ВУЗ: Не указан
Категория: Не указан
Дисциплина: Не указана
Добавлен: 03.02.2024
Просмотров: 130
Скачиваний: 0
ВНИМАНИЕ! Если данный файл нарушает Ваши авторские права, то обязательно сообщите нам.
Пантюркская империя и все ее завоевания основаны на идее военной силы, а эта идея несовместима с учением Старого и Нового заветов, а также Корана при правильном его понимании и, прежде всего, с заповедью «люби ближнего как самого себя». Поэтому младотурки воспользовались случаем, чтобы уничтожить находящийся на дальней границе единственный христианский народ. Этого они не осмелились сделать в отношении армян, проживающих в Константинополе; здесь они даже назначали на работу в министерствах христиан и евреев. Но в отношении отдаленных границ младотурки в телеграммах, направленных некоторым вали (губернаторам), которые здесь имеются, приказывали, чтобы армянский народ был выслан в Ничто! Возможно, что подразумевалось духовное Ничто или пустыня, le desert, как это называют по-французски. Помимо этого, они приказывали переводить в другие районы тех губернаторов, которые были хорошо настроены к армянам, а если и это не помогало, смещать их со своих постов. Итак, перед нами убийство целого народа, ответственность за уничтожение которого лежит на младотурецком комитете, в частности на его наиболее влиятельном министре Таланте.
В 11 часов 15 марта 1921 года у обвиняемого в мыслях подводился итог тысячелетним мучениям его народа, о которых он, как выпускник реальной школы, был хорошо осведомлен. К этому нужно добавить, что в феврале школа была закрыта и он слонялся без дела до мая; что он после майского приказа о депортации армян и оставлении турок стал очевидцем того, как караваны жителей его города варварски уничтожались недалеко от города на расстоянии получаса пути. Эти ужасные картины резни оказали сильное влияние на его психику. Все это утром 15 марта вновь предстало перед его глазами. Возьмите случай с Вильгельмом Теллем. Гесслер издевался и высмеивал народ, водрузил знак рабства и принуждал Телля сразить стрелой яблоко, поставленное на голове собственного сына. Этот правитель из крови пантюркистов, людей насилия. Та мысль, которая тогда возникла у Вильгельма Телля, встала в виде образа перед глазами Тейлиряна. Какой суд присяжных мира мог бы судить Телля за то, что он своей стрелой свалил наземь правителя? Я спрашиваю, есть ли еще какое-либо более человечное дело, чем то, с которым мы здесь столкнулись? Всенародный мститель за миллион убитых стоит здесь перед человеком, который является ответственным за убийство этого народа, за все его страдания. Разве это не душевное принуждение? Может быть, нам еще нужен и образ матери, чтобы иметь также внешние медицинские представления о принуждении? У нас имеется и это. Обвиняемый является одновременно и представителем своей семьи, своей матери. Мать ему сказала: «Ты мне больше не сын». Он был охвачен этими мыслями, когда схватил револьвер и бросился вниз. Он бросился вниз, чтобы тем самым противопоставить дух справедливости принципу насилия. Он спешит вниз, он представитель человечности против представителя бесчеловечности, представитель святого права против мрачного беззакония. Он явился как представитель угнетенных против символического представителя угнетателей! Он явился от имени одного миллиона убитых против того, который вместе с другими грешен в этих злодеяниях! Он явился как представитель своего отца, которому было 55 лет, и матери, которой было 52 года, — это я подчеркиваю, потому что здесь ранее было отмечено, что Талаат-паша находился во цвете лет, своих сестер, зятя и братьев, и, наконец, как представитель ребенка своей сестры, которому было 2,5 года! За ним стоит весь армянский народ, которому тысячи лет, вплоть до самого маленького младенца. Он несет в душе знамя справедливости, знамя человечности, знамя мести за честь своих сестер и родственников. С этой мыслью он пошел против того, кто осквернил честь его семьи, приказал уничтожить благополучие всех, приказал физически уничтожить целый народ. Обвиняемый превратился в душевнобольного человека, и вам, господа присяжные, предстоит решить, что произошло в его душе и в мозгу во время совершения убийства, был ли он тогда хозяином своей воли.
Господа, я твердо убежден в том, что у вас еще до того, что мною было высказано, уже создалось о нем мнение: «Не установлено, что он владел своей волей».
Если мои слабые слова что-либо и прибавили, то они только имели цель дать правовые основания, чтобы вы знали, как вы должны судить также и с юридической точки зрения.
Господа, примите во внимание, что взоры человечества направлены к вашему решению, что око справедливости в абсолютном согласии с чувством человечности ждет вас. Скажите со всей ясностью: «Он невиновен», а остальное не наше дело!
Защитник Нимайер: Господа присяжные, мы должны ответить лишь на один-единственный вопрос, потому что лишь этот единственный вопрос стоит прежде всего перед нами. Этот вопрос следующий: «Виновен ли Согомон Тейлирян в совершении убийства, должен ли он сложить голову на плахе и искупить содеянное 15 марта?»
Две задачи должен решить каждый из вас в отдельности. Прежде всего, по возможности в соответствии с истиной, нужно в самом себе восстановить то, что было в действительности, причем в смысле положений Уголовного кодекса. Второй вопрос — это вникнуть, в чем смысл вашей судейской деятельности. А это двояко. Уголовный кодекс, кроме ограниченного количества статей, о которых до сих пор говорилось, имеет еще много других. Статьи состоят из абзацев, абзацы из предложений, предложения — из частей, части из слов, а слова из слогов. Между статьями и внутри каждой статьи проходит бесконечная масса вещей, которые мы называем нитями юриспруденции. И на этих нитях, если они юридические и кажутся нам проявлением правосудия, системой его осуществления, как раз можно споткнуться, если в них верить. Сам черт может сослаться на святое писание, мол, там ведь сказано! Нет почти ни одного понятия, ни одного толкования этих юридических предписаний, статей, которые нельзя было бы защитить различными логическими обоснованиями. Если бы вопрос заключался лишь в этом, то я не имел бы чести находиться здесь, и мои коллеги-защитники, и друзья обвиняемого не доверили бы мне участвовать в защите. Смысл моей службы здесь — суметь использовать то общее, которое имеется в задаче учителя права и в задаче суда присяжных. Призвание юриспруденции в том, чтобы выявить взаимосвязи и мертвым статьям придать живой смысл. В большинстве случаев нам удается только подготовить так, чтобы оно отвечало смыслу жизни, смыслу государственности, смыслу права, смыслу общества, смыслу человеческого общежития.
Суд присяжных — самый древний суд на свете. Германцы, римляне, англичане начинали с суда присяжных. Римский судья, германский шеффен были присяжными, непрофессиональными судьями, а юрист являлся лишь руководителем суда. Трезвое понимание того, что строгая разграничивающая, обоюдоострая логика, действующая как водораздел в юридических понятиях и статьях, хотя и необходима для техники, разъяснения, подготовки, инструкции, но она не может стать последним решающим фактором для осуществления правосудия — в этом основной смысл суда присяжных, причем в отношении обеих сторон задачи: оценки состