Добавлен: 17.03.2024
Просмотров: 26
Скачиваний: 0
ВНИМАНИЕ! Если данный файл нарушает Ваши авторские права, то обязательно сообщите нам.
9 января: факты и рассказы очевидцев.
Правительство усиленно готовилось к расправе с народом: войска заняли вокзалы, электростанцию, телефонную станцию, трамвайные парки. У мостов через Неву и на основных магистралях столицы, ведущих к Зимнему дворцу, стояли воинские части, их задачей было не пропустить манифестантов в центр города.
Воскресным утром 9 января около 140 тыс. рабочих Петербурга со своими семьями торжественными колоннами двинулись к Дворцовой площади. Несли иконы, хоругви, портреты царя и царицы, впереди шли священники в праздничном облачении. Самую большую колонну Нарвского района возглавлял Гапон с рабочей петицией в руках. Такого грандиозного шествия не знали еще улицы Петербурга. Настроение массы людей, двигавшейся к Зимнему дворцу, донес до нас М. Горький — очевидец событий этого страшного дня.
«...Переливаясь из улицы в улицу, масса людей быстро росла, и этот рост внешний постепенно вызывал ощущение внутреннего роста, будил сознание права народа-раба просить у власти внимания к своей нужде». Шли, стараясь отбросить сомнение, шевелившееся у многих в душе. Шли просить и боялись своей решимости и еще сильнее, что неправильно поймут...
Цепь солдат, преграждавшая дорогу на мост, не поколебала идущих. Они еще наивно думали, что солдаты — «для порядка».
«И вдруг в воздухе что-то неровно и сухо просыпалось, дрогнуло, ударило в толпу десятками невидимых бичей... Тут и там раздавались стоны, у ног толпы легло несколько тел... И снова треск ружейного залпа, еще более громкий, более неровный... Люди падали по двое, по трое, приседали на землю, хватаясь за животы, бежали куда-то прихрамывая, ползли по снегу, и всюду на снегу обильно вспыхнули яркие красные пятна. Они расползались, дымились, притягивая к себе глаза... Толпа подалась назад, на миг остановилась, оцепенела, и вдруг раздался дикий, потрясающий вой сотен голосов. Он родился и потек по воздуху непрерывной, напряженно дрожащей пестрой тучей криков острой боли, ужаса, протеста, тоскливого недоумения и призывов на помощь».
…В раннее тихое утро 9 января 1905 года мы вышли на улицу. По Шлиссельбургскому тракту к Невской заставе двигались люди в праздничных одеждах. Ближе к Ново-Прогонному переулку тракт запрудил народ. Впереди на чистых полотенцах пожилые мужчины и женщины держали большие иконы в блестящих ризах из часовни Скорбящей богоматери и портреты царя. Над толпой колыхались хоругви — на тусклой позолоте темнел строгий лик Христа.
— Пошли!.. С богом!..— крикнул кто-то впереди, и толпа двинулась, далеко растянувшись по тракту.
— Спаси, господи, люди твоя и благослови достояние
твое!..— как последняя надежда обездоленных людей звучала в морозном воздухе старая молитва.
Мужчины, женщины с детьми, старики шли неторопливо, уверенно, с торжественной решимостью и просветленными лицами. Вся Невская застава выплеснулась на тракт и двинулась к центру. Мы с Колей оказались в середине процессии. Когда голова ее подошла к Шлиссельбургской пожарной части, впереди что-то произошло: стихла молитва и по толпе пошел гул.
Вдруг в морозном воздухе рвануло сухим треском и эхом отдалось на другом берегу Невы. толпа оцепенела. Хоругви закачались и стали падать в гущу народа.
Казаки!.. Солдаты!.. Стреляют!..— кричали люди и бежали во дворы, через огороды, в страхе жались к заборам. Захлебываясь слезами и ужасом, кричал чей-то ребенок. Посредине тракта на затоптанном снегу стояла на
коленях старая женщина в клетчатой шали.
Богородица матушка! Спаси и помилуй! — молилась она, подняв к небу узловатые руки. Крупные слезы катились по ее морщинистым щекам.
— Пойдем, Ванюшка, через Неву! — крикнул Коля.
Мы перемахнули через забор, пробежали огородом и колобками скатились на реку. Здесь было просторно и ветрено. Народ цепочками тянулся по неровному, занесенному снегом льду и проторенной к другому берегу дороге... Десятки тысяч людей, просочившись ручейками через заслоны войск, все еще несли свою веру и надежду к Зимнему, несли иконы и портреты кровавого царя. И мы с Колей шли с ними в большой тревоге: а что же будет на Дворцовой площади? У Александровского сада мы остановились. Огромная толпа не двигалась дальше.
Почему не идут на площадь, отец? — спросил я высокого бородатого старика.
А ты поди, поди, сынок! Там солдаты, они тя пустят! — сердито ответил он.
Впереди призывно запел солдатский рожок и вслед рванул залп, за ним другой, третий...
— Стреляют, ироды! — громко удивился старик, и вдруг его ноги в больших серых валенках подогнулись, и
он свалился на обочину тротуара.
Толпа завопила, закричала, шарахнулась назад. На снегу чернели неподвижные тела, подтекавшие алыми пятнами. За толпой вдогонку мчались казаки с саблями наголо, рубили и топтали бегущих в ужасе людей. Пытаясь укрыться от казачьих сабель, люди метались по улице, ломились в запертые ворота и подъезды. Подхваченные толпой, побежали и мы. Сначала рыжий Колин башлык мелькал рядом. Я споткнулся о что-то мягкое и грохнулся на мостовую, под ноги бегущих людей. Они наступали и падали на меня, не давая подняться.
Лошадиные копыта больно брызнули в лицо комьями мерзлого снега. Я прижался к обледенелой мостовой, охватив голову руками, а подо мной мчались кони. Не знаю, сколько пролежал так, оглушенный и обессиленный. Наконец я опомнился.
«Жив!» — промелькнуло в сознании. Поднял голову и огляделся: топот, крики, выстрелы раздавались впереди; на окровавленном снегу лежали люди, некоторые шевелились и стонали; из материнской кошелки рассыпалась печеная картошка; неподалеку валялась изломанная и растоптанная хоругвь.
Коля!.. Коля!..—отчаянно закричал я.
Не ори, парень,— пробурчал лежавший рядом человек.—Ползи, пока цел!—втянув голову в плечи, он проворно пополз к домам. Я тоже отполз в сторону и поднялся на ноги. Лязгая зубами от внезапного озноба, я осматривал лежавшие на улице тела и не нашел ни одного в рыжем башлыке. Мужчины без шапок, раскинувшие руки на грязном снегу, дети, женщины лежали в разных позах, как настигла шальная смерть. У некоторых вместо головы перемешанный со снегом кровавый
студень.
Шатаясь как пьяный, сам не зная куда, я побрел вдоль тротуара. Сквозь зеркальное стекло богатого подъезда на меня глянул бородатый швейцар в галунах. Злобно показав ему кулак, я свернул в переулок и наконец вышел на улицу, где люди не ползали по снегу, а ходили, разговаривали и грелись у костров.
— По ком плачешь, родимый? Аль потерял кого? — участливо спросила маленькая старушка.
Я провел ладонями по щекам, они были мокры от слез. Сам того не замечая, я плакал о людях, оставшихся на снегу, о потерянном друге. Сжав кулаки, молча пошел дальше. Жгучая ненависть росла и клокотала, заполняя все мое существо. А рядом в одиночку и группами шли потрясенные и озлобленные люди, проклиная царя и Гапона.
В ранних сумерках дворники, полицейские и солдаты собирали в сани и накрывали рогожами окоченевшие на снегу тела. Несколько ночей из больниц и моргов тайком вывозили вагоны трупов на Преображенское кладбище и сваливали в огромные ямы. Скрывая следы страшного преступления, полицейские закидывали безвестные могилы комьями мерзлой глины и сравнивали с землей…
И. В. Попов.
Итоги.
Вместе с дымом от ружейных залпов рассеялась вера рабочих в царя. Пули и невинные жертвы, павшие у всех на глазах,— сильные аргументы, они убеждают лучше любых слов. Смятение, ужас, изумление быстро сменились у оставшихся в живых ненавистью к палачам, желанием постоять за себя, за свою жизнь, за свои права, желанием бороться. На улицах города начались рукопашные схватки рабочих с солдатами. На Васильевском острове, на Шлиссельбургском тракте, у Нарвской заставы, на Троицком мосту, у Александровского сада, на Невском выросли баррикады, около которых шли настоящие сражения рабочих с войсками. «У нас нет больше царя!», «Долой самодержавие!» — кричали тысячи людей. Газета «Право» писала, что рабочие унесли с собой в братскую могилу веру в живой источник правды и справедливости.
По официальным, сильно преуменьшенным данным, 9 января было убито 96 человек и ранено 330. Но по подсчетам журналистов — очевидцев событий, убитых и раненых в различных районах города насчитывалось около 4,6 тыс. человек. С тех пор 9 января называется Кровавым воскресеньем. В этот день на улицах Петербурга была расстреляна вера рабочих и в царя, и в бога. Позади пролегла та последняя грань, преодолев которую остается рассчитывать только на свои силы. «После 9 января не обманете»,— отвечали потом рабочие на любые маневры правительства.
В том, что стрельба, а не политические или социально-экономические меры, стала ответом на мирное массовое шествие с обращенной к царю мольбой о «правде и защите», сказались антинародный характер режима и острота классовых противоречий, придававшие неприемлемый для самодержавия характер любым требованиям, в какой бы форме они не заявлялись. Совсем незадолго до нового года в полемике по поводу осуществления указа 12 декабря Витте и Победоносцев сошлись на том, что в вопросе о характере государственного строя нельзя давать голоса обезумевшей толпе (при этом имелись в виду речи на либеральных банкетах, адреса и петиции земских, дворянских, интеллигентских организаций), а теперь оказывалось, что политические лозунги выдвигаются широким массовым движением, что в роли застрельщика общеполитической борьбы в стране выступают петербургские рабочие.
