ВУЗ: Не указан
Категория: Не указан
Дисциплина: Не указана
Добавлен: 11.04.2024
Просмотров: 164
Скачиваний: 0
молодых людей» (надо понимать, из высших классов) «посылают в школы, чтобы они там трудились в поте лица», не переставали изучать, резю мировать, комментировать и варварские законы, и каролингские капитуля рии, и римское право.
Ряд актов — конечно, не очень частых, но явно сохраняющих преем ственность,— также свидетельствует о непрекращавшейся законодательной деятельности. В англосаксонской Англии, где языком права был язык всего народа, благодаря чему, как замечает биограф короля Альфреда, даже судьи, не знавшие грамоты, могли приказать прочитать им ману скрипты и понимали их, государи, вплоть до Кнута, один за другим занимались кодифицированием обычаев или их дополнением и сознатель ным изменением с помощью эдиктов. После нормандского завоевания воз никла необходимость сделать доступным для победителей или, по крайней мере, для их чиновников содержание текстов, язык которых был им непо нятен. И тогда, с начала X I I в., в Англии получило развитие нечто, совершенно не известное по ту сторону Ламанша: юридическая литература, которая, будучи латинской по языку, являлась англосаксонской по основ ным своим источникам.
Однако как ни значительно было различие, намечавшееся между раз ными частями феодальной Европы, оно не затрагивало самой сути раз вития. Там, где право перестало основываться на текстах, многие старин ные законы всевозможного происхождения сохранялись все же в устной передаче. Напротив, в тех странах, где продолжали изучать и чтить древ ние тексты, социальные потребности привели к возникновению наряду с этими текстами — то в виде дополнений, то в виде замены — множества новых обычаев. Короче говоря, повсюду судьба юридического наследия предыдущего периода зависела от одного авторитета — обычая, единствен ного в то время живого источника права, и государи, издавая законы, старались только по-своему его толковать.
Развитие обычного права сопровождалось глубокой перестройкой юри дической структуры. В континентальных провинциях древней Romaniaа , заселенной варварами, а позднее в Германии, покоренной франками, суще ствование бок о бок людей, принадлежащих к разным народам, привело сперва к невероятнейшей сумятице, которая профессору права может при видеться как страшный сон. В принципе, учитывая все трудности при менения закона, которые неизбежно возникали, когда два тяжущихся были разного происхождения, всякий человек, где бы он ни проживал, под чинялся праву своих предков: согласно знаменитой шутке одного лионско го архиепископа, когда во франкской Галлии собирались вместе пять чело век, не надо было удивляться, если каждый из них — например, римлянин, салический франк2 , рипуарский франк, вестгот и бургунд,— подчинялся своим особым законам.
С I X в. |
уже ни один вдумчивый наблюдатель не мог |
сомневаться, |
что подобная |
система, некогда вызванная необходимостью, |
стала крайне |
4 Территории, подвластной Риму (лат.).
11 Марк Блок
неудобной и к тому же все меньше соответствовала характеру общества, где сплав этнических элементов почти завершился. Англосаксы, которым вовсе не пришлось принимать в расчет туземное население, никогда не знали такой системы. Вестготская монархия в 654 г. ее сознательно упразднила. Но пока все эти особые права были письменно закреплены, они обладали большой стойкостью. Примечательно, что страной, где доль ше всего — до начала X I I в.— удержалась эта множественность юридиче ских укладов, была просвещенная Италия. И то ей пришлось претерпеть странную деформацию. Так как установить родословную становилось все трудней, возник обычай, по которому всякий человек, участвующий в юри дическом акте, называл право, которому он намерен повиноваться и кото рое порой, по желанию сторон и в зависимости от характера дела, можно было заменить другим. В остальной части континента забвение, поглотив шее с X в. тексты предыдущего периода, привело к появлению совершен но нового порядка. Иногда его называют системой территориальных обы чаев. Несомненно, правильней было бы говорить об обычаях групп.
Действительно, всякий человеческий коллектив, велик он или мал, очер чена ли его территория точными границами или нет, стремится устано вить свою собственную юридическую традицию, вплоть до того, что в зави симости от различных аспектов деятельности человек переходит из одной такой правовой зоны в другую. Возьмем, например, некую сельскую группу. Семейный статут крестьян обычно соответствует более или менее сходным нормам во всей окружающей местности. Их аграрное право, на против, подчинено обычаям, сложившимся именно в данной общине. Среди возложенных на них повинностей одни, которые они несут в качестве держателей, закреплены обычаем данной сеньории, чьи границы далеко не всегда совпадают с границами территории деревни; если же они сервы, другие повинности, затрагивающие их личность, определяются правом дан ной группы, обычно более узкой, которая состоит из сервов одного госпо дина, проживающих в одной местности. Все в целом, разумеется, не ума ляет силы всяческих контрактов или прецедентов, порой только личных, порой способных передаваться в роду от отца к сыну. Там, где в двух небольших обществах, расположенных по соседству и имеющих анало гичное устройство, системы обычаев первоначально складывались в чер
тах |
примерно сходных, в |
дальнейшем |
они, поскольку |
не |
были письмен |
но |
закреплены, неизбежно |
все более |
отдалялись одна |
от |
другой. Глядя |
на подобную раздробленность, кто из историков не согласится с трезвым наблюдением автора «Трактата об английских законах» 3 , написанного при дворе Генриха I I : «Изложить письменно во всей полноте законы и права этого королевства в наши дни невозможно... столь они многоразличны и многочисленны» ?
Между тем различия сказывались прежде всего в частностях и в форме выражения. В правилах, применявшихся внутри разных групп одной местности, обычно царил общий, объединяющий их дух. Часто это сход ство заходило еще дальше. Некоторые коллективные идеи, могучие и про стые, порой присущие какому-то одному из европейских обществ, порой
общие для всей Европы, господствовали в праве феодальной эпохи. И если верно, что разнообразие в их применении было бесконечным, то состояла ли роль права, этой преломляющей призмы, являвшей множественность факторов эволюции, в чем-либо ином, как не в обогащении истории ред костно разнообразной игрой естественных вариантов?
2. Основные черты обычного права
Юридическая система первого феодального периода, глубоко традицио налистская, как и вся цивилизация того времени, зиждилась на убеждении, что все то, что было, имеет тем самым право на существование. Разумеется, не без оговорок, подсказанных более высокой моралью. В частности, духо венство, созерцая светское общество, в наследстве которого далеко не все согласовалось с их идеалами, с полным правом отказывалось всегда отож дествлять справедливое с уже виденным. Король, заявлял Гинкмар Реймсский \ не должен судить по обычаю, ежели тот окажется более жестоким, чем «христианская справедливость». Выражая григорианский дух, поддер живаемый у лучших представителей церкви истинно революционным поры
вом, папа Урбан |
I I5 , тоже сотрясатель традиции, подобно старику |
Тертул- |
лиану 6 , писал в |
1092 г. графу Фландрии: «Ты, слышал я, хвалишься, что |
|
до сей поры всегда следовал весьма древнему обычаю своего края? |
Однако |
ты должен знать, что твой Создатель сказал: Мое имя Истина. Он не сказал: Мое имя Обычай». Следовательно, могли быть «дурные обычаи». И правда, в юридических документах часто встречается это выражение. Но почти всегда — для осуждения обычаев, недавно введенных или счи тающихся недавними: «эти мерзостные новшества», «эти неслыханные по боры» обличаются во многих монастырских документах. Другими словами, обычай казался предосудительным главным образом тогда, когда он был достаточно молод. Идет ли речь о какой-нибудь реформе церкви или о процессе между сеньорами-соседями, авторитет прошлого мог быть поко леблен, только если ему противопоставляли еще более почтенное прошлое.
Любопытно, что это право, в соответствии с которым всякое измене ние — зло, отнюдь не оставалось неподвижным; более того, оно было од ним из самых гибких в истории. Прежде всего по той причине, что оно не закреплялось письменно ни в документах юридической практики, ни в форме законов. Большинство трибуналов довольствовалось вынесением устных приговоров. А когда надо было восстановить их содержание, это делали путем опроса судей, если те еще были живы. При заключении кон трактов согласие сторон скреплялось в основном с помощью жестов, а иног да — священных слов, т. е. неким формальным обрядом, для вящего воз действия на умы, мало восприимчивые к абстракциям. Если же в Италии, например, письменный документ играл при заключении договора какую-то
роль, то |
он тут выступал опять же в качестве ритуального предмета: |
|||||
чтобы символизировать переход |
земли к другому владельцу, грамота пере |
|||||
давалась |
из рук |
в руки, как в |
других странах |
кусок дерна |
или |
стебель. |
К северу |
от Альп |
лист пергамена, если таковой |
случайно был |
под |
руками, |
служил только для памяти: не обладая никакой подлинной силой, «запись» Производилась главным образом для того, чтобы перечислить свидетелей. Ибо, в конечном счете, все сводилось к свидетельству, даже если были применены «черные чернила», и уж, конечно, в тех случаях, безусловно более многочисленных, когда обходились без чернил. Так как воспомина ние, очевидно, могло сохраняться тем дольше, чем больше проживут на земле его хранители, участники контракта часто приводили с собой детей. А против детской забывчивости применялись для закрепления ассоциации образов разные средства: пощечина, небольшой подарок, даже насильствен ное купанье.
