ВУЗ: Не указан
Категория: Не указан
Дисциплина: Не указана
Добавлен: 17.10.2024
Просмотров: 17
Скачиваний: 0
ВНИМАНИЕ! Если данный файл нарушает Ваши авторские права, то обязательно сообщите нам.
Глава вторая
Тип и портрет
Традиционный реализм, по мнению Достоевского, не захватывал и одного процента новой русской действительности.
Каждая эпоха имеет свою типологию, и смена эпох влечет за собой смену господствующих типов, особенно если время ломается решительно и круто.
По мнению Достоевского, лишние люди кончились вместе с Онегиным и Печориным, и барственная лень какого-нибудь Райского представлялась ему явлением ничтожным или рудиментарным в сравнении с деятельными устремлениями новых поколений. Ему смешна была широкость, выражающаяся в пьяном разгуле да бесхарактерной доброте, как у Любима Торцова, например. Такие люди, как Обломов, Болконский и Левин, писал он, уже не характеризуют русское общество и русский народ в целом, да им и легко исправить свои недостатки, потому что им противопоставлены весьма определенные положительные образцы для подражания— Штольц, Пьер Безухов, даже откупщик из «Мертвых душ».
Типы, вычеканенные столетиями и уже застывшие, как отрицательные, так и назидательно-благополучные,— это все сужающееся меньшинство, исключения и потому не могут дать реального представления о современности. Представители большинства сегодняшнего дня — это именно Раскольников, Соня, Свидригайлов и другие персонажи романов Достоевского.
Раскольников порожден эпохой и взят из эпохи, и не только в социальном смысле, о чем уже сказано было в своем месте. И идея Раскольникова «верно угадана» Достоевским, найдена им в нараставшей капиталистической действительности, порождавшей гипериндивидуалистическое самомнение одиночек, причем в двух ипостасях: в форме стремления Единственного превратить мир и населяющее его человечество в свое подножие и в свою вотчину, в своих рабов, и в форме волюнтаристской иллюзии о мессианистическом предназначении избранного меньшинства, вождизма одиночек, призванных будто бы осчастливить прозябающую во тьме, несчастиях и покорности массу. Обе эти формы выступали отдельно, но и взаимодействуя друг с другом. Хронологически они сопутствовали развитию и нарастанию классовой борьбы пролетариата против буржуазии.
С гениальной чуткостью уловил Достоевский появление «любопытного типа всемирно болеющего человека», взрастившего в себе иллюзию всемогущества и своей идеи и своей воли, взлелеявшего в душе своей замысел заменить старый причинно-обусловленный мучительный путь развития новой, им установленной гармонией.
Новый тип привлекал его внимание как этическая личность, убеждения которой были связаны с натурой, с отношениями любви и ненависти, с властным порывом к практике, к немедленной реализации идеи. Гениальный творец воспроизводил тип в преображенном виде, не сливавшемся с конкретной его эмпирией, он создавал для него ему свойственную философему, толкавшую к определенному, из нее вытекавшему поведению, действию. В историческом романе все это было бы недопустимо. Но в философско-этическом романе именно этот путь открывал возможность глубочайших обобщений, перекрывавших узкую точность кружка, фракции, к тому же нередко враждовавших между собой. В типе, создаваемом Достоевским, начинали проступать всемирно-исторические черты, тип Достоевского ставил на суд истории и общественной совести возможность и допустимость предлагаемого способа преодоления зла во всем мире.
В романе «Преступление и наказание» Достоевский воплотил этот тип в Раскольникове.
Раскольников создан на основе законов художественного вымысла, слагающего тип по данным, взятым из действительности, но в соответствии с сюжетом и с особыми задачами, которые стоят перед художником, творящим свое конкретное произведение.
Достоевский считал, что смысл действительности обнаруживается в ее исключительных моментах, что персонаж как явление эпохи, как тип, выражающий ее существенные противоречия, устремления и идеалы, может быть обнаружен только в особенно редких обстоятельствах истории мира и биографии лица. В своем реалистическом способе типизирования Достоевский сохранял, в сжатом виде, и особенности классицизма, для которого типичность или даже характерность обнаруживалась в завершающем моменте существования героя, и особенности романтизма с его склонностью улавливать тип в самые высокие или в самые низкие и уж, во всяком случае, в самые необыкновенные и бурные моменты его жизнедеятельности.
Тип, по Достоевскому, это обострение сущего, это образ, в котором отношение определенных социальных слоев или ведущего меньшинства к земле, к народу, к богу, к идеалу доведено до предела, а вместе с тем доведены до предельного накала и его характер и его воля. Типы чрезвычайно редко встречаются в действительности целиком, но все же могут существовать в своем концентрированном виде и реально.
