Файл: Блок М. Апология истории или ремесло историка.pdf

ковеких героев. Во всяком случае, едва только появились на свет фран­ цузские «деяния», как сеньоры, еще до 1100 г., стали давать своим сы­ новьям имена Оливье и Роланд, между тем как отмеченное клеймом позора имя Ганелон навсегда исчезло из ономастики.

Случалось, что к этим сказаниям обращались, как к подлинным доку­ ментам. Знаменитый сенешал Генриха I I Плантагенета Ранульф Глэнвилл2 2 , сын эпохи уже гораздо более книжной, на вопрос о причинах бессилия французских королей в их борьбе с нормандскими герцогами отвечал ссылкой на то, что прежние войны «почти уничтожили» фран­ цузское рыцарство, о чем свидетельствуют, говорил он, повести «Гормонт» и «Рауль де Камбре». Несомненно, этот крупный политик научился раз­ мышлять об истории в основном на подобных поэмах. Выраженное в «деяниях» понимание жизни во многих отношениях лишь отражало ми­ ровоззрение их аудитории: в любой литературе общество созерцает свой собственный образ. Однако вместе с воспоминаниями о давних событиях, пусть искаженными, просочилось немало сведений, действительно почерп­ нутых из прошлого, отпечаток чего мы увидим еще не раз.

Глава четвертая

ИНТЕЛЛЕКТУАЛЬНОЕ ВОЗРОЖДЕНИЕ ВО ВТОРОМ ФЕОДАЛЬНОМ ПЕРИОДЕ

1. Некоторые черты новой культуры

Появление во Франции X I в. больших эпических поэм можно рассматри­ вать как один из симптомов могучего культурного расцвета последую­ щего периода. Нередко говорят: «Возрождение X I I века». При всех ого­ ворках, касающихся этих слов, буквальный смысл которых, казалось бы, должен означать отнюдь не изменение, а всего лишь воскресение, формулу можно сохранить — с условием, однако, что мы не будем слишком точно соблюдать ее хронологические рамки. Если это движение и развернулось во всю ширь именно в тот век, с которым его обычно связывают, то первые проявления его, а также соответствующих демографических и эко­ номических изменений относятся к поистине решающему периоду в дватри десятилетия накануне 1100 г. Тогда, чтобы ограничиться лишь несколь­ кими примерами, были созданы философские труды Ансельма Кентерберийского, юридические труды первых итальянских знатоков римского права и их соперников, знатоков канонического права, начался подъем в изучении математики в школах Шартра '. В интеллектуальной области, как

-его характеризуют некие новые интеллектуальные черты, воздействие ко­ торых необходимо уточнить.

Прогресс общественной жизни, столь заметный на экономической кар­ те, не менее четко обозначается на карте культуры. Обилие переводов сочинений греческих и особенно арабских (последние, впрочем,были боль­ шей частью лишь толкованиями греческой мысли), влияние этих переводов на сознание и философию Запада показывают нам цивилизацию, гораздо лучше оснащенную антеннами для восприятия чужого. Отнюдь не слу­ чайно, что среди переводчиков оказалось несколько членов торговых коло­ ний в Константинополе. Внутри самой Европы древние кельтские леген­ ды, переносившиеся с запада на восток, наложили на воображение фран­ цузских сказителей отпечаток необычного магического духа. В свою очередь поэмы, сложенные во Франции — старинные «деяния» или повести в более новом вкусе,— породили подражания в Германии, Италии, Испании. Оча­ гами новой науки являются крупные интернациональные школы 2 : Болонья, Шартр, Париж — эти «лестницы Иакова, устремленные к небу» 3 . Роман­ ское искусство в целом, если отвлечься от бесчисленных местных вариан­ тов, выражало прежде всего некую общность цивилизации или взаимо­ действие множества мелких очагов влияния. Готическое искусство, напро­ тив, дает пример экспортирования эстетических форм, которые, разумеется, •со всевозможными отклонениями, распространяются из вполне определен­ ных центров излучения: Франция между Сеной и Эной, цистерцианские монастыри в Бургундии.

