ВУЗ: Не указан
Категория: Не указан
Дисциплина: Не указана
Добавлен: 03.02.2024
Просмотров: 146
Скачиваний: 0
ВНИМАНИЕ! Если данный файл нарушает Ваши авторские права, то обязательно сообщите нам.
Эксперт проф. д-р Рихард Кассирер, 43 лет, еврейской религии (присягает).
Д-р Кассирер: Мое заключение основано на двух медицинских обследованиях обвиняемого, которые я проводил в феврале текущего года, а также на том впечатлении, которое я получил сегодня во время слушания дела.
С тех пор после второго обследования и до сегодняшнего следствия я обвиняемого не видел. Первый раз обвиняемый приходил ко мне 5 февраля, а второй раз 18 февраля. О своей болезни он рассказывал через переводчика. Он родился от здоровых родителей — у них в семье ни у кого не было эпилептических припадков. Он не рассказал мне ничего существенного о тех исключительных душевных потрясениях, которые он пережил. Сказал, что первый припадок с ним был в 1917 году, второй — спустя год, а потом — раз в 3-4 месяца, потом стали повторяться чаще, поэтому он ко мне и пришел.
Как он мне рассказывал, сначала он впадает в беспокойное состояние, дрожит и чувствует противный трупный запах, а потом теряет сознание. Это продолжается несколько секунд, а потом наступает утомленность. Вначале же он мне сообщил, что никогда не было прикусывания языка, не имел мочеиспускания и, как другие ему говорили, во время припадков на губах у него появлялась пена.
Проведенное мною обследование не дало ничего существенного в отношении нервной системы. Сухожильные рефлексы были значительно повышены. Я дал на обследование кровь и мочу, но и тут результаты были отрицательные. После этого, на основании данных этого короткого обследования, я сделал предположение, что речь может идти о настоящей эпилепсии, и такое клиническое заключение я основывал на том, что припадки чем дальше, тем становились чаще и что он чувствовал противный запах, который обычно предшествует припадкам эпилепсии. В то время, если не ошибаюсь, больному я дал лекарство, о котором я знал, что оно нарушит его умственную деятельность. Он стал еще более уставать, и отчасти это и было причиною того, что прекратил свои занятия.
Но после всего того, что я услышал сейчас во время судебного процесса, я больше не могу настаивать на моем диагнозе эпилепсии, установленном клиническим исследованием. Теперь я в значительной степени склоняюсь к той точке зрения, что здесь речь идет не о настоящей эпилепсии, не о врожденности, о
соматической эпилепсии, а о припадках, которые имеют непосредственную связь с душевной жизнью больного.
Мы благодаря опыту войны еще больше узнали о природе этих припадков, увидели, как исключительно сильные душевные волнения и шоки вызывают у предрасположенных людей такие приступы, которые мы характеризуем как психоастенические волнения или как аффект.
На тех же основаниях, как и у тайного советника Липманна, я пришел к убеждению, что у обвиняемого налицо эпилепсия под аффектом. Главная причина для такого вывода заключается в том, что вся психика подверглась патологическим изменениям. Патологические изменения психики проявляются у больных не только в этих приступах, которые в большинстве связаны с возбуждениями, но и четко прослеживаются в других явлениях.
На почве подобной психической неуравновешенности и возникли аномальные душевные явления так, как это нам здесь представляли, и прежде всего явление матери во сне. Здесь, безусловно, нет никакого обмана, а помутнение сознания во сне, которого в бодрствующем состоянии не бывает. С этим также связаны аномалии в настроении или состояние постоянной подавленности, которая, по показаниям свидетелей, была у обвиняемого. Обвиняемый сделал очень характерное высказывание, сказав: «Когда я себя плохо чувствую, то мне является мать». Иначе говоря, когда он утомлен, когда он бессилен, когда он полон дум и воспоминаний, тогда перед ним появляется образ матери. Это состояние, когда ему является образ матери, настоящее психопатическое состояние.
По этой причине я прихожу к заключению, что обвиняемый стал тяжело душевнобольным. Причина этого явления — влияние тех глубоких душевных потрясений, которые вообще можно себе представить у человека. Эта душевная болезнь проявилась в продолжительных психоастенических и эпилептических припадках, которые сами по себе уже всегда являются признаками очень сильного нарушения душевного равновесия.
Наконец, на эту почву повлияло событие, ставшее причиной покушения, когда пред ним предстал убийца его родителей, в нем созрела мысль отомстить ему. Вследствие своего душевного расстройства он не принял во внимание ряд препятствий, которые нормального человека должны были бы удержать от этого шага. Ведь на него оказали воздействие тяжелейшие переживания. Таким образом я также заключаю, что есть ряд естественно-побудительных причин, которые породили у обвиняемого идею об этом покушении, но наряду с этими естественными побудительными причинами имеется ряд существенных патологических причин, которые сделали возможным поступок, но который не имел бы места, если бы существовали естественные тормозы. Кстати, я тоже уверен, что здесь не может быть речи о сумеречном состоянии.
