Файл: Корнилова Е. Н. Риторика искусство убеждать. Своеобразие публицистики античной эпохи. М. Издво урао, 1998. 208 с. Аннотация.docx
ВУЗ: Не указан
Категория: Не указан
Дисциплина: Не указана
Добавлен: 05.05.2024
Просмотров: 139
Скачиваний: 0
ВНИМАНИЕ! Если данный файл нарушает Ваши авторские права, то обязательно сообщите нам.
выражая ни неудовольствия, ни одобрения, и полным безмолвием показывал, что жалеет Цезаря, но чтит Брута... После вскрытия завещания Цезаря обнаружилось, что он оставил каждому римлянину значительный подарок. Видя, как его труп, обезображенный ударами, несут через форум, толпы народа не сохранили спокойствия и порядка; они нагромоздили вокруг трупа скамейки, решетки и столы менял с форума, подожгли все это и таким образом предали труп сожжению. Затем одни, схватив горящие головни, бросились поджигать дома убийц Цезаря; другие побежали по всему городу в поисках заговорщиков, стараясь схватить их, чтобы разорвать на месте..." (Plut., Caes., 67—68). Сторонники цезаризма в конце концов одержали полную политическую победу.
Победными оказались не только политические, но и стилистические идеи Цезаря. Его простой, ясный и изящный стиль —
аттицизм, напоминавший Лисия и ранних аттических политических ораторов, завоевывал себе в Риме все больше сторонников. К нему склонялись и убийца Цезаря Брут, и поэт и оратор Лициний Кальв, и Марк Калидий, Квинт Корнифиций, Азиний Поллион, по большей части цезарианцы, и позднейшие историографы: Саллюстий, Веллей Патеркул, Николай Дамасский, вплоть до пропитанного драматизмом повествования Тацита.
Что касается политического облика Цезаря, то он стал образцом для подражания всех позднейших апологетов единовластия, вплоть до Наполеона и Муссолини. При Наполеоне сочинения Цезаря стали образцом школьной латыни, первоначально благодаря политической тенденции. Позднее это чтение привилось благодаря правильному и точному языку, сравнительно скромному словарному составу и занимательному рассказу.
Аттицизм на римской почве был несомненным заимствованием из греческой ученой моды, доступной лишь узкому кругу ценителей. В дни молодости Цицерона эта новинка казалась эстетической прихотью нескольких образованных греков Дионисия Галикарнасского и Цецилия Калактинского, чьи изыски предназначались узкому кругу знатоков и ценителей. Тот же Цицерон утверждал, что оратор должен рассчитывать в своих выступлениях не на знатоков и философов, а на обольщение толпы. Если он не хочет или не может увлечь толпу, он — не настоящий оратор, как бы ни ценили его ученые критики: истинное красноречие — всегда только то, которое одинаково нравится и народу и знатокам (Ог., 183—200). Эта позиция Цицерона была точкой зрения республиканца, привыкшего, что все государственные решения принимаются на форуме. Новый век диктатуры и власти избранных отличался презрением к вкусам и страстям толпы; стиль Цицерона кажется аттицистам напыщенным, расплывчатым и многословным, ритм изломанным и развинченным, многочисленные усилия оратора, направленные на восприятие невнимательного слушателя, постоянно отвлекаемого от сути говоримого, — излишеством и дурным тоном.
Как пишет М.Л. Гаспаров, "аттицизм в красноречии также был одной из форм протеста против современности. Вовсе отстраниться от политической жизни молодые римляне не могли, да, пожалуй, и не хотели; но снисходить в своих речах до угождения вкусам толпы было ниже их достоинства (если не говорить о таких ораторах, как Целий или Курион, в своем презрении к вырождавшейся республике доходивших до крайнего политического авантюризма). Пышная выразительность гортензиевского или цицероновского слога им претила. Они обращались не к чувствам слушателей, а к их разуму, вместо полноты и силы искали простоты и краткости. К этому их толкала и философия, которую они исповедовали: стоицизм с его культом логики и отрицанием страстей и эпикурейство, осуждавшее всякую заботу о художественности речи"
11.