Как при частных сделках, так и в общих предписаниях обычая у традиции, следовательно, не было иных поручителей, кроме человеческой памяти. Но память, ненадежная, «дырявая» память, по выражению Бомануара 7 , — это превосходное орудие для вымарываний и переделок; особенно та память, которую мы называем коллективной и которая по сути являет ся лишь передачей от поколения к поколению. Не закрепленная письменно, она прибавляет к ошибкам восприятия каждого отдельного человека не
точности устного слова. Добро бы в феодальной |
Европе существовала |
каста профессиональных хранителей юридических |
воспоминаний, как |
было в других цивилизациях, например у скандинавов8 . Но в феодальной Европе большинство мирян, которым приходилось вершить правосудие,
делали это от случая к случаю. Не пройдя |
методической |
выучки, они |
чаще всего бывали вынуждены, как сетовал |
один из них, |
действовать |
«в меру своих способностей или прихотей». Одним словом, юриспруденция была выражением не столько знаний, сколько потребностей. В своем стрем лении подражать прошлому общество первого феодального периода распо лагало весьма неточными зеркалами, и потому очень быстро и очень глу боко изменялось, воображая, что остается прежним.
Впрочем, признаваемый за традицией авторитет в одном смысле сам благоприятствовал изменению. Ибо всякий акт, совершенный однажды, а тем более повторенный три или четыре раза, мог превратиться в пре цедент, даже если вначале был исключением, даже явным злоупотреблением.
В начале I X |
в. монахов Сен-Дени |
однажды попросили, когда в королев |
ских погребах |
в Вере не хватило |
вина, послать туда двести мюи. С тех |
пор от них стали этого требовать каждый год как обязательной повин ности, и, чтобы ее отменить, понадобился государев диплом.
Рассказывают также, что в Ардре какой-то сеньор завел у себя мед ведя. Местные жители, которым нравилось смотреть, как медведь дерется с собаками, предложили его кормить. Затем медведь околел. А сеньор про должал требовать, чтоб ему приносили хлеб. Правдивость этого анекдота, быть может, сомнительна, зато его символическое значение бесспорно. Многие повинности возникли подобным же путем из добровольных подно шений и долгое время сохраняли такое наименование. Напротив, если рента не выплачивалась в течение нескольких лет или если вассал не возоб новлял присягу господину, тот почти неизбежно утрачивал свои права в силу давности. Установился даже обычай составлять любопытные докумен-
ты — со временем их становится все больше,— которые дипломатисты на зывают «грамотами о ненанесении ущерба». Барон или епископ просит убежища у аббата; нуждающийся в деньгах король взывает к щедрости своего подданного. Согласен, отвечает тот, кого просят. Но при одном ус ловии: пусть будет написано черным по белому, что оказываемая мною любезность не будет мне в ущерб обращена в ваше право. Однако эти предосторожности, к которым могла прибегнуть только особа известного ранга, оказывались эффективны лишь тогда, когда соотношение сил не было чересчур неравным. Одним из следствий признания силы обычая слишком часто было узаконение насилия и расширение сферы его действия. Разве в Каталонии не существовал обычай при захвате чужой земли обусловливать в поразительно циничной формуле, что земля эта уступает ся со всеми правами, которыми пользовался ее владелец «безвозмездно или насильно»?
Это почтение к свершившемуся некогда факту оказывало мощное воз действие на систему вещных прав. В течение всей феодальной эпохи очень редко говорят о собственности — будь то земля, будь то право пове
левать |
людьми; еще реже — если такой |
случай |
вообще встречается где- |
||
либо, кроме Италии,— эта собственность |
становится предметом |
тяжбы. |
|||
Стороны, |
как правило, судятся из-за «сейзины» |
(по-немецки Gewere)9 . |
|||
В X I I I |
в. |
парламент капетингских королей, находившийся под |
влиянием |
римского права, тщетно оговаривал во всяком решении по поводу «сейзи ны» право на «петиторий», т. е. на иск о признании собственности: нет никаких данных, что предусмотренная таким образом процедура когда-либо осуществлялась.
Чем же была эта пресловутая «сейзина»? Она не являлась в точном смысле владением, которое приобреталось путем простого захвата земли или права. Но это было владение, узаконенное временем. Предположим, что два тяжущихся спорят о поле или о судейской должности. Кем бы ни был нынешний обладатель, победу одержит тот, кто сумеет доказать, что он возделывал эту землю или вершил суд в течение предыдущих лет, или — что еще лучше — докажет, что его отцы делали то же еще до него. Для этого он, если дело не должно решаться ордалиями или судебным поединком, будет ссылаться на «человеческую память, насколько она ухо дит в прошлое». Если он и представит документы, то лишь затем, чтобы пособить памяти, и если они подтверждают передачу ему права, то это будет право на «сейзину». Стоило дать доказательство длительного поль зования, и никто уже не считал нужным доказывать что-либо еще.
Слово «собственность» в применении к недвижимости было еще и по другим причинам почти лишено смысла. Или же надо было бы говорить — как обычно делали позже, располагая более разработанным юридическим словарем,— «собственность, или сейзина», на такое-то право на землю.
Действительно, почти |
над всеми землями и над многими людьми |
тяготело |
в то время множество |
всевозможных прав, различных по своей |
природе, |
но считавшихся каждое в своей области равно достойным уважения. Ни одно из этих прав не характеризовалось той строгой исключительностью,