ВУЗ: Не указан
Категория: Не указан
Дисциплина: Не указана
Добавлен: 17.10.2024
Просмотров: 20
Скачиваний: 0
ВНИМАНИЕ! Если данный файл нарушает Ваши авторские права, то обязательно сообщите нам.
Сравнивая, а то и просто отождествляя идейные увлечения шестидесятых годов с идейными увлечениями сороковых, Достоевский, свободно компонуя образ Раскольникова, мог вложить в него опыт, которого не было у сверстников его героя. Раскольников смотрел на увлечения студентов-шестидесятников сверху вниз, как на то, что сам уже пережил и оставил, как на то, что не выдержало испытания в повторных крушениях и сороковых и шестидесятых годов.
Раскольников стоит перед теми же самыми видениями, которые преследовали некоторых героев докаторжных произведений Достоевского, да и самого Достоевского, но делает он из них уже иные выводы.
В «Преступлении и наказании» Достоевский вводит в повествование символически и историко-философски истолкованный пейзаж Петербурга над Невой в качестве переживания Раскольникова.
Пейзаж над Невой напомнил Раскольникову прежние его вопросы, недоумения и загадки и прежние надежды на их разрешение. Теперь, после убийства, но и не только вследствие убийства, он не может «о том же самом мыслить... как и прежде, и такими же прежними темами и картинами интересоваться, какими интересовался... еще так недавно».
Достоевский различал нигилистов-мошенников и нигилистов искренних, у которых «есть еще свой, вечно пребывающий основной пункт, на котором еще долго будет зиждиться социализм, а именно энтузиазм к добру и чистота их сердец», которые «так чисто, так беззаветно обратились в нигилизм во имя чести, правды и истинной пользы!».
Раскольников выбран Достоевским из числа последних.
Разочарование не освободило Раскольникова от чувства потрясенной справедливости. Наоборот, быть может, это чувство в нем еще усилилось и приобрело особенно горький характер, как начинает сильней болеть незажившая растравленная рана или незажившее растравленное горе.
Раскольников ищет иного пути к идеалу, иных средств осуществления идеала, которые раньше ему и в голову бы не пришли, притом таких, которые решили бы дело сразу и немедленно.
Путь к идеалу и самый идеал неразрывно связаны между собою. Кто избирает иной путь, тот неизбежно в той или иной степени видоизменяет и самый идеал. Решившись на убийство, Раскольников должен был отказаться от демократических социально-утопических мечтаний, с особой силой вспыхивавших в его сознании, когда он стоял и думал на берегу Невы. Да и само решение убить могло возникнуть только тогда, когда он признал своих прежних товарищей бессильными перед мировым злом, когда он пришел к заключению, что путь утопии — это в итоге путь капитуляции перед отвергаемой действительностью.
Боль за человека осталась, но она причудливо сплелась с недоверием к человеку.
Отличие Раскольникова от обыкновенных ренегатов, от всего стада «разочарованных», метнувшихся после поражения 1862—1863 годов к вульгарному либерализму или просто поступивших на службу к правительству, от «складных душ», по выражению Щедрина, состояло в том, что он не способен был примириться с действительностью, с ее неправдами и ее несправедливостями, не способен был вытравить из своей души обаяния прежних убеждений, что, махнув рукой на движение в целом, он вознамерился единолично решить задачу, не решенную его поколением или даже многими поколениями.
Разочарование не могло вытеснить из сознания и подсознания Раскольникова чувств, ассоциаций, мыслей, симпатий и антипатий, порожденных именно идеологией освободительного, социально-утопического, демократического и революционного лагеря.
Сон Раскольникова в высшей степени наглядно вскрывает источник чувства потрясенной справедливости, которое испытывал Раскольников: оно порождено было исканиями, переживаниями, гневом русской революционной демократии. В основе трагического сна Раскольникова лежит цикл Некрасова «О погоде».
Мало того, в изображении поведения толпы, присутствующей при трагически-символической сцене избиения лошади, чувствуются, сознательные или бессознательные реминисценции из Щедрина. В очерке «К читателю» (1862) бьют не лошадь, а человека, а присутствующая при этом толпа ведет себя точь-в-точь, как толпа в жестоком сне Раскольникова.
Раскольников разочаровался, он стал отступником. Раскольников — отступник -индивидуалист, в отчаянии решившийся проложить путь в будущее не вместе с трудно и сравнительно медленно видоизменявшейся передовой общественной мыслью, а в одиночку и сплеча. Раскольников несет с собой остатки былой веры, и Достоевский выражает это многократно, в своеобразной форме, продиктованной временем и литературной жизнью эпохи.
«Преступление и наказание», создававшееся по замыслу в полемических целях, против идеологии революционной демократии, очень часто вдохновляется социальной критикой, которой дышал утопический социализм. Самое драгоценное в Раскольникове — неугасшая, хотя и помутившаяся, совесть; она по первоначальному содержанию своему совпадает с совестью утопического социализма и революционной демократии; у них Раскольников находит критерии для осуждения неправды, в особенности капиталистической неправды.
Достоевский показал, откуда шли у Раскольникова, отпавшего от норм человеческой нравственности, отколовшегося от людей, нерастраченные нравственные критерии, искаженные, больные, но верные по исходной своей направленности суждения совести. Задавшись предварительной дидактической целью опровергнуть материалистический в основе своей социализм утопистов, Достоевский, как истинный художник с гениальным чутьем, возвел совесть Раскольникова не к абстрактной или религиозной общечеловеческой нравственности, а к той ее форме, какую она приняла в учении утопистов.
Однако в неизмеримо более трагическом, чем сцена из цикла «О погоде», сне Раскольникова есть некоторые важные ноты, которых у Некрасова нет. Это, с одной стороны, сознание беспомощности правды, равной беспомощности ребенка, а с другой — превращение проблемы применения силы против зла в проблему права на пролитие крови вообще.
Сон Раскольникова — страшная, грандиозная и совершенная по выполнению «вставка», сосредоточившая в себе в сжатой, конденсированной форме тысячелетний трагизм угнетения и порабощения, вековечную жестокость, на которой всегда держался мир, и такую страстную тоску по гуманности и справедливости, которая вряд ли где еще выразилась с такой грызущей, тревожащей энергией. Кровь, взывающая к состраданию во сне Раскольникова,— это кровь жертв, а не хозяев и повелителей, которых приходится насильственно смирять, она ничем не может быть оправдана, она вопиет об отмщении, она зовет к борьбе. Прав мальчик, в исступлении бросившийся с сжатыми кулачонками на зверя — Миколку; поучение отца: «пьяные шалят, не наше дело, пойдем!» — звучит лишь как отговорка бытового, бессильного и трусливого здравого смысла.
Раскольников так до самого конца и не подчинился здравому смыслу, тривиальному благоразумию мещанского существования.
Уже обложенный со всех сторон Порфирием, уже наполовину сдавшийся, Раскольников продолжает придерживаться идеала нового Иерусалима, который сменит на земле всеобщую свалку каждого против каждого и всех против всех. Разговор о новом Иерусалиме двусмыслен: Порфирий подразумевает под новым Иерусалимом религию, Апокалипсис, Раскольников — утопический рай на земле, новый Иерусалим сенсимонистов и других утопистов, по-своему толковавших Евангелие.
Современники и друзья Достоевского не сомневались в том, что на деле имеет в виду Раскольников, говоря о новом Иерусалиме. Н. Ахшарумов, сам бывший петрашевец, писал в статье о романе, помещенной в журнале «Всемирный труд»: «Насчет того, что собственно Раскольников разумеет под новым Иерусалимом, сомнения нет. Это тот новый порядок жизни, к которому клонятся все стремления социалистов, порядок, в котором всеобщее счастье может осуществиться, и Раскольников готов верить в возможность такого порядка, по крайней мере, он не оспаривает его возможности».
Раскольников потерял надежду на близкое и реальное осуществление утопического рая, но он не мог подавить в себе голоса, взывающего к справедливости.
Роман так создан, так «построен», что тревожащие совесть, неутоленные, взывающие к помощи страдания людские показаны не в противовес Раскольникову, а как бы его глазами и таким образом, что сочувствия Достоевского в этом сливаются с сочувствиями Раскольникова. Весь роман пронизан скорбью о том, что мир несправедлив, и весь звенит, как напряженная струна, мольбою о справедливости.
Потрясенное чувство оскорбленной справедливости проходит через весь роман, и — что очень важно — оно сопутствует каждому шагу его главного героя.
Глава четвёртая
Когда человек бывает подлецом?
В связи с чувством потрясенной справедливости раскрывается смысл важного мотива, проходящего через весь текст романа, без анализа которого нельзя оценить ни мышления, ни поведения его главного героя.
Раскольников делит людей на подлецов и не подлецов, а практику их — на подлую и не подлую.
В общепринятом смысле слова подлец Лужин. Разумихин и называет его дважды подлецом. Подлы циничные анекдоты Свидригайлова, подл свидригайловский расчет меры в разврате, чтобы преждевременно не истаскаться. Подлы жильцы, протискивавшиеся в дверь, в ермолках, с папиросками, трубками, с картами в руках, чтобы позабавиться голодными скандалами в семье Мармеладовых.
Подлость, по Порфирию,— это нарушение общеустановленных заветов и законов, нравственных и гражданских, подло восстание на них, подло убийство и всякий убийца — подлец. Порфирий вносит в определение понятий «подлость», «подлец» юридические мотивы. Но Раскольников и по мнению Порфирия не безнадежный подлец. Раскольников — человек с принципами. Дело у него не расходится со словом; следовательно, излечение Раскольникова от «подлости» должно начаться с изменения его «слова», его идеи, идеала, с перемены «бога», по Порфирию, с признания существующего мира.
Мир для Порфирия данность, на которую посягать не положено. «Вы не безнадежный подлец» — в устах Порфирия значит: вы излечитесь от подлости, если склонитесь перед старой правдой и примиритесь с нею.
В «Преступлении и наказании» Раскольников энергично провозглашает: кто терпит зло, кто привыкает к неправедному миру — тот и есть подлец.
Люди подлецы, раз они примиряются с такими условиями жизни, которые хуже узенькой площадки над пропастью, если они живут лишь для того, чтобы жить, да еще обожествляя тяготеющий над ними жестокий и унижающий закон.
Раскольников знал, однако, что не все люди подлецы или, во всяком случае, не до конца подлецы. Он понимал, что такие, как Мармеладов,— это все-таки не до конца привыкшие и оттого и пьющие. Пьянство—это не только проявление отчаяния, это еще и судорога слабого, но не способного привыкнуть к страданиям, к несправедливости, к отсутствию сострадания.
Не может привыкнуть и Катерина Ивановна. «Ис- сосали мы тебя»,— обращается она к Соне. Ее слезы и вопли на улицах — своеобразный бунт, единственно возможная для нее форма бунта.