Файл: Системный подход в современной науке..pdf

сопровождающих генезис новых исследовательских программ, в ос­ новном применительно к прогрессу физической науки. Было показа­ но, что подобный подход к научным революциям, переосмысленный с позиций материалистической диалектики, действительно оказыва­ ется довольно плодотворным17.

Новые перспективы для понимания динамики знания в ходе науч­ ных революций открывают исследования проблемы генезиса знания, в том числе не выводимого из прежних оснований18. В частности, В.С. Стёпин, рассматривая концептуальные революции как измене­ ние стратегии научного поиска, т. е. смены исследовательских про­ грамм, ядром подобных программ в той или иной науке рассматрива­ ет «картину исследуемой реальности», задающую предметную об­ ласть соответствующей науки19. Эти исследования, на наш взгляд, существенно прояснили многие моменты, связанные с ответом на во­ прос, который постоянно ставится авторами эволюционистских моде­ лей динамики науки, особенно Тулмином: при каких обстоятельствах и на основе каких механизмов одна концептуальная система («попу­ ляция») знаний сменяется другой? Достаточно убедительно показа­ но и то, что возникновение и обоснование «концептуальных нов­ шеств» в науке — не чисто эволюционный процесс, а некоторый сдвиг или перелом. Он охватывает основания системы научного знания, а также интеллектуальный аспект познавательной деятельности в пределах рассматриваемой научной дисциплины. Оказалось, что специфика концептуальных революций, по сравнению с эпохами «нормального» научного прогресса, может быть выявлена средства­ ми логико-методологического анализа.

После упомянутых исследований, на наш взгляд, уже нельзя рас­ сматривать концептуальные революции как феномен, недоступный «рациональной реконструкции» логико-методологическими средст­ вами. Возможность таких реконструкций, охватывающих и процессы генезиса принципиально нового знания, убедительно показана на ря­ де «образцов». Вместе с тем значительно углубляется понимание сущности и механизмов, критериев, структуры научных революций.

Революция в науке выступает как эпоха интенсивного роста знаний, коренной перестройки философских и методологических оснований на­ учных дисциплин, формирование новых стратегий познавательной дея­ тельности. Подобные перестройки определяются, согласно В.С. Стёпи­ ну, во-первых, обнаружением принципиально новых типов объектов, ко­ торые уже не могут быть ассимилированы существующей системой

знания, и, во-вторых, социокультурыыми факторами. Очень перспек­ тивна, в частности, идея В.С. Степина о важной роли социокультурных факторов в отборе из нескольких возможных путей развития научной дисциплины того, который и реализуется в ходе научного прогресса.

Достаточно корректно зафиксированы в концепции В.С. Степина и критерии научных революций. Они определяются формированием новых оснований научного поиска, завершающимся в основном по­ сле появления новых фундаментальных теорий.

Например, критерием глобальной научной революции может стать достаточно быстрая перестройка одновременно идеалов и норм на­ учного познания (включая идеалы научности) и научной картины ми­ ра. Именно эти процессы характеризуют структуру изменений в ес­ тествознании XVI—XVII вв. Наиболее очевидным их выражением яви­ лось формирование механицизма как общего методологического подхода к изучению природы. Но следует заметить, что одновремен­ но произошло также формирование иной системы идеалов и норм познания, характерных для описательного подхода в изучении явле­ ний природы (в астрономии, биологии, геологии и других науках), по своим принципам во многом отличной от механицизма, а также «картины мира натуралиста» (В.И. Вернадский), в значительной ме­ ре основанной на этом подходе. «Картина мира натуралиста» высту­ пала как определенная альтернатива механической картине мира, целенаправляя изучение явлений, не сводимых к системе конструк­ тов последней. Любопытно, что даже в естествознании XVIII в., на стиль мышления которого механицизм оказал наибольшее влия­ ние, описательный подход и «картина мира натуралиста» играли важ­ ную эвристическую роль в познании природы.

Далее, хотя сам В.С. Степин и не согласен с выделением мини-ре­ волюций как особого типа революционных изменений в науке, его мо­ дель позволяет сформулировать достаточно четкие критерии и для них. Если революция в какой-либо научной дисциплине связана с пе­ ресмотром всех блоков «картины исследуемой реальности», то ми­ ни-революция выражается в коренной перестройке содержания не всех, а лишь одного или нескольких из этих блоков20. Такому крите­ рию соответствовало, например, появление электромагнитной карти­ ны мира, которая стала методологическим основанием электродина­ мики Максвелла. (Излагаемая точка зрения, очевидно, не согласует­ ся с идеей полного отбрасывания прежней «картины исследуемой ре­ альности» в ходе научной революции, как это представлено, напри­

мер, в модели П.С. Дышлевого.) С большой полнотой и конкретнос­ тью прослеживается на основе предложенной В.С. Степиным схемы и специфика процессов интенсивного роста знания в научных рево­ люциях разных эпох. Весьма привлекательна возможность реконст­ рукции революционных изменений в науке, связанных с трансляцией абстрактных объектов из одних научных дисциплин в другие. Схема В.С. Степина позволяет более целенаправленно подходить к анали­ зу достижений современной науки, выделению среди них преобразо­ ваний потенциально революционного характера.

Логико-методологические исследования научных революций уже привели к интересным и содержательным выводам. Нет, однако, ни­ чего удивительного в том, что многие проблемы остаются пока недо­ статочно разработанными. Например, какие именно концептуальные изменения следует рассматривать как процессы интенсивного роста знаний? Включают ли они открытия принципиально новых фактов (если их появление предшествовало разработке новой фундамен­ тальной теории) или же только новых оснований научного поиска, ко­ торые находят относительное завершение после создания новой тео­ рии? Большинство исследователей оставляют подобные вопросы без сколько-нибудь обоснованного ответа. В лучшем случае он дается лишь в общей форме. Или же выдвигаются такие логико-методоло­ гические критерии научной революции, которые сконструированы со специальной целью — максимально «сжать» эпоху научной револю­ ции во времени. На достаточно серьезном уровне этот вопрос, как и ряд других, пока не прояснен.

