Файл: Блок М. Апология истории или ремесло историка.pdf

сты — снимали с себя ответственность за познание прошлого той цивили­ зации, которую Блок с основанием называет «цивилизацией историков». Сам Блок сознает ответственность историка — о ней и книга.

«Апология истории». Но Блок дает своей книге и второе название: «Ремесло историка». Ремесло в том широком и высоком значении этого слова, которое оно имело в далекие времена, когда термин metier при­ лагался к мастерству, к профессиональному умению средневекового реме­ сленника, владевшего всеми тайнами своего цехового труда. Раскрыть эти тайны, показать, как работает мастер исторического ремесла, каковы труд­ ности, подстерегающие его при познании прошлого, и возможности их преодоления,— такова цель, поставленная Блоком. Насколько животрепе­ щущей была и остается эта задача, свидетельствует состояние современ­ ной Блоку исторической науки.

II

Размышления о природе исторического познания столь же стары, как- и сама история: люди всегда интересовались своим прошлым и задава­ лись вопросом о важности этих знаний. Определение истории как «на­ ставницы жизни» восходит к античности. Тем не менее можно утверж­

тив историзма (Шопенгауэр, Ницше), в целом развивалась под мощным влиянием гегелевского панлогизма. Принцип тождества духа и мира, в к о ­ тором дух находит форму своей реализации, исключал сомнения в воз­ можности познания истории. Этот принцип лежал в основе историческо­ го исследования даже тогда, когда отрицался породивший его гегелевский объективный идеализм. Историки не сомневались в том, что они познают прошлое таким, «каково оно было на самом деле» (Ранке), что дальней­ ший прогресс знаний и раскрытие все новых цепочек причинно-следствен­ ных связей приведут к формулировке законов истории, обладающих та ­ кой же точностью и строгой применимостью, какие характеризуют законы природы (Бокль). При этом историк, естественно, сосредоточивался на конкретном исследовании и изображении прошлого и не был озабочен гносеологическими и теоретическими аспектами своей науки: все должно

дения о приемах обращения с текстами. История познаваема — вот посту­ лат науки «столетия историков», и нужно признать, что он придавал ис­ следователям большую уверенность в их работе. Историческая мысль ред­ ко обращалась на самое себя — с тем большей энергией историки изучали прошлое, и его реконструкция не внушала особых сомнений ни относи­ тельно процедур, при посредстве которых она достигалась, ни относи­ тельно убедительности получаемых результатов.

Век философской «невинности» исторической науки миновал после того, как усилиями теоретиков была продемонстрирована противоречивость и историческая обусловленность самих применяемых историками понятий, когда пришлось задуматься над вопросом о том, какова действительная роль познающего субъекта, т. е. историка, в создании картины прошло­ го, когда, короче говоря, оказалось все труднее проходить мимо целого „комплекса сложнейших методологических проблем. Здесь достаточно упо­ мянуть идеи неокантианцев о специфичности образования исторических категорий и о противоположности (впоследствии, правда, самим Риккертом смягченной до различия) между методом наук о природе и методом наук о культуре; теорию «идеальных типов», «исследовательских утопий», ^создаваемых историками для изучения и реконструкции прошлого (Макс Вебер); учение об историческом познании как особом роде самосознания цивилизации, к которой принадлежит историк (Кроче, Хейзинга); посту­ лированный с наибольшей последовательностью Шпенглером тезис о прин­ ципиальной невозможности научного познания историком иных культур, помимо его собственной,— замкнутых в себе «монад», обладающих глубо­ кой специфичностью и непроницаемых для взгляда извне.

дительности предложенных на них ответов). Действительно актуальные проблемы исторической науки были поставлены подчас в искаженном виде. (Существенно другое: как отразились новые тенденции развития философ- ,ско-исторической и методологической мысли на самой исторической науке? Оплодотворили ли они ее и привели к более углубленному подходу к ис­ тории или же завели в тупик? На этот вопрос, видимо, нельзя дать однозначного ответа.

Нетрудно назвать крупных историков нашего столетия, которые, вку­ сив от древа новой методологии, увидели одну лишь собственную фило­ софскую наготу. Такие авторитеты американской историографии, как Ч. Бирд и К. Беккер, поддавшись влиянию упомянутых выше теорий, декларировали непознаваемость прошлого: историческое познание произ­ вольно и лишено всякой научности, историк творит совершенно субъек­ тивно, он не воспроизводит факты прошлого, но создает их, исходя из собственных идей и представлений своего времени. Правда, провозглашен­ ный этими историками и их последователями «презентизм» (жесткая де­ терминированность представлений о прошлом современностью, мировоззре­ нием историка, зависимость, исключающая объективность и научность ис­ торических знаний) оказался настолько бесплодным для исторической на­ уки, противоречащим коренным ее предпосылкам, что им пришлось ограни­ чить его применение преимущественно рамками теоретических упражне­ ний; в своих же собственных исследованиях они скорее руководствова­ лись «наивным» подходом к истории, завещанным тем самым позитивиз­ мом, который они столь остроумно и зло поносили в теоретических де­ кларациях. Противоречие между ученым-исследователем и теоретиком-ме­ тодологом поражает и в другом известном историке — англичанине Р. Кол-

ния, на Западе усилилась тенденция изображать историю не столько как науку, сколько как художественное творчество. Участились напоминания, что Клио — муза. Средством постижения прошлого провозглашались не объективные научные методы, а субъективное «вчувствование» в эпоху. Кризис охватил часть зарубежной историографии, либо застрявшей на явно устаревших принципах позитивизма X I X в., либо впавшей, под влия­ нием новых гиперкритических философских течений, в состояние теоре­ тической растерянности.

Тем не менее этот кризис отнюдь не был всеобщим. Среди западных историков нашлись умы, не поддавшиеся методологической панике и осо­ знавшие необходимость возрождения и обновления истории именно как науки. К их числу в первую очередь относится Марк Блок.

Американский историк, оценивающий положение в современной запад­ ной историографии, писал, имея в виду Блока и его последователей: «...Кучка смелых историков во Франции пытается выяснить, остаются ли еще какие-нибудь твердые точки в том текучем мире, в который их так жестоко бросили относительность в естественных науках и релятивизм исторических суждений» 6 .

Как и часть упомянутых выше историков, Блок принадлежал к поко­ лению ученых, творчество которых в основном приходится на период меж­ ду двумя мировыми войнами. Но какой разительный контраст!

Продолжая лучшие традиции исторической мысли. Блок бесконечно да­ лек от тех представителей старой историографии, которые не понимали сложности и противоречивости исторического ремесла. Он неустанно бо­ ролся против историков, наивно полагавших, что достаточно ограничиться критикой источников, отделив в них истинное от ложного, для того чтобы извлечь исторические факты и чтобы воссияла истина и картина прошло­ го была восстановлена во всей своей полноте. Беда этих историков заклю­ чалась в том, что они не сознавали, сколь активна мысль ученого в рас­ членении и организации изучаемого им материала.

Кредо этой историографии предельно четко выражено в знаменитом «Введении в изучение истории» Ш . Ланглуа и Ш . Сеньобоса, которое