Типическое в Раскольникове, в Соне, в Свидригайлове создано методом концентрации и обострения преимущественно внутреннего содержания, философского и нравственного. Так скрытые, жгучие, воспламеняющие свойства солнечных лучей обнаруживаются тогда, когда они — при помощи линзы — сосредоточены на одной точке. Но именно потому, что Раскольников,
Соня, Свидригайлов — типы, они еще художественно единичны, индивидуальны, они обладают не только внутренним содержанием, но и внешней выразительностью, они портретны.
У Достоевского преобладает видение внутреннего человека над видением его внешности, и тем не менее Достоевский выработал очень своеобразный и совершенный способ портретирования.
В «Преступлении и наказании» Достоевский использует часто метод двукратного портретирования. Герой изображается дважды, в кратком или распространенном описании. О Раскольникове на первых же страницах романа сказано как бы мимоходом, но точно: «Кстати, он был замечательно хорош собою, с прекрасными темными глазами, темно-рус, ростом выше среднего, тонок и строен». Во второй раз мы видим
Раскольникова иначе: «...Раскольников... был очень бледен, рассеян и угрюм. Снаружи он походил как бы на раненого человека или вытерпливающего какую-нибудь сильную физическую боль: брови его были сдвинуты, губы сжаты, взгляд воспаленный. Говорил он мало и неохотно, как бы через силу или исполняя обязанность, и какое-то беспокойство изредка появлялось в его движениях».
Достоевский имел дело с героями, проходившими через идейную и нравственную катастрофу, переворачивавшую все вверх дном в их нравственной сущности. Поэтому на протяжении своей романной жизни они переживали по крайней мере два момента, когда наиболее были на себя похожи. Раскольников был создан из превосходного человеческого материала, в ином, более совершенном мире его внутренние качества прекрасно гармонировали бы с его внешностью. Раскольников был по природе своей привлекателен, об этом и говорит его наружность, какой она была до того, как он вовлекся в поток своей казуистики. Но убийство, совершенное во имя выношенной им ужасной идеи, привело к крушению не только его логического построения, но и сердца его, всей сущности его натуры, что и отразилось на его наружности, в его портрете. Раскольников был нравственно жестоко ранен, и много предстояло ему еще прожить, чтобы прийти к новому равновесию, если оно еще было возможно для него.
Глава третья
Неправомерность экзистенциалистской трактовки
Закономерность реально существующего и реалистически изображенного мира — предпосылка сюжетного построения «Преступления и наказания».
Роман, в котором идеологический перелом в душе героя и дальнейшая его «рестаурация» произошли бы под влиянием Христа, был бы совершенно иным романом, чем тот, который мы знаем. Он приобрел бы религиозно-мистический оттенок и был бы, при всем мастерстве Достоевского, довольно-таки трафаретен.
Н. Бердяев помнит, что Достоевский называл себя реалистом и «считал свой реализм реализмом действительной жизни». Но Бердяев не хочет и не может поверить Достоевскому. Он старается доказать, что Достоевский, вопреки тому, что сам говорил о себе, не реалист, что Достоевский в творчестве покидал реальный мир и, устремляясь в глубь своего духа, питался лишь его имманентным содержанием. Бердяев оставляет в стороне, «выносит за скобки» то огромное значение, которое Достоевский придавал фактам «внешней», то есть объективной, жизни.
Творчество Достоевского обозначает, по его мнению, «поворот внутрь», «прорыв через замкнутую «материальную» и «психологическую» действительность». В творчестве Достоевского отразились внутренние, духовные, чистые (то есть абсолютно не связанные с внешним миром) противоречия самого Достоевского, «в судьбе своих героев он рассказывает о своей судьбе, в их сомнениях — о своих сомнениях, в их раздвоениях — о своих раздвоениях, в их преступном опыте — о тайных преступлениях своего духа».
Достоевский считал основной целью и основной мыслью всякого передового искусства, в том числе и своего, не проповедь смерти, а «восстановление погибшего человека, задавленного несправедливо гнетом обстоятельств застоя веков и общественных предрассудков.
Л. Шестов, H. Бердяев и их последователи считали, что роман Достоевского выражает экзистенцию его собственной личности.
Субъективное самораскрытие героя или всеведение автора — это не разные технические приемы повествования, а следствия разного подхода к эстетическим отношениям искусства и действительности.