Кроме того, в контексте не только выдвижения нового знания, но и его обоснования важную роль играют социально-психологичес­ кие моменты. Обоснование принципиально новой системы знания от­ нюдь не тождественно ее признанию; оба эти процесса часто не сов­ падают и по хронологическим рамкам.

Нетрудно заметить, что за внешне рациональными аргументами против принятия новых идей, концепций, теорий (ссылки на их несо­ ответствие «твердо установленным» эмпирическим или теоретичес­ ким знаниям, социокультурным традициям, недостаточную разрабо­ танность и т. п.) очень часто угадываются мотивы социально-психо­ логического порядка: нежелание или даже неспособность принять и признать новую научную картину мира или теорию.

Такое признание и в наше время не совершается путем почти мгно­ венного «переключения гештальта». Здесь Кун, конечно, не прав.

Вспомним, например, насколько мучительным и сложным был процесс признания релятивистской космологии, с какой страстью выдвигались в ходе этой мини-революции многими астрономами самые изощрен­ ные доводы с целью отвергнуть принципиально новое знание. Споры продолжались вплоть до момента, когда даже сторонникам фридмановской космологии стало ясно, что предстоит переход к новой, более общей релятивистской и квантовой теории Вселенной. Глубинная суть всех приводимых доводов, даже если они соответствовали общепри­ нятым стандартам научной полемики (а так было далеко не во всех слу­ чаях!), отражала не что иное, как научный консерватизм их авторов.

Признание выдающихся достижений естествознания прошлых эпох имело еще меньше общего с представлениями, согласно кото­ рым выбор теории должен определяться скрупулезным подсчетом ве­ роятности большего правдоподобия одной из них перед другой. Гелиоцентричеекая система Коперника была «признана» европейской наукой чуть ли не за столетие до получения таких ее обоснований, которые должны иметь вес с позиций логико-методологического под­ хода. Напротив, в России признание коперниканской системы про­ изошло лишь в связи с преобразованиями, осуществляемыми Пет­ ром I, причем и здесь социально-психологические, социокультурные факторы были, несомненно, определяющими. Механика Ньютона, до­ вольно быстро признанная у себя на родине, первоначально более чем холодно была принята естествоиспытателями других стран. Ее победа над картезианством надолго задержалась в силу именно тех факторов, которые выглядят иррациональными с позиций некоторых сторонников логико-методологического подхода.

Таким образом, необходим более полный анализ факторов, кото­ рые могут сильно, а в некоторых экстремальных случаях даже реша­ ющим образом влиять на становление новых исследовательских про­ грамм, интенсивный рост знаний. Отсюда следует, по нашему мне­ нию, что противопоставление логико-методологических и социально­ психологических критериев концептуальных революций, а тем более исключение последних из философско-методологического анализа динамики науки нельзя считать оправданным. Синтетическая концеп­ ция научных революций должна учитывать критерии, сформулиро­ ванные в рамках обоих подходов (как определенные моменты своих собственных обобщенных критериев).

Более того, говорить о концептуальной революции любого типа правомерно только тогда, когда становление новых исследователь­

ских программ сопровождается сопротивлением традиций, упорным неприятием принципиально нового знания. С нашей точки зрения, со­ противление традиций — не менее существенный признак подлинно научной революции, чем смена оснований научного поиска и концеп­ туальных структур науки. В отдельных крайних случаях это сопротив­ ление может принимать оттенок буквально иррационального оттор­ жения даже получивших достаточное обоснование научных теорий (мы уже называли эпизод с фридмановской космологией). Если же сопротивления традиций не было, то следует говорить, пожалуй, раз­ ве что о скрытой, невидимой революции.

Логико-методологические исследования научных революций включают анализ многих частных форм взаимосвязей между проис­ ходящими в науке эволюционными и революционными изменениями. Но выявление подобной взаимосвязи в периоды самих научных ре­ волюций разных типов не всегда проводится с необходимой полно­ той, что широко используют сторонники эволюционных концепций. Мы считаем, что заслуживает обсуждения следующая точка зрения: прогресс науки всегда, на любом этапе включает одновременно обе тенденции — эволюционную и революционную, причем та или иная из них оказывается доминирующей. Это и определяет специфику анализируемого этапа научного прогресса. С такой точки зрения на­ учные революции перестают казаться «экстраординарными» фено­ менами, хотя безосновательна и концепция «перманентной» научной революции.

Единство названных компонентов можно проследить как в дина­ мике целостной системы научной деятельности, так и в одних лишь интеллектуальных аспектах науки и, наконец, в процессах роста на­ учного знания. Если такая доминанта — революционные изменения

водном из разделов научной дисциплины, в самой этой дисциплине, а иногда и во всем естествознании, то они могут быть интерпретиро­ ваны соответственно как локальные, глобальные или мини-револю­ ции. Но подобная характеристика отнюдь не исключает того, что

врассматриваемой ячейке науки одновременно проводятся также ис­ следования, находящиеся вне русла революционных изменений и целенаправляемые либо прежними основаниями, либо довольно авто­ номные по отношению к глубинным основаниям науки, как старым, так и новым. Это — разного рода рутинная научная деятельность, по своему объему обычно составляющая основную ее часть. Иными словами, в то самое время, когда в рассматриваемой ячейке науки