Файл: WBOOK.doc

Самое сильное впечатление первых дней боев за Поныри, памятное ей и сейчас,— огромное количество раненых, привозимых и приходящих в медсанбат, расположенный неподалеку от штаба дивизии. Вид окровавленных и искалеченных людей был ужасен. После, прячась при обстрелах, она закрывала руками лицо, боясь, что оно будет изуродовано, как у многих из тех, кто проходил мимо. О смерти в пятнадцать лет не думалось...

Несколько раз ей отчаянно везло. В одной из приднепровских деревень налетевшие пятнадцать юнкерсов разбомбили многие дома. Последняя бомба попала в хату, где она находилась. В тот момент она выбегала из сеней, решив укрыться между грядками в огороде. Запомнилась буйная радость, пришедшая к ней, когда поняла, что осталась живой, хотя и побитой до синяков обломками крыльца. Противный звон в ушах долго преследовал ее — даже тогда, когда бегала по деревне, ища в сохранившихся домах полотенца на божницах, чтобы перевязать раненного в живот солдата-узбека.

В роте связи дивизии все были старше ее и берегли от "непрошеных гостей". Писали матери, чтобы не беспокоилась: "Она нам, как сестра". Как-то на занятиях познакомилась с полковым радистом Мишей. Солдат был из Ленинграда, старше Рэмы на два года. Во время блокады умерла его мать, отец служил в армии. Она была очень рада редким и коротким встречам, когда он приносил ремонтировать рацию или приходил на общие сборы — занятия радистов. Ее опекуны не противились этому знакомству. Наоборот, как только он появлялся, ей сразу сообщали:

— Михаил в мастерской!

Вероятно понимали, что пришла к ней неизбежная первая девичья любовь...

Не раз в это время некоторые "подружки" говорили:

— Нашла мальчишку-солдата, вот и ходишь вся замурзанная, в драной гимнастерке и кирзовых сапогах сорок третьего размера. Не того выбрала...

В зимние месяцы 1944 года дивизия занимала оборону по правому берегу Припяти, выше Мозыря. Больших боев не было, но люди постоянно гибли от мин, поставленных гитлеровцами при отступлении.

Когда Рэме сказали, что Мише оторвало ступню и у него началась газовая гангрена, а он не соглашается на ампутацию ноги, она побежала к нему в медсанбат. Хотела сказать, что никогда не оставит его, что надо соглашаться на операцию...

Но когда открыла полог и густой снег вместе с ветром ворвался в палатку, снежинки опускались на Мишино лицо и не таяли. Не успела...

Впереди был еще один год войны. Шестнадцатилетнюю Рэму назначили командиром отделения, присвоили звание сержанта. За самоотверженный ратный труд наградили медалью "За боевые заслуги", позднее — орденом "Красной Звезды".

Сейчас Рэма Борисовна Жохова живет в Москве. Она — секретарь Совета ветеранов нашей дивизии.

Чтобы разыскать однополчан по 108-му ПАП, я решил написать в краеведческий музей города Калинина. Ответ пришел неутешительный — о 108-м ПАП никто ничего не знал. И все-таки письмо сыграло свою роль!

Оно попало в руки А.Ф. Парахонскому, моему товарищу по довоенной казарме под Ленинградом. Он приехал в Калинин погостить у старшего сына, тоже отправился в музей и рассказал там об участии 108-го ПАП в боях за город, о разгроме аэродрома и боях зимой 1941—1942 годов — он-то знал о нашем полке намного больше, чем я. Ему показали мое письмо.

Мы встретились в Киеве, куда Александр Филиппович приехал навестить своего второго сына. С вокзала он позвонил мне по телефону. Хотя прошло тридцать с лишним лет, я узнал его по голосу. А он все расспрашивал меня, пытаясь, как мне показалось, убедиться, что я — это я. Сказав, что сейчас за ним приеду и — пусть не сомневается — отлично его помню и узнаю в лицо, я выскочил на улицу и поспешил к нему на первом попавшемся такси. Лицо его, действительно, со всеми деталями сохранилось в моей памяти, и я, конечно, узнал его! Он не так уж изменился, дорогой мой друг, тем более, что рядом стояла живая копия отца в молодости — его младший сын. Но война не прошла даром. Часть головы и правый глаз закрывала черная повязка. В 42-м его тяжело ранило, и он тоже выбыл из полка...

Много интересного рассказал Александр Филиппович о судьбе однополчан. Командир 4-й батареи лейтенант Александр Семенович Сукомел. отличившийся при разгроме вражеского аэродрома под Калинином, был впоследствии тяжело ранен, лишился ноги. Сумел окончить институт, стал профессором, заведовал кафедрой в Московском энергетическом институте. Его учебниками пользуются и сейчас, хотя автора уже нет в живых.

Лейтенант Николай Алексеевич Городиский прошел с полком весь боевой путь. Был несколько раз ранен и контужен. За смелость и бесстрашие при выполнении заданий командования был многократно награжден орденами и медалями. Живет в городе Владимире, писатель.

Сержант-связист Иван Ларионович Зиненко стал председателем колхоза на Украине, много раз избирался депутатом Верховного Совета СССР. Лейтенант Игорь Александрович Варягин был ранен, выбыл из полка, закончил войну в другой части. За отличия в боях многократно награжден, вырос до полковника и, выйдя в отставку, живет и работает в Москве.

В московской школе № 588 создан музей 108-го ПАП, проводятся встречи ветеранов полка.

Александр Филиппович Парахонский уже на пенсии. Поработал немало — и учителем, и заведующим отделом народного образования в Черновцах. Сейчас живет в Феодосии.

На встречах выяснилось и то, во что обернулось для предателей Смирнова и Бокова желание спасти свою шкуру, изменив Родине в тяжелый для нее момент. Как ни старались они скрыть свое преступное прошлое, это им не удалось. За измену Родине и службу в гитлеровских войсках оба были преданы суду и получили должное возмездие.

Сталинско-брежневские репрессии обрушились, к сожалению, не только на виноватых.

Начальник связи и парторг нашего дивизиона Гена Беляев, ставший инвалидом после тяжелого ранения в Белоруссии, не имея высшего образования, стал работать инструктором в одном из райкомов партии в Казани. Рвение и опыт, полученный на фронте, помогли — из инструктора стал секретарем райкома. О своем брате, воевавшем в артиллерийской части, ничего не знал. Оказалось, что тот был в плену и после возвращения осужден. Беляева без особых объяснений выставили из райкома. Брат позднее был реабилитирован. Гена был морально подавлен, жил на скудную пенсию инвалида. О дальнейшей его жизни я написал. Она была более счастливой.

Такая же судьба постигла бывшего старшину 1-го дивизиона 108-го ПАП Косаговского. После нескольких лет работы в советских органах одного из районов Москвы ему было предложено "уйти по собственному желанию". Причина — был в окружении. Косаговский этого не скрывал. Да и зачем? В 1941 году два дивизиона нашего 108-го ПАП, оставшиеся на правом берегу Волги, попали в окружение, но уже через несколько дней вырвались из него. Косаговский находился вместе со всеми. Ни трусостью, ни чем-либо другим себя не запятнал. К концу войны командовал батареей, был награжден орденом Ленина, двумя — Красного Знамени, Красной Звезды, медалью "За отвагу". В добавление к этому — имел пробитую голову и инвалидность вследствие тяжелой контузии в последние дни войны. Можно только удивляться тому, какой богатырский дух был в тщедушном теле этого тяжело страдающего физически человека! Лишь недавно его не стало.

Сейчас это трудно понять. Но тогда, при Сталине, такое было железным правилом!

Невольно думается: при выходе полков нашей дивизии из окружения под Левошкино значительная часть раненых не сумела пробиться и отстала от основной группы. Тяжелораненые просто не могли передвигаться, а всех их не сумели вынести. И те и другие попали в плен. После войны многих из этих людей, по сути невиновных, ждала тяжелая участь⁴⁵. А ведь подавляющее большинство оказавшихся в плену вели себя достойно, умирали от издевательств и голода, но не изменяли Родине. При первой возможности убегали из лагерей и продолжали сражаться с оккупантами в составе частей, партизанских отрядов, подпольных организаций. Не знали они, что Сталин уже тогда лишил их человеческих прав, отклонил возможную помощь от Международного Красного Креста, не захотел спасти даже своего сына. Не знали и того, что попали в плен по вине не столько своей, сколько этого человека, уничтожившего перед войной мозг армии — высший и старший командный состав, поверившего Гитлеру, а не советским разведчикам и согнавшего в тюрьмы и лагеря за пять предвоенных лет почти 20 миллионов ни в чем не повинных людей, из которых 7 миллионов — самых лучших и преданных Советской власти — были приговорены к расстрелу⁴⁶.

Верю, что истинные виновники трагического отступления наших войск в 1941 году еще предстанут перед судом народа и истории!

"Фронтовики" Чернобыля

26 апреля 1986 года произошла авария на атомной электростанции в Чернобыле.

Первыми на борьбу с наступившей бедой встали двадцатилетние парни-пожарники. Их подвиг при ликвидации возникшего пожара был отмечен высшими наградами страны. Почти для всех — посмертно…

Вырвавшаяся из-под контроля радиация действовала непредсказуемо, угрожая природе и населению огромными, ни с чем не сравнимыми бедствиями...

Срочно созданная и приехавшая в Чернобыль Правительственная комиссия получила право привлекать для ликвидации последствий аварии любые людские и материальные ресурсы, имевшиеся в стране. Все лето и осень 1986 года тысячи людей, в большинстве молодых, самоотверженно трудились в опасной для здоровья зоне. "Передний край" борьбы с радиацией находился на крыше разрушенного блока и вокруг него, в "рыжем лесу" и многих других местах тридцатикилометровой зоны. Вместо пулеметных и автоматных очередей, взрывов бомб и гула артиллерийской стрельбы, как это было на войне, здесь в первые дни аварии царило безмолвие. Лишь в наушниках приборов, измерявших уровень радиации, раздавался треск от разлетавшихся в стороны нуклидов, незаметно и безболезненно поражавших человеческое тело... В этих местах наибольшей опасности основное дело вершилось солдатами Советской Армии, вручную собиравшими выброшенное топливо, шахтерами и строителями, возводящими "саркофаг", инженерами и техниками, заново создававшими систему измерения и контроля радиации в опасной зоне.

На фоне аварии в Чернобыле я понял, что события второй мировой войны, как бы они ни были трагичны и страшны для людей и целых народов, окажутся... лишь каплей в море разрушений, пожаров, всепроникающей радиации и человеческих жертв, если будет развязана ядерная война.

Как и во время Великой Отечественной войны, фронтовики Чернобыля — так мне хочется назвать людей, сражавшихся с вырвавшейся из-под контроля радиацией,— делали все, что было в их силах, работая на пределе человеческих возможностей.

Авария в Чернобыле напомнила войну не только мне.

"Как сорок первый год,— сказал о тех страшных днях академик В.А. Легасов, один из героев-фронтовиков Чернобыля.— Точно. Сорок первый год. Да еще в худшем варианте. С тем же "Брестом", с тем же мужеством, с теми же отчаянностями, но и с той же неготовностью"⁴⁷.

За безответственность и халатность, накопленные в нашем обществе за годы застоя, тысячи и тысячи людей расплатились и продолжают расплачиваться своим здоровьем, искалеченными судьбами, безвременными смертями.