Файл: Блок М. Апология истории или ремесло историка.pdf

кое владычество должно предварять наступление Царства божьего. Но когда же пробьет этот час, столь близкий? «Апокалипсис» как

обычному счету, приурочивали день катастрофы к 1033 г. Или же: от рождества Христова? Последнее толкование, кажется, было более при­ нято. Во всяком случае, несомненно, что накануне тысячного года один

счисления, чаще всего и не связанных с жизнью Христа: годы царст­ вования или понтификата, всевозможные астрономические вехи, пятна­ дцатилетний цикл налогового кадастра, когда-то взятый из практики рим­ ской фискальной системы! Целая страна, Испания, пользуясь более ши­ роко, чем другие, точным летосчислением, почему-то приписывала ему начало, совершенно чуждое Евангелию: 38 лет до рождества Христова. И было ли исключением, что некоторые акты, а чаще хроники, вели счет с Воплощения? Надо еще принять во внимание различные начала года. Ибо церковь подвергла остракизму первое января как языческий празд­ ник. В разных провинциях, в разных канцеляриях наступление этого тысячного года, таким образом, приходилось на шесть или семь различных сроков, которые по нашему календарю располагались от 25 марта 999 г. до 31 марта 1000 г. Более того, приуроченные к тому или иному литур­ гическому эпизоду пасхального периода, некоторые из этих отправных то­ чек были по природе своей подвижными (а значит, предсказать их нель­ зя было, не имея таблиц, коими располагали лишь ученые) и чрезвычайно усиливали сумятицу в мозгах, обрекая последующие годы на весьма нерав­ ную длительность. Вот и получалось, что в одном году частенько повто­ рялось дважды одно и то же число марта или апреля, либо праздник одного святого. В самом деле, для большинства жителей Запада слово «тысяча», которое, как нас уверяют, вселяло ужас, не могло обозначать никакого строго определенного этапа в череде дней.

Но можно ли считать вовсе неверной мысль, что предвещание «дня

дата. Однако — а это, возможно, было еще хуже — волны страха набе­ гали почти беспрерывно то здесь, то там и, утихнув в одном месте, вскоре возникали в другом. Иногда толчком служило видение, или боль­

наступит, когда Благовещенье совпадет со Страстной пятницей»,— писал незадолго до тысячного года Аббон из аббатства Флери. Правда, вспо­

В окружающих непорядках, которые мы бы теперь назвали бурлением юности, тогдашние люди усматривали дряхлость «состарившегося» чело­ вечества. Вопреки всему в людях бродила неуемная жизнь. Но когда они пускались размышлять, ничто не было им более чуждо, чем предчувствие огромного будущего, открывавшегося перед молодыми силами.

Если людям казалось, что все человечество стремительно несется к своему концу, то с еще большим основанием это ощущение жизни «в пути» было свойственно каждому в отдельности. По излюбленному выражению многих религиозных сочинений, разве не был верующий в сем мире не­ ким «пилигримом», для которого цель путешествия, естественно, куда важ­ нее, чем превратности пути? Большинство, разумеется, не думало о своем спасении постоянно. Но уж если задумывалось, то всерьез и рисуя себе весьма конкретные картины. Эти яркие образы обычно порождались оп­ ределенным состоянием: весьма неустойчивые души тогдашних людей были подвержены резким сменам настроения. Мысль о вечной награде в соче­ тании с любованием смертью, свойственным дряхлеющему миру, заставила уйти в монастырь не одного сеньора и даже оставила без потомства не

ским. Так религиозное сознание способствовало, на свой лад, перемешива­ нию общественных слоев.

Однако у многих христиан не хватало духу обречь себя на столь суровую жизнь. С другой стороны, они — возможно, не без оснований — полагали, что не смогут заслужить царство небесное собственными доб­ родетелями. Поэтому они возлагали надежду на молитвы благочестивых людей, на накопление аскетами заслуг перед богом на благо всех вег рующих, на заступничество святых, материализованное в мощах и представляемое служащими им монахами. В этом христианском обществе самой необходимой для всего коллектива функцией представлялась функ­ ция духовных институтов. Но не будем обманываться — именно в качестве духовных. Благотворительная, культурная, хозяйственная деятельность крупных кафедральных капитулов и монастырей была, разумеется, зна­ чительной. Но в глазах современников она являлась лишь побочной. Этому способствовали понятия о земном мире как пронизанном сверхъестест­

вика Толстого, он ожидает, учреждая в парижской церкви Сен-Виктор общину регулярных каноников. «Мы полагаем,— говорил также Оттон I , — что благополучие нашей империи зависит от роста богопочитания».

лейской и традиции греко-римской. Чтобы воспользоваться плодами этого согласования, которым занимались Евсевий Кесарийский, святой Иероним, Павел Орозий, вовсе не было надобности непосредственно обра­ щаться к самим зачинателям. Суть их произведений была изложена и все время излагалась в многочисленных сочинениях более недавнего времени. Ибо стремление дать почувствовать за настоящей минутой течение велико­ го потока времени было столь сильно, что многие авторы, даже среди тех, чье внимание сосредоточивалось прежде всего на ближайших собы­ тиях, считали полезным включать в виде преамбулы некую краткую сводку всемирной истории. В «Анналах», которые около 1078 г. монах Ламберт составил в своей келье в Герсфельде, нас интересуют преиму­

Беза, нередко обнаруживают, что судьбы человечества изложены в этих сочинениях начиная с Воплощения! Даже когда рассказ начинается с времен не столь древних, он все же уходит корнями в эпоху, намнога более давнюю, чем воспоминания самого хрониста. Состряпанные на осно­ ве плохо усвоенных или плохо понятых текстов и, следовательно, неспо­ собные сообщить нам что-то дельное о слишком далеких событиях, кото­ рые автор тщится изложить, эти пролегомены зато являются драгоцен­ ным свидетельством умственной жизни; они рисуют перед нами картину того, как феодальная Европа представляла себе свое прошлое. Вдобавок они убедительно показывают, что составители хроник или анналов не ог­ раничивали свой кругозор намеренно. К сожалению, как только писатель, покинув надежную сень литературной традиции, был вынужден сам добы­ вать сведения, раздробленность общества ставила преграду его любозна­ тельности; сплошь да рядом, по странному контрасту, чем дальше вперед движется рассказ, тем все больше он обогащается деталями и в то же время охваченное в нем пространство становится все уже. Так, большая исто­ рия французов, составленная в одном ангулемском монастыре Адемаром Шабаннским, этап за этапом сводится к истории Аквитании.

Само разнообразие жанров у этих историографов свидетельствует еще и о том, как любили тогда рассказывать и слушать рассказы. Истории всемирные или слывшие таковыми, истории народов, истории церквей соседствуют с простыми перечнями новостей, составлявшимися из года в год. Когда умы поражало какое-нибудь важное событие, оно становилось темой целого повествовательного цикла, например борьба императоров и пап и, в особенности, крестовые походы. Хотя тогдашние писатели были не искусней скульпторов в умении схватывать своеобразные черты, ко­ торые делают человеческое существо индивидуальностью, биография была в моде. И не только в форме житий святых. Вильгельм Завоеватель, Генрих I V германский, Конрад I I , не имевшие, разумеется, никаких прав