В трактатах "Брут" и позднее "Оратор" Цицерон титанически боролся с язвой аттицизма на Римском форуме. Строго говоря, аттицизм вообще не мог быть воспроизведен в латинской традиции, поскольку греки в своей рафинированной учености обращались к классическим греческим образцам трехвековой давности (Лисию, Фукидиду, Демосфену). Латиняне такой традиции не имели, поскольку три века назад латинского красноречия не было вовсе, а если в своей утонченности, иронизирует Цицерон, они стремятся быть последовательными, то новым римским стилистам следует подражать Катону (Ог., 63—70). Однако молодых римлян в учении аттицистов пленяла совсем не верность традиции. "Им нравился более всего самый дух учености, труднодоступного искусства, умственного аристократизма, проникавший реставраторские изыскания греческих риторов. Это было поколение, вступившее в политическую жизнь Рима уже после того, как террор Мария и Суллы оборвал преемственность древних республиканских традиций; заветы Сципиона, Сцеволы и Красса для них уже не существовали, а на агонию республики они смотрели не с болью, как Цицерон, а с высокомерным равнодушием. От политических дрязг они уходили в личную жизнь, в искусство и в науку; чем меньше общего имели их занятия с интересами форума, тем дороже им были эти занятия"12.
Опытный политик Цицерон понимал опасность этой "эгоистической" тенденции красноречия для судеб республики. В трактате "Оратор" при классификации трех стилей он выделяет и в простом и в высоком стиле два вида: один естественный, грубый и неотделанный, другой искусственный, рассчитанный и закругленный. Красноречие римских аттицистов Цицерон относит к низшему виду, красноречие из греческих образцов — к высшему виду. Простота Лисия и Фукидида была результатом продуманного и тонкого искусства, а простота римских подражателей — результат недомыслия и невежества (Or., 20, 75—90).
Несчастьем Цицерона в его республиканских убеждениях было то, что, увлеченный воспеванием роли практического оратора, он не создал собственной школы и не подготовил смены своих единомышленников на Римском форуме. Имея бесчисленное множество учеников и подражателей в последующие века европейской культуры, он не смог внушить идеи о необходимости красноречия публичного, то есть увлекающего толпу, даже своему ближайшему другу Марку Юнию Бруту. В кульминационной для римской истории схватке с Антонием на форуме Брут сохранял стоическое спокойствие и аттический стиль красноречия, усвоенный не без участия только что поверженного Цезаря. Но тонкий знаток психологии толпы Гай Цезарь воспользовался изящным аттическим стилем для создания письменного отчета о своей деятельности. Размеры "Записок...", тип неторопливого усвоения в процессе чтения позволяли постепенно внедрить в сознание читающего необходимые автору идеи. Поставленный лицом к лицу с римскими плебеями Марк Брут находился в совершенно иной ситуации, которую мог выиграть скорее оратор цицероновского типа... О речи, произнесенной Брутом после убийства Цезаря, Цицерон в письме к другу отзывается так: "Речь написана очень изящно и по мысли, и по выражению — ничто не может быть выше. Однако, если бы я излагал этот предмет, то писал бы с большим жаром... В том стиле, которого держится наш Брут, и в том роде красноречия, который он считает наилучшим, он достиг в этой речи непревзойденного изящества; однако я следовал по другому пути, правильно ли это или неправильно..." (Ad Att., XV, 1, А, 2). Правоту Цицерона в этом споре доказала римская история.
1 См.: Утченко С.Л. Цицерон и его время. М., 1973. С. 269.
2 См.: Соболевский С.//.Галлы и Галлия до времени Юлия Цезаря // Гай Юлий Цезарь. Записки о войне с галлами. М., 1946—1947. С. 23.
3 См.: Bell.Gall., I, 40; VI, 35, 42 и прочие. Необыкновенное "везение" Цезаря, подчеркиваемое им на протяжении всех "Записок", работало на понятную римлянам сверхзадачу. Эта была целая концепция жизни, восходившая к практике диктатора Луция Корнелия Суллы, который постоянно подчеркивал свое счастье, везение вразрез со старой этикой virtutes — добродетелей. По этой концепции не обветшалые добродетели, а именно поддержка богов обеспечивают выдающееся место в обществе. Подр.см.: Утченко С.Л. Древний Рим. События. Люди. Идеи. М., 1969. С. 47—48.
4 Факты, свидетельствующие о мужестве Цезаря на поле брани, приводят и позднейшие историки: Plut., Caes., 18, 20, 56; Suet., Jul., 36; Cass.Dio, 43, 87; App., b.c., II, 104.
5 Bell.Gall, II, 27; VII, 25.
6 Там же. II, 28. Преувеличение. См. комментарии М.М. Покровского в кн.: Записки Юлия Цезаря и его продолжателей о Галльской войне, о гражданской войне, об Александрийской войне, об Африканской войне. 2-е изд. М., 1962. С. 349.
7 В Древнем Риме "...милосердие всегда считалось одной из отличительных черт, достойных правителя" (Штаерман ЕМ. SHA как исторический источник // ВДИ. 1957. № 1. С. 235).
8 Об искажении Цезарем правды в угоду политической тенденции см. работы: Jachmann G. Caesartext und Caeserinterpolation. — Rh. Mus., 89 (1940). S. 161; Balsdon J.P. The Veracity of Caesar.— Greece and Romt, IV (1957). № 1. P. 19.
9 Дератани Н.Ф. и др. История римской литературы. С. 171.
10 "...многое, что делали другие, Цезарь напрасно принимал на веру, и многое, что делал он сам, он умышленно или по забывчивости изображает превратно; впрочем, Полной полагает, что он переделал бы их и исправил" (Suet., Jul., 56— 4).
11 Гаспаров М.Л. Цицерон и античная риторика. С. 48.
12 Гаспаров М.Л. Цицерон и античная риторика. С. 48.
Рождение газеты
В годы расцвета греческой демократии и в последующем существовании эллинского мира не было и намека на периодическую печать. Правда, уже при Исократе, как отмечалось выше, появились энкомий и памфлет — формы письменной публицистики, выполняющие свою идеологическую и агитационную роль. Насколько действенными были подобные политические брошюры (например "Панегирик" Исократа), трудно судить, так как древние сохраняли записи речей как образцы ораторского искусства, несущие в себе прежде всего эстетическое наслаждение, а предпочтение всегда отдавали живому слову. В классической филологии XIX в. стало общим местом рассуждение о "южном типе" эллинской цивилизации, базировавшейся обыкновенно под открытым небом на площади, когда любая информация с легкостью передавалась из уст в уста, без посредства письменности
1. Этому способствовали и довольно незначительные размеры полисов — греческих городов-государств, самые обширные из которых едва достигали 30—50 тыс. человек. Даже более расчетливый и регламентированный в правовом отношении римский мир вплоть до последних десятилетий существования республики не нуждался в официальных способах распространения информации, опираясь, с одной стороны, на традиционный для греков ораторский стиль политической борьбы в сенате и на форуме и, с другой — на известный способ сообщений с помощью глашатаев, а позднее надписей (inscriptions) и афиш.
Количество древних надписей римской эпохи, сохранившихся до наших дней, поражает воображение, ибо каждый из более чем 120 000 образцов, собранных новейшими историками в книге "Corpus inscriptiorium latinarur", достигает возраста двух тысячелетий! Среди них официальные документы, постановления сената и законы, памятные даты и... объявление вдовы, желающей продать дом, афиши группы гимнастов, рекламные предложения услуг астрологов и врачей...
В зависимости от важности сообщения и материального достатка заказчика надписи делались на мраморе, меди, досках, беленых стенах... Одна из таких стен — знаменитая Regia — на доме, где жил верховный понтифик, сыграла значительную роль в римской истории. На этой стене помещалась специальная доска album, открывавшаяся именами консулов и судей, на которую по приказу официальных властей вносились краткие записи о наиболее значительных событиях, происходивших в Риме и провинциях. Позднее, по окончании года, доски стали переносить в хранилище — архив, откуда и началась писаная история римского государства. Не случайно все историки, пользовавшиеся Annales maximi (Великими летописями), начинали свое повествование о каком-либо годе словами: "В Консульство такого-то и такого-то..."
Главную роль в распространении информации играла, разумеется, Fama — богиня Молва со ста глазами и ста ушами. О ней упоминали греки Гомер и Софокл, Вергилий же утверждал, что днем она держится на вершинах зданий, чтобы все видеть, а ночью пробегает по небу, дабы все рассказать. Молва никогда не дремлет и разглашает равно как ложь, так и истину.
Перечисленные способы распространения информации вполне устраивали тех, кто постоянно находился в Городе, но по многим делам известные политики и государственные деятели вынуждены были отбывать в далекие провинции, и тогда в ход пускались письма. Как утверждает французский ученый Гастон Буассье, "...в то время люди, занимавшиеся политической деятельностью, нуждались в частной переписке гораздо более, чем теперь. Проконсул, уезжая из Рима для управления какой-либо отдаленной провинцией, прекрасно понимал, что он тем самым совершенно удаляется от политической жизни. Для людей, привыкших к волнениям политических дел, к партийным заботам или, как они выражались, к постоянной толчее на форуме, было большим лишением покинуть на несколько лет Рим для тех бесконечно далеких стран, куда не достигал никакой шум общественной римской жизни"
Победными оказались не только политические, но и стилистические идеи Цезаря. Его простой, ясный и изящный стиль —
аттицизм, напоминавший Лисия и ранних аттических политических ораторов, завоевывал себе в Риме все больше сторонников. К нему склонялись и убийца Цезаря Брут, и поэт и оратор Лициний Кальв, и Марк Калидий, Квинт Корнифиций, Азиний Поллион, по большей части цезарианцы, и позднейшие историографы: Саллюстий, Веллей Патеркул, Николай Дамасский, вплоть до пропитанного драматизмом повествования Тацита.
Что касается политического облика Цезаря, то он стал образцом для подражания всех позднейших апологетов единовластия, вплоть до Наполеона и Муссолини. При Наполеоне сочинения Цезаря стали образцом школьной латыни, первоначально благодаря политической тенденции. Позднее это чтение привилось благодаря правильному и точному языку, сравнительно скромному словарному составу и занимательному рассказу.
Аттицизм на римской почве был несомненным заимствованием из греческой ученой моды, доступной лишь узкому кругу ценителей. В дни молодости Цицерона эта новинка казалась эстетической прихотью нескольких образованных греков Дионисия Галикарнасского и Цецилия Калактинского, чьи изыски предназначались узкому кругу знатоков и ценителей. Тот же Цицерон утверждал, что оратор должен рассчитывать в своих выступлениях не на знатоков и философов, а на обольщение толпы. Если он не хочет или не может увлечь толпу, он — не настоящий оратор, как бы ни ценили его ученые критики: истинное красноречие — всегда только то, которое одинаково нравится и народу и знатокам (Ог., 183—200). Эта позиция Цицерона была точкой зрения республиканца, привыкшего, что все государственные решения принимаются на форуме. Новый век диктатуры и власти избранных отличался презрением к вкусам и страстям толпы; стиль Цицерона кажется аттицистам напыщенным, расплывчатым и многословным, ритм изломанным и развинченным, многочисленные усилия оратора, направленные на восприятие невнимательного слушателя, постоянно отвлекаемого от сути говоримого, — излишеством и дурным тоном.
Как пишет М.Л. Гаспаров, "аттицизм в красноречии также был одной из форм протеста против современности. Вовсе отстраниться от политической жизни молодые римляне не могли, да, пожалуй, и не хотели; но снисходить в своих речах до угождения вкусам толпы было ниже их достоинства (если не говорить о таких ораторах, как Целий или Курион, в своем презрении к вырождавшейся республике доходивших до крайнего политического авантюризма). Пышная выразительность гортензиевского или цицероновского слога им претила. Они обращались не к чувствам слушателей, а к их разуму, вместо полноты и силы искали простоты и краткости. К этому их толкала и философия, которую они исповедовали: стоицизм с его культом логики и отрицанием страстей и эпикурейство, осуждавшее всякую заботу о художественности речи"
11.
В трактатах "Брут" и позднее "Оратор" Цицерон титанически боролся с язвой аттицизма на Римском форуме. Строго говоря, аттицизм вообще не мог быть воспроизведен в латинской традиции, поскольку греки в своей рафинированной учености обращались к классическим греческим образцам трехвековой давности (Лисию, Фукидиду, Демосфену). Латиняне такой традиции не имели, поскольку три века назад латинского красноречия не было вовсе, а если в своей утонченности, иронизирует Цицерон, они стремятся быть последовательными, то новым римским стилистам следует подражать Катону (Ог., 63—70). Однако молодых римлян в учении аттицистов пленяла совсем не верность традиции. "Им нравился более всего самый дух учености, труднодоступного искусства, умственного аристократизма, проникавший реставраторские изыскания греческих риторов. Это было поколение, вступившее в политическую жизнь Рима уже после того, как террор Мария и Суллы оборвал преемственность древних республиканских традиций; заветы Сципиона, Сцеволы и Красса для них уже не существовали, а на агонию республики они смотрели не с болью, как Цицерон, а с высокомерным равнодушием. От политических дрязг они уходили в личную жизнь, в искусство и в науку; чем меньше общего имели их занятия с интересами форума, тем дороже им были эти занятия"12.
Опытный политик Цицерон понимал опасность этой "эгоистической" тенденции красноречия для судеб республики. В трактате "Оратор" при классификации трех стилей он выделяет и в простом и в высоком стиле два вида: один естественный, грубый и неотделанный, другой искусственный, рассчитанный и закругленный. Красноречие римских аттицистов Цицерон относит к низшему виду, красноречие из греческих образцов — к высшему виду. Простота Лисия и Фукидида была результатом продуманного и тонкого искусства, а простота римских подражателей — результат недомыслия и невежества (Or., 20, 75—90).
Несчастьем Цицерона в его республиканских убеждениях было то, что, увлеченный воспеванием роли практического оратора, он не создал собственной школы и не подготовил смены своих единомышленников на Римском форуме. Имея бесчисленное множество учеников и подражателей в последующие века европейской культуры, он не смог внушить идеи о необходимости красноречия публичного, то есть увлекающего толпу, даже своему ближайшему другу Марку Юнию Бруту. В кульминационной для римской истории схватке с Антонием на форуме Брут сохранял стоическое спокойствие и аттический стиль красноречия, усвоенный не без участия только что поверженного Цезаря. Но тонкий знаток психологии толпы Гай Цезарь воспользовался изящным аттическим стилем для создания письменного отчета о своей деятельности. Размеры "Записок...", тип неторопливого усвоения в процессе чтения позволяли постепенно внедрить в сознание читающего необходимые автору идеи. Поставленный лицом к лицу с римскими плебеями Марк Брут находился в совершенно иной ситуации, которую мог выиграть скорее оратор цицероновского типа... О речи, произнесенной Брутом после убийства Цезаря, Цицерон в письме к другу отзывается так: "Речь написана очень изящно и по мысли, и по выражению — ничто не может быть выше. Однако, если бы я излагал этот предмет, то писал бы с большим жаром... В том стиле, которого держится наш Брут, и в том роде красноречия, который он считает наилучшим, он достиг в этой речи непревзойденного изящества; однако я следовал по другому пути, правильно ли это или неправильно..." (Ad Att., XV, 1, А, 2). Правоту Цицерона в этом споре доказала римская история.
1 См.: Утченко С.Л. Цицерон и его время. М., 1973. С. 269.
2 См.: Соболевский С.//.Галлы и Галлия до времени Юлия Цезаря // Гай Юлий Цезарь. Записки о войне с галлами. М., 1946—1947. С. 23.
3 См.: Bell.Gall., I, 40; VI, 35, 42 и прочие. Необыкновенное "везение" Цезаря, подчеркиваемое им на протяжении всех "Записок", работало на понятную римлянам сверхзадачу. Эта была целая концепция жизни, восходившая к практике диктатора Луция Корнелия Суллы, который постоянно подчеркивал свое счастье, везение вразрез со старой этикой virtutes — добродетелей. По этой концепции не обветшалые добродетели, а именно поддержка богов обеспечивают выдающееся место в обществе. Подр.см.: Утченко С.Л. Древний Рим. События. Люди. Идеи. М., 1969. С. 47—48.
4 Факты, свидетельствующие о мужестве Цезаря на поле брани, приводят и позднейшие историки: Plut., Caes., 18, 20, 56; Suet., Jul., 36; Cass.Dio, 43, 87; App., b.c., II, 104.
5 Bell.Gall, II, 27; VII, 25.
6 Там же. II, 28. Преувеличение. См. комментарии М.М. Покровского в кн.: Записки Юлия Цезаря и его продолжателей о Галльской войне, о гражданской войне, об Александрийской войне, об Африканской войне. 2-е изд. М., 1962. С. 349.
7 В Древнем Риме "...милосердие всегда считалось одной из отличительных черт, достойных правителя" (Штаерман ЕМ. SHA как исторический источник // ВДИ. 1957. № 1. С. 235).
8 Об искажении Цезарем правды в угоду политической тенденции см. работы: Jachmann G. Caesartext und Caeserinterpolation. — Rh. Mus., 89 (1940). S. 161; Balsdon J.P. The Veracity of Caesar.— Greece and Romt, IV (1957). № 1. P. 19.
9 Дератани Н.Ф. и др. История римской литературы. С. 171.
10 "...многое, что делали другие, Цезарь напрасно принимал на веру, и многое, что делал он сам, он умышленно или по забывчивости изображает превратно; впрочем, Полной полагает, что он переделал бы их и исправил" (Suet., Jul., 56— 4).
11 Гаспаров М.Л. Цицерон и античная риторика. С. 48.
12 Гаспаров М.Л. Цицерон и античная риторика. С. 48.
Рождение газеты
В годы расцвета греческой демократии и в последующем существовании эллинского мира не было и намека на периодическую печать. Правда, уже при Исократе, как отмечалось выше, появились энкомий и памфлет — формы письменной публицистики, выполняющие свою идеологическую и агитационную роль. Насколько действенными были подобные политические брошюры (например "Панегирик" Исократа), трудно судить, так как древние сохраняли записи речей как образцы ораторского искусства, несущие в себе прежде всего эстетическое наслаждение, а предпочтение всегда отдавали живому слову. В классической филологии XIX в. стало общим местом рассуждение о "южном типе" эллинской цивилизации, базировавшейся обыкновенно под открытым небом на площади, когда любая информация с легкостью передавалась из уст в уста, без посредства письменности
1. Этому способствовали и довольно незначительные размеры полисов — греческих городов-государств, самые обширные из которых едва достигали 30—50 тыс. человек. Даже более расчетливый и регламентированный в правовом отношении римский мир вплоть до последних десятилетий существования республики не нуждался в официальных способах распространения информации, опираясь, с одной стороны, на традиционный для греков ораторский стиль политической борьбы в сенате и на форуме и, с другой — на известный способ сообщений с помощью глашатаев, а позднее надписей (inscriptions) и афиш.
Количество древних надписей римской эпохи, сохранившихся до наших дней, поражает воображение, ибо каждый из более чем 120 000 образцов, собранных новейшими историками в книге "Corpus inscriptiorium latinarur", достигает возраста двух тысячелетий! Среди них официальные документы, постановления сената и законы, памятные даты и... объявление вдовы, желающей продать дом, афиши группы гимнастов, рекламные предложения услуг астрологов и врачей...
В зависимости от важности сообщения и материального достатка заказчика надписи делались на мраморе, меди, досках, беленых стенах... Одна из таких стен — знаменитая Regia — на доме, где жил верховный понтифик, сыграла значительную роль в римской истории. На этой стене помещалась специальная доска album, открывавшаяся именами консулов и судей, на которую по приказу официальных властей вносились краткие записи о наиболее значительных событиях, происходивших в Риме и провинциях. Позднее, по окончании года, доски стали переносить в хранилище — архив, откуда и началась писаная история римского государства. Не случайно все историки, пользовавшиеся Annales maximi (Великими летописями), начинали свое повествование о каком-либо годе словами: "В Консульство такого-то и такого-то..."
Главную роль в распространении информации играла, разумеется, Fama — богиня Молва со ста глазами и ста ушами. О ней упоминали греки Гомер и Софокл, Вергилий же утверждал, что днем она держится на вершинах зданий, чтобы все видеть, а ночью пробегает по небу, дабы все рассказать. Молва никогда не дремлет и разглашает равно как ложь, так и истину.
Перечисленные способы распространения информации вполне устраивали тех, кто постоянно находился в Городе, но по многим делам известные политики и государственные деятели вынуждены были отбывать в далекие провинции, и тогда в ход пускались письма. Как утверждает французский ученый Гастон Буассье, "...в то время люди, занимавшиеся политической деятельностью, нуждались в частной переписке гораздо более, чем теперь. Проконсул, уезжая из Рима для управления какой-либо отдаленной провинцией, прекрасно понимал, что он тем самым совершенно удаляется от политической жизни. Для людей, привыкших к волнениям политических дел, к партийным заботам или, как они выражались, к постоянной толчее на форуме, было большим лишением покинуть на несколько лет Рим для тех бесконечно далеких стран, куда не достигал никакой шум общественной римской жизни"