Файл: Блок М. Апология истории или ремесло историка.pdf

создание от 32 до 60 тыс. военных держаний. В ту эпоху, особенно с конца X I в., были свои математики, храбро нащупывавшие дорогу вслед за греками и арабами; архитекторы и скульпторы умели применять неслож­

ализм, под знаком которого проходила почти вся феодальная эпоха. Он

ского и скандинавского миров, располагавших богатой поэтической и ди­ дактической литературами на национальных языках; от греческого Восто­ ка; от культуры ислама, по крайней мере в зонах, по-настоящему арабизированных.

Надо отметить, что даже на Западе одно общество долго составляло исключение — общество англосаксонской Британии. На латыни там, конеч­ но, писали, и превосходно. Но писали не только на латыни. Староанг­ лийский язык был рано возведен в достоинство языка литературного и юридического. Король Альфред требовал, чтобы его изучали в школах, и лишь потом самые способные переходили к латинскому. Поэты сочи­

Нормандское завоевание пресекло это развитие5 . Начиная с письма, на­ правленного Вильгельмом жителям Лондона сразу же после битвы при Гастингсе6 , и до нескольких указов конца X I I в. уже все королевские акты составляются на латыни. Англосаксонские хроники, за одним исклю­ чением, умолкают с середины X I в. Что же до произведений, которые можно с натяжкой назвать литературными, они появляются вновь лишь незадолго до 1200 г., причем вначале только в виде небольших назида­ тельных трактатов.

На континенте в эпоху культурного подъема каролингского Ренессан­

писывались и переписывались старинные песни, прежде существовавшие лишь в устной передаче, сочинялись и новые, в основном на религиоз­ ные темы; в библиотеках магнатов находились рукописи на «тевтонском»

своих реестрах историки немецкой литературы. По сравнению с латин­

Однако не надо воображать себе латынь феодальной эпохи в виде мертвого языка со стереотипами и однообразием, с которым ассоцииру­ ется этот эпитет. Вопреки восстановленному каролингским Ренессансом

роты. К этому вели: необходимость выражения реалий, не известных древ­ ним, или мыслей, которые, особенно в плане религиозном, были им чужды; контаминация логического механизма традиционной грамматики с сильно отличавшимся механизмом, к которому приучало употребление народных наречий; наконец, невежество или полуграмотность. Пусть книга способ­

зия, по крайней мере в формах, более всего насыщенных подлинным чув­ ством; пели, отходя от классической просодии долгих и кратких слогов и усваивая акцентированный ритм, отныне единственную воспринимаемую ухом музыку. По-латыни также говорили. Некий итальянский ученый, приглашенный ко двору Оттона I , был жестоко осмеян монахом из СанктГаллена за допущенный в беседе солецизмг . Епископ Льежа Ноткер проповедовал мирянам на валлонском языке, а если перед ним было ду­ ховенство — на латинском. Вероятно, многие церковники, особенно среди приходских кюре, были неспособны ему подражать и даже понять его. Но для образованных священников и монахов старинное койнэ9 церкви сохраняло свою функцию устного языка. Как бы могли без его помощи

Конечно, почти во всяком обществе способы выражения различаются, порою весьма ощутимо, в зависимости от целей говорящего или его клас­ совой принадлежности. Но обычно различие это ограничивается нюансами в грамматической точности или качеством лексики. Здесь оно было не­ сравненно более глубоким. В большой части Европы обиходные наречия, относившиеся к германской группе, принадлежали к другой семье, чем язык культуры. Да и сами романские говоры настолько отдалились от своего родоначальника, что перейти от них к латинскому мог лишь чело­ век, прошедший основательную школу. Так что лингвистический раскол сводился в конечном итоге к противопоставлению двух человеческих групп.

С одной стороны, огромное большинство неграмотных, замурованных каж­ дый в своем региональном диалекте и владевших в качестве литератур­ ного багажа несколькими мирскими поэмами, которые передавались почти исключительно с голоса, и духовными песнопениями, которые сочинялись благочестивыми клириками на народном языке ради пользы простого люда и иногда записывались на пергамене. На другом берегу горсточка просве­ щенных людей, которые, беспрестанно переходя с повседневного местного говора на ученый универсальный язык, были, собственно, двуязычными. Для них и писались сочинения по теологии и истории, сплошь по-латыни, они понимали литургию, понимали деловые документы. Латинский был не только языком —• носителем образования, он был единственным языком, которому обучали. Короче, умение читать означало умение читать по-ла­ тыни. Но если, как исключение, в каком-нибудь юридическом документе употреблялся национальный язык, эту аномалию, где бы она ни имела место, мы без колебаний признаем симптомом невежества. Если с X в. некоторые грамоты Южной Аквитании, написанные на более или менее неправильной латыни, напичканы провансальскими словами, причина в том, что в монастырях Руэрга или Керси, расположенных вдали от крупных очагов каролингского Ренессанса, образованные монахи были редкостью.

вые документы на сардинском диалекте намного древнее самых старых итальянских текстов Апеннинского полуострова.

Прямым следствием этой иерархии языков было, несомненно, то, что дошедшая до нас картина первого феодального периода, нарисованная им самим, крайне нечетка. Акты продаж или дарений, порабощения или ос­ вобождения, приговоры судов, королевские привилегии, формулы клятв в верности, изложения религиозных обрядов — вот самые ценные источники для историка. Пусть они не всегда искренни, зато, в отличие от пове­ ствовательных текстов, предназначенных для потомства, они в самом худ­ шем случае пытались обмануть только современников, чья доверчивость

по-латыни. Но факты, память о которых они старались сохранить, перво­ начально бывали выражены совсем иначе. Когда два сеньора спорили о цене участка земли или о пунктах в договоре о вассальной зависимости, они, по-видимому, изъяснялись не на языке Цицерона. Затем уж было делом нотариуса каким угодно способом облечь их соглашения в класси­ ческую одежду. Таким образом, всякая или почти всякая латинская гра­ мота или запись представляет собой результат транспозиции, которую ны­ нешний историк, желающий докопаться до истины, должен проделать снова в обратном порядке.

Добро бы, если эта работа совершалась всегда по одним и тем же правилам! Но где там! От школьного сочинения, которое неуклюже каль­ кирует мысленную схему на народном языке, до латинской речи, тща­ тельно отшлифованной ученым церковником, мы встретим множество сту-

пеней. Иногда — это, бесспорно, самый благоприятный случай — обиходное слово просто кое-как переряжено с помощью добавленного латинского окончания: так, hommagea , слегка замаскировавшись, стало homagium. Иногда же, наоборот, старались употреблять только самые классические слова, вплоть до того, что, уподобляя в почти кощунственной языковой игре жреца Юпитера служителю Бога Живого, именовали архиепископа archiflamen1 0 . Хуже всего, что в поисках параллелизмов пуристы не

зумеется, постепенно выработались общие принципы транскрипции, порою отмеченные универсалистским духом ученого языка: слово fief, по-немец­ ки Lehn, имело в латинских грамотах Германии правильными эквива­ лентами слова, образованные на основе французского. Но даже при ис­ кусных переводах на нотариальную латынь всегда происходила некоторая деформация.

Итак, сам технический язык права располагал словарем, слишком ар­ хаическим и расплывчатым для точной передачи действительности. Что же до лексики обиходных говоров, то ей были присущи неточности и непостоянство чисто устного и народного словаря. А в сфере социальных институтов беспорядок в словах почти неизбежно влечет за собой беспо­ рядок в реалиях. Пожалуй, именно из-за несовершенства терминологии классификация человеческих отношений страдает великой неопределен­ ностью. Но это наблюдение надо еще расширить. Где бы ни употребляли латынь, ее преимущество заключалось в том, что она служила средством интернационального общения интеллектуалов той эпохи. И напротив, опас­ ным ее недостатком являлось то, что у большинства тех, кто ею пользо­ вался, она резко отделялась от внутренней речи, и, следовательно, гово­ рившие на латыни всегда были вынуждены выражать свою мысль прибли­ зительно. Если отсутствие точности мысли было, как мы видели, одной из характерных черт того времени, то как же не включить в число многих причин, объясняющих ее, постоянное столкновение двух языковых планов?

3.Культура и общественные классы

Вкакой мере средневековая латынь, язык культуры, была языком аристократии? Иными словами, до какой степени группа litteratiе совпа­ дала с группой господствующих? Что касается церкви, тут все ясно. Не­ важно, что дурная система назначений кое-где выдвигала на первые роли

невежд. Епископские дворы, крупные монастыри, королевские капеллы,

аКлятвенное обещание верности сеньору (франц.).

6Граф (франц.).

вКонсул (лат.).

гФеод (франц.).

дФиск (лат.).

еОбразованных (лат.).