Экзистенциалистская трактовка подразумевает имманентность искусства автору, его существованию. Поскольку речь идет о романе, представляющем некую как бы замкнутую целостность, предполагается, что герой его идентичен автору или, во всяком случае, является подставным лицом автора, что мир, изображенный в романе, имманентен главному персонажу. При такой предпосылке окажется, что в искусстве Достоевского есть только субъект с его переживаниями. Философско-методологически дело ненамного изменится, если переживания будут заменены идеями,— в обоих случаях объект искусства Достоевского пропадает.
Меж тем весь ход предшествующего исследования доказал, что мир в «Преступлении и наказании» имманентен самому себе, чему нисколько не мешает в высшей степени своеобразная методология, которой вскрывается его сущность. Вся трагедия Раскольникова и базируется на невозможности преодолеть имманентное существование мира субъективистской идеей и волюнтаристским актом.
Идейное и моральное крушение Раскольникова, после совершенного им двойного убийства, не означает поворота его совести внутрь, в индивидуалистическую духовную глубину или к своему экзистенциалистскому «существованию».
Достоевский осуждает и подпольного человека и Раскольникова не внешне-публицистически, а художнически, идеологическое осуждение подкреплено и закреплено эстетическим успехом, победой смысла всего произведения, низлагающего мотивировки отдельных персонажей в движении совокупной образной системы.
Имманентность мира самому себе (или, иначе, независимость его существования от субъективистского сознания, от субъективистской воли), а также объективность нравственных критериев обеспечивают наследию Достоевского значение полноценного реалистического искусства.
Глава четвёртая
Время
Так как мир, по Достоевскому, был объективен, социален и надиндивидуален, то у него не могло быть экзистенциалистского отношения к времени. Человек смертен, существование человека ограничено, это, естественно, знал и Достоевский, но у него и речи нет о том, что понятие времени определяется границами человеческого существования, вехами индивидуального рождения и индивидуальной кончины. Достоевский был сосредоточен на современности эпохи, отечества, России, Европы, всей планеты. К прошлому Достоевский был равнодушен не потому, что не интересовался им, а потому, что оно не может быть изменено. Зато к настоящему Достоевский был прилеплен всеми фибрами своего существа, настоящее представляло для него двойной интерес—и само по себе, и потому, что оно было чревато будущим. От настоящего Достоевский обращал свои взоры к грядущему, которое предстояло перед ним не как «наперед заданное бытие» индивида, а как неизвестное, имеющее осуществиться в масштабе всего человечества. Будущее таило в себе или всеобщую гибель, или всеобщее возрождение, но на характер будущего можно было воздействовать участием в сегодняшней жизни.
Тип и портрет
Традиционный реализм, по мнению Достоевского, не захватывал и одного процента новой русской действительности.
Каждая эпоха имеет свою типологию, и смена эпох влечет за собой смену господствующих типов, особенно если время ломается решительно и круто.
По мнению Достоевского, лишние люди кончились вместе с Онегиным и Печориным, и барственная лень какого-нибудь Райского представлялась ему явлением ничтожным или рудиментарным в сравнении с деятельными устремлениями новых поколений. Ему смешна была широкость, выражающаяся в пьяном разгуле да бесхарактерной доброте, как у Любима Торцова, например. Такие люди, как Обломов, Болконский и Левин, писал он, уже не характеризуют русское общество и русский народ в целом, да им и легко исправить свои недостатки, потому что им противопоставлены весьма определенные положительные образцы для подражания— Штольц, Пьер Безухов, даже откупщик из «Мертвых душ».
Типы, вычеканенные столетиями и уже застывшие, как отрицательные, так и назидательно-благополучные,— это все сужающееся меньшинство, исключения и потому не могут дать реального представления о современности. Представители большинства сегодняшнего дня — это именно Раскольников, Соня, Свидригайлов и другие персонажи романов Достоевского.
Раскольников порожден эпохой и взят из эпохи, и не только в социальном смысле, о чем уже сказано было в своем месте. И идея Раскольникова «верно угадана» Достоевским, найдена им в нараставшей капиталистической действительности, порождавшей гипериндивидуалистическое самомнение одиночек, причем в двух ипостасях: в форме стремления Единственного превратить мир и населяющее его человечество в свое подножие и в свою вотчину, в своих рабов, и в форме волюнтаристской иллюзии о мессианистическом предназначении избранного меньшинства, вождизма одиночек, призванных будто бы осчастливить прозябающую во тьме, несчастиях и покорности массу. Обе эти формы выступали отдельно, но и взаимодействуя друг с другом. Хронологически они сопутствовали развитию и нарастанию классовой борьбы пролетариата против буржуазии.
С гениальной чуткостью уловил Достоевский появление «любопытного типа всемирно болеющего человека», взрастившего в себе иллюзию всемогущества и своей идеи и своей воли, взлелеявшего в душе своей замысел заменить старый причинно-обусловленный мучительный путь развития новой, им установленной гармонией.
Новый тип привлекал его внимание как этическая личность, убеждения которой были связаны с натурой, с отношениями любви и ненависти, с властным порывом к практике, к немедленной реализации идеи. Гениальный творец воспроизводил тип в преображенном виде, не сливавшемся с конкретной его эмпирией, он создавал для него ему свойственную философему, толкавшую к определенному, из нее вытекавшему поведению, действию. В историческом романе все это было бы недопустимо. Но в философско-этическом романе именно этот путь открывал возможность глубочайших обобщений, перекрывавших узкую точность кружка, фракции, к тому же нередко враждовавших между собой. В типе, создаваемом Достоевским, начинали проступать всемирно-исторические черты, тип Достоевского ставил на суд истории и общественной совести возможность и допустимость предлагаемого способа преодоления зла во всем мире.
В романе «Преступление и наказание» Достоевский воплотил этот тип в Раскольникове.
Раскольников создан на основе законов художественного вымысла, слагающего тип по данным, взятым из действительности, но в соответствии с сюжетом и с особыми задачами, которые стоят перед художником, творящим свое конкретное произведение.
Достоевский считал, что смысл действительности обнаруживается в ее исключительных моментах, что персонаж как явление эпохи, как тип, выражающий ее существенные противоречия, устремления и идеалы, может быть обнаружен только в особенно редких обстоятельствах истории мира и биографии лица. В своем реалистическом способе типизирования Достоевский сохранял, в сжатом виде, и особенности классицизма, для которого типичность или даже характерность обнаруживалась в завершающем моменте существования героя, и особенности романтизма с его склонностью улавливать тип в самые высокие или в самые низкие и уж, во всяком случае, в самые необыкновенные и бурные моменты его жизнедеятельности.
Тип, по Достоевскому, это обострение сущего, это образ, в котором отношение определенных социальных слоев или ведущего меньшинства к земле, к народу, к богу, к идеалу доведено до предела, а вместе с тем доведены до предельного накала и его характер и его воля. Типы чрезвычайно редко встречаются в действительности целиком, но все же могут существовать в своем концентрированном виде и реально.
Типическое в Раскольникове, в Соне, в Свидригайлове создано методом концентрации и обострения преимущественно внутреннего содержания, философского и нравственного. Так скрытые, жгучие, воспламеняющие свойства солнечных лучей обнаруживаются тогда, когда они — при помощи линзы — сосредоточены на одной точке. Но именно потому, что Раскольников,
Соня, Свидригайлов — типы, они еще художественно единичны, индивидуальны, они обладают не только внутренним содержанием, но и внешней выразительностью, они портретны.
У Достоевского преобладает видение внутреннего человека над видением его внешности, и тем не менее Достоевский выработал очень своеобразный и совершенный способ портретирования.
В «Преступлении и наказании» Достоевский использует часто метод двукратного портретирования. Герой изображается дважды, в кратком или распространенном описании. О Раскольникове на первых же страницах романа сказано как бы мимоходом, но точно: «Кстати, он был замечательно хорош собою, с прекрасными темными глазами, темно-рус, ростом выше среднего, тонок и строен». Во второй раз мы видим
Раскольникова иначе: «...Раскольников... был очень бледен, рассеян и угрюм. Снаружи он походил как бы на раненого человека или вытерпливающего какую-нибудь сильную физическую боль: брови его были сдвинуты, губы сжаты, взгляд воспаленный. Говорил он мало и неохотно, как бы через силу или исполняя обязанность, и какое-то беспокойство изредка появлялось в его движениях».
Достоевский имел дело с героями, проходившими через идейную и нравственную катастрофу, переворачивавшую все вверх дном в их нравственной сущности. Поэтому на протяжении своей романной жизни они переживали по крайней мере два момента, когда наиболее были на себя похожи. Раскольников был создан из превосходного человеческого материала, в ином, более совершенном мире его внутренние качества прекрасно гармонировали бы с его внешностью. Раскольников был по природе своей привлекателен, об этом и говорит его наружность, какой она была до того, как он вовлекся в поток своей казуистики. Но убийство, совершенное во имя выношенной им ужасной идеи, привело к крушению не только его логического построения, но и сердца его, всей сущности его натуры, что и отразилось на его наружности, в его портрете. Раскольников был нравственно жестоко ранен, и много предстояло ему еще прожить, чтобы прийти к новому равновесию, если оно еще было возможно для него.