Я убежден в том, что ряд существенных болезненных обстоятельств сыграл роль в совершенном обвиняемым покушении. В то же время я не хочу утверждать, что он совершил в состоянии, при котором абсолютно исключается ответственность, то есть то, что предусмотрено статьей 51, но обвиняемый очень близок к нему, но мы, психиатры, не можем точно провести эту грань.
Защитник Вертауэр: Есть ли обоснованные сомнения в том, что обвиняемый действовал сознательно, при свободе воли?
Эксперт Кассирер: Для меня нет никакого сомнения в том, что свобода воли не полностью отсутствовала.
Защитник Вертауэр: У вас совершенно нет сомнения, что она не была исключена?
Эксперт Кассирер: Я считаю, что она не была полностью исключена.
Защитник Вертауэр: Я только хочу спросить, есть ли подозрения, что она с медицинской точки зрения не была исключена.
Эксперт Кассирер: Нет.
Защитник Вертауэр: Другими словами — нет сомнения в том, что свобода воли существовала.
Защитник Нимайер: Могу ли я обратиться к эксперту с тем же вопросом, который задал первому эксперту? Можно ли узнать, какое было душевное состояние в момент совершения убийства?
Эксперт Кассирер: Этого нельзя знать, а можно лишь предположить.
Эксперт — д-р медицины проф. Эдмунд Форстер — старший врач клиники нервных болезней Берлинского университета, представитель главного врача проф. д-ра Бонхёфера, 42 года, евангельского вероисповедания.
После принятия присяги эксперта.
Проф. Форстер: В основном я могу присоединиться к тому мнению, которое высказали проф. Липманн и проф. Кассирер. Оба они авторитетны в данной области. Тем не менее, мне кажется, есть некоторые пункты, которые требуют своего освещения. Услышав все то, что перенес обвиняемый, у человека, само по себе понятно, должно возникнуть такое чувство, что он должен был убить Талаата, которого он считал убийцей. И вот первый вопрос: сделал бы то же самое и нормальный человек? Это совсем необязательно, потому что если бы и нормальный человек при этих обстоятельствах подумал, что «я должен убить убийцу», то приведение этой мысли в исполнение было бы совсем другим делом. Другие армяне, которые тоже пережили такие ужасы и имели, возможно, такое же намерение отомстить, на самом деле ведь такое покушение не совершали. Разумеется, преступление само по себе еще не есть доказательство того, что совершивший его патологически болен.
Второй вопрос: должен ли каждый человек, переживший подобные ужасы, непременно стать душевнобольным? Это тоже не так. Думаю, что мне здесь легко иметь свое твердое мнение, потому что в течение всей войны я работал в зоне опасности. Практика показала, что человек
может пережить невероятно много ужасов, не становясь душевнобольным. Хотя неспециалисту это может показаться невероятным, но тем не менее объективная статистика показывает, что число душевнобольных из-за войны не увеличилось, за исключением лиц, предрасположенных к душевным болезням. Я так же, как и предшествующие эксперты, стою на той точке зрения, что в лице обвиняемого мы имеем дело с безусловно душевнобольным. Тем самым возможности болезненного реагирования на ужасные события становятся возможными. Мне так же, как и проф. Липманну и проф. Кассиреру, безусловно, кажется, что здесь мы имели дело не с настоящей, а с эффектной эпилепсией. На основании двух своих подробных исследований и свидетельских показаний я пришел к убеждению, что припадки указывают лишь на эффектную эпилепсию. Раньше до своих ужасных переживаний обвиняемый не имел этих припадков. Теперь он их описывает со всей определенностью: когда ему представляются картины перенесенных ужасов, ему со всей ясностью мерещатся трупы, и он чувствует их запах. Потом наступают припадки, но не сопровождаемые ни обычными криками, ни тоническими и затем клоническими судорогами, как это присуще эпилепсии. А лишь стоны и дрожь, и затем он падает на землю. Такова структура этих припадков: он настолько живо переживает происшедшие ужасы, что теряет сознание. То, что в действительности было, ныне до такой степени становится живым перед его глазами, что он эти ужасы начинает испытывать в действительности. Здесь структура та же, когда при мысли о куске жареного мяса у голодного человека слюнки текут во рту.
Здесь также благодаря воображению имеет место то ощущение, которое должно быть с человеком, если бы он в самом деле съел мясо.
Но не каждый человек, который пережил такие ужасы, подвержен таким припадкам. Только болезненно предрасположенный подвержен им. И только человек с больной психикой изменяется в своей сущности под влиянием таких воспоминаний и навязчивых идей.
Я тоже, как и проф. Липманн, того мнения, что у обвиняемого вследствие навязчивой идеи произошло изменение личности в том понимании, как это описано у гениального немецкого психиатра Карла Вернике. Когда думаешь о душевной болезни под влиянием навязчивой идеи, то представляешь себе прежде всего образ сутяги. Дилетант легко распознает болезненность сутяги, который выкрикивает все новые оскорбления, чтобы найти свое мнимое право. На обвиняемого же навязчивая идея воздействует по-другому.