самой прекрас- ной и грациозной барышней в мире…»
Так он проминал и упражнял свое тело до глубоких суме- рек. Когда уже стало ничего не видно вокруг, тогда, приятно усталый и блаженно расслабленный, он с трудом дошел до дома.

Но на другой день, с самого раннего утра, стали давать знать себя последствия неумеренной тренировки, затеянной через большой промежуток пустого времени. Он проснулся с таким чувством, будто его руки, ноги, спина и все тело из- биты до синяков. Каждый мускул болел и ныл и не позволял до себя дотрагиваться. Чтобы встать с постели, Александро- ву пришлось держаться за стул и кряхтеть совсем по-старче- ски. Он подумал, что заболел, катаясь вчера на коньках, и,
чтобы не тревожить мать, попросил принести ему утренний чай в постель, чего раньше никогда не делал, считая еду в лежачем положении ужасным свинством.
Но мать сама принесла ему чай и калач с маслом. Она сра- зу увидела, как ее сын мается от ломоты и через силу, с тру- дом передвигает свои члены, и участливо спросила:
– Что, Алешенька? Никак, перекатался вчера?
– Да, немножко, мамочка. Но сам не понимаю, почему ме- ня всего так и тянет, так и разбирает, точно у меня лихорад- ка. Не хватало еще такой глупости, чтобы захворать на Мас- леной неделе.
Мать поцеловала его в лоб (так она всегда измеряла тем- пературу у своих детей) и сказала:
– Слава Богу, никакой болезни нет. А твое недомогание –
вещь простая и легко объяснимая: просто маленькое растя- жение мускулов. Бывает оно у всех людей, которые занима- ются напряженной физической работой, а потом ее остав- ляют на долгое время и снова начинают. Эти боли знакомы

очень многим: всадникам, гребцам, грузчикам и особенно циркачам. Цирковые люди называют ее корруптурой или да- же колупотурой.
– А как же от нее лечатся? – спросил Александров, вспом- нив о недалеком вторнике.
– Да просто никак, Алешенька. Здесь ни массажи, ни вти- рания, ни внутренние средства не помогают. Поможет только время. А самое лучшее, что я тебе посоветую, Алеша, это –
иди сейчас же на каток и начни снова упражняться по-вче- рашнему.
– Батюшки, да у меня все тело, сверху донизу, точно рас- ползается на части. Мне даже шевелиться больно.
– А все-таки возьми да и пошевелись. Клин клином надо вышибать. Это старая народная мудрость. Ногам больно –
встань на ноги да пойди. И пойди прямо на каток. Преодо- лей сам себя и перетерпи всякую боль. А там – как рукой снимет. Ты уж верь мне. Я сколько раз это лечение употреб- ляла. Дядюшка твой, а мой брат, совсем не почтенный Ар- кадий Алексеевич, был самый отчаянный татарин и самый страстный лошадник во всей Пензенской и Тамбовской гу- берниях. О Боже, сколько он надурил в течение своей жизни.
Так, например, он уверял всех, а в особенности меня, тогда девчонку лет тринадцати, что во мне зарыт великий талант дикой, неподражаемой и несравненной наездницы, который надо только развить и отшлифовать, и – тогда мне будут сво- бодны все дороги по лошадиной части: в цирк – так в цирк,

на роль грандиозной наездницы Эльфриды. А то на скачки:
женщина-жокей, первая в мире и никем не победимая. Ес- ли захочу – в Аравию, тамошних первоклассных лошадей объезжать, или поступлю к английской королеве, шефом ее личной конюшни… Всегда врал князь Аркадий, как непу- тевый, однако, по правде сказать, был у меня какой-то при- рожденный, потомственный дар к лошадям. Я их всегда лю- била, и они меня любили и слушались. Так что же ты дума- ешь, этот братец мой Аркаша, сорвиголова, для моего обуче- ния придумал. (Тогда уже он, с такими же любезными брат- цами – татарскими князьями, – успел наш прекрасный пра- прадедовский конный завод разорить дотла своими кутежа- ми всякими и фокусами.) Поедет он, бывало, далеко в кир- гизские степи и пригонит оттуда большой косяк тамошних лошадей-неуков. А лошади эти были замечательные, и лю- бители их очень ценили. Отличались они, при сравнительно небольшом росте, необыкновенно широкой грудью, четырь- мя продушинами в ноздрях и таким долгим духом в скач- ке, какого у других пород не существует. И свободно ходили иноходью. Но, кроме всех подобных качеств, эти косматые киргизы, как на подбор, были злы, упрямы и непослушны до крайности. Они постоянно и между собой грызлись, и с чу- жими лошадьми, и человека всегда норовили искусать или копытом ударить. И когда злились, то визжали и скрежета- ли зубами, как, прости Господи, озверелые черти. Вот их- то и объезжал возлюбленный мой братец Аркаша, а потом

продавал помещикам-любителям. На них он и начал разви- вать мой замечательный лошадиный дар. Сначала сажал ме- ня верхом, по-мужски, без седла, на потнике. Посадит, даст мне хлыст в руку да как огреет степняка арапником. Да еще мне кричит вдогонку: ты его пори, пори все время. Уж и что же со мной эти киргизы выделывали. Теперь и вспомнить страшно. Вся я ходила в синяках, в рубцах, во шрамах, в шишках. А все-таки старшим не жаловалась. Моя мама, а твоя бабушка, Елизавета Григорьевна, была святой человек,
и никто ее не боялся и не слушался, а огорчать ее жалобой было как-то стыдно. А уж признаться по правде, должна ска- зать, что эти Аркашины лошадиные зверства были для ме- ня приятнее всякой книжки и слаще всех конфет. Случалось иногда со мною, как вот и с тобою нынче, что полгода, год не приходилось мне верхом на лошадь сесть, а потом сразу на- езжусь до отвала, и пойдут у меня эти прострелы да ломоты,
что еле хожу и все стенаю от боли. Тут непременно является
Аркадий со своей ветеринарной помощью:
«Эй, непревосходимая всадница. Люмбагой изволите страдать. Пожалуйте на конюшню. Да не шагом, когда вам берейтор приказывает, а полегалопом. Ну-с!» – и сам арап- ником щелкает оглушительно. Поневоле побежишь. Он даже сам на седло посадит и коня сзади воодушевит посылом, и марш, марш в широкое поле. Конечно, больно сначала всем суставам. А вернешься домой – и, глядишь, все твои недуги как рукой сняло, без всяких бобковых мазей и перувианских

бальзамов. Вот я и тебе, Алешенька, советую, прибегни ты к этому стародавнему героическому средству.
Александров послушался мудрого материнского совета и пошел на Патриаршие пруды, охая, морщась и потирая но- ющие места. Прикреплять коньки к каблукам ему казалось невероятно трудным, но еще труднее, неловче и больнее да- вались ему разгоны по льду. Так он долго с наморщенным лицом и со срывающимся кряхтением тщетно пытался вос- становить давно знакомые ему круги и повороты, и потом он сам не мог понять, как это наступил момент, когда он сам себя спросил: «Позвольте, а где же моя боль? Куда девалась моя досадливая боль?» Медвежье пензенское средство ока- залось превосходным.
В этот день (в воскресенье) Александров еще избегал утруждать себя сложными номерами, боясь возвращения бо- ли. Но в понедельник он почти целый день не сходил с Пат- риаршего катка, чувствуя с юношеской радостью, что к нему снова вернулись гибкость, упругость и сила мускулов.
Во вторник Венсан и Александров встретились, как меж- ду ними было уговорено, у церкви Большого Вознесения,
что на стыке обеих Никитских улиц – Большой и Малой. По истинно дружеской деликатности они оба поспешили и при- шли на место свидания минутами двадцатью раньше услов- ленного срока.
– Давайте, – сказал Венсан, – пойдем, благо времени у нас много, по Большой Никитской, а там мимо Иверской по