Глава третья
Неправомерность экзистенциалистской трактовки
Закономерность реально существующего и реалистически изображенного мира — предпосылка сюжетного построения «Преступления и наказания».
Роман, в котором идеологический перелом в душе героя и дальнейшая его «рестаурация» произошли бы под влиянием Христа, был бы совершенно иным романом, чем тот, который мы знаем. Он приобрел бы религиозно-мистический оттенок и был бы, при всем мастерстве Достоевского, довольно-таки трафаретен.
Н. Бердяев помнит, что Достоевский называл себя реалистом и «считал свой реализм реализмом действительной жизни». Но Бердяев не хочет и не может поверить Достоевскому. Он старается доказать, что Достоевский, вопреки тому, что сам говорил о себе, не реалист, что Достоевский в творчестве покидал реальный мир и, устремляясь в глубь своего духа, питался лишь его имманентным содержанием. Бердяев оставляет в стороне, «выносит за скобки» то огромное значение, которое Достоевский придавал фактам «внешней», то есть объективной, жизни.
Творчество Достоевского обозначает, по его мнению, «поворот внутрь», «прорыв через замкнутую «материальную» и «психологическую» действительность». В творчестве Достоевского отразились внутренние, духовные, чистые (то есть абсолютно не связанные с внешним миром) противоречия самого Достоевского, «в судьбе своих героев он рассказывает о своей судьбе, в их сомнениях — о своих сомнениях, в их раздвоениях — о своих раздвоениях, в их преступном опыте — о тайных преступлениях своего духа».
Достоевский считал основной целью и основной мыслью всякого передового искусства, в том числе и своего, не проповедь смерти, а «восстановление погибшего человека, задавленного несправедливо гнетом обстоятельств застоя веков и общественных предрассудков.
Л. Шестов, H. Бердяев и их последователи считали, что роман Достоевского выражает экзистенцию его собственной личности.
Субъективное самораскрытие героя или всеведение автора — это не разные технические приемы повествования, а следствия разного подхода к эстетическим отношениям искусства и действительности.
Экзистенциалистская трактовка подразумевает имманентность искусства автору, его существованию. Поскольку речь идет о романе, представляющем некую как бы замкнутую целостность, предполагается, что герой его идентичен автору или, во всяком случае, является подставным лицом автора, что мир, изображенный в романе, имманентен главному персонажу. При такой предпосылке окажется, что в искусстве Достоевского есть только субъект с его переживаниями. Философско-методологически дело ненамного изменится, если переживания будут заменены идеями,— в обоих случаях объект искусства Достоевского пропадает.
Меж тем весь ход предшествующего исследования доказал, что мир в «Преступлении и наказании» имманентен самому себе, чему нисколько не мешает в высшей степени своеобразная методология, которой вскрывается его сущность. Вся трагедия Раскольникова и базируется на невозможности преодолеть имманентное существование мира субъективистской идеей и волюнтаристским актом.
Идейное и моральное крушение Раскольникова, после совершенного им двойного убийства, не означает поворота его совести внутрь, в индивидуалистическую духовную глубину или к своему экзистенциалистскому «существованию».
Достоевский осуждает и подпольного человека и Раскольникова не внешне-публицистически, а художнически, идеологическое осуждение подкреплено и закреплено эстетическим успехом, победой смысла всего произведения, низлагающего мотивировки отдельных персонажей в движении совокупной образной системы.
Имманентность мира самому себе (или, иначе, независимость его существования от субъективистского сознания, от субъективистской воли), а также объективность нравственных критериев обеспечивают наследию Достоевского значение полноценного реалистического искусства.
Глава четвёртая
Время
Так как мир, по Достоевскому, был объективен, социален и надиндивидуален, то у него не могло быть экзистенциалистского отношения к времени. Человек смертен, существование человека ограничено, это, естественно, знал и Достоевский, но у него и речи нет о том, что понятие времени определяется границами человеческого существования, вехами индивидуального рождения и индивидуальной кончины. Достоевский был сосредоточен на современности эпохи, отечества, России, Европы, всей планеты. К прошлому Достоевский был равнодушен не потому, что не интересовался им, а потому, что оно не может быть изменено. Зато к настоящему Достоевский был прилеплен всеми фибрами своего существа, настоящее представляло для него двойной интерес—и само по себе, и потому, что оно было чревато будущим. От настоящего Достоевский обращал свои взоры к грядущему, которое предстояло перед ним не как «наперед заданное бытие» индивида, а как неизвестное, имеющее осуществиться в масштабе всего человечества. Будущее таило в себе или всеобщую гибель, или всеобщее возрождение, но на характер будущего можно было воздействовать участием в сегодняшней жизни.