Аббат Гиберт Ножанский, родившийся в 1053 г. и в 1115 написавший -свою «Исповедь» 4 , противопоставляет эти две даты своей жизни в следую­ щих словах: «Во времена незадолго до моего детства и в мои детские годы школьных учителей было так мало, что в маленьких городках было почти невозможно их встретить, да и в больших городах они были ред­ костью. А если и удавалось случайно найти учителя, его знания были столь скудны, что их нельзя сравнить даже с образованностью нынешних бродячих клириков». Нет сомнения, что в течение X I I в. образованность и по уровню, и по распространенности в различных общественных слоях сделала огромные успехи. Больше чем когда бы то ни было она основы­ валась на подражании античным образцам, которые, возможно, пользова­ лись не большим почтением, но были лучше известны, лучше понимались, •острее чувствовались: настолько, что у некоторых поэтов на окраине цер­ ковного мира (как знаменитый рейнский Архипиита) 5 это приводило к по­ явлению своеобразной языческой морали, совершенно чуждой предыду­ щему периоду. Но в основном новый гуманизм был гуманизмом христиан­ ским. «Мы карлики, взобравшиеся на плечи великанов»,— эта часто повто­ ряемая формулировка Бернарда Шартрского6 показывает, насколько самые глубокие умы той эпохи считали себя в долгу перед классической куль­ турой.

Новые веяния дошли и до мирской среды. Отныне уже нельзя на­ звать исключением графа шампанского Генриха Щедрого, который читал в ^подлинниках Вегеция и Валерия Максима, или графа анжуйского Жоффруа

Красивого, который при сооружении крепости руководствовался тем же Вегецием 1 . Чаще всего помехой подобным склонностям было слишком еще примитивное образование, не позволявшее глубоко проникнуть в тайны сочинений, написанных на языке ученых. Однако это не отбивало желания их постигнуть. К примеру, Бодуэн I I де Гин (умерший в 1205 г.), страст­ ный охотник, волокита и любитель выпить, был не хуже любого жонгле­ ра сведущ в «деяниях», равно как в грубых фаблио; этот пикардийский сеньор, хоть и был «неграмотным», ни в чем не находил такого удоволь­ ствия, как в героических или забавных рассказах. Он охотно беседовал с духовными особами, которых, в свою очередь, потчевал «языческими» исто­ риями и, по мнению одного священника тех мест, был благодаря ученым сим беседам чересчур просвещенным. Не пользовался ли он позаимствован­ ными от них теологическими познаниями для споров со своими учителями?

«Песнью песней»8 , «Евангелиями», «Житием святого Антония»9 , также большую часть «Физики» Аристотеля и древнюю «Географию» римлянина Солина 1 0 . Из этой новой потребности возникла в Европе почти повсеместно литература на народных языках, которая была уже рассчитана на мирян и предназначалась не только для развлечения. Неважно, что вначале она почти исключительно состояла из переложений. Она все же открывала широкий доступ к целой культурной традиции. И в частности, доступ к прошлому, изображенному в менее ложном свете.

Правда, исторические сказания на народных языках еще долго остава­

предназначенные для просвещения широкой публики: «Деяния римлян» 1 3 , свод хроник, без ложной скромности названный «Полная история Фран­ ции», саксонская «Всемирная хроника». Почти столько же лет прошло, пока во Франции, а затем в Нидерландах и Германии стали появляться, вначале единичные, грамоты, записанные на обиходном языке, благодаря чему участники контракта могли непосредственно ознакомиться с их содер­ жанием. Пропасть между действием и его выражением мало-помалу запол-. нялась.

В ту же пор(у при просвещенных дворах крупных государей — План-

более или менее приспособленные к новым вкусам и украшенные встав­ ными эпизодами, не переставали нравиться. Но в той мере, в какой под­ линная история постепенно вытесняла из коллективной памяти эпос, возникали новые поэтические формы, которые, зародившись в Провансе или во Франции, вскоре распространились по всей Европе. Т о были ро­ маны чистого вымысла, где удивительные ратные подвиги, «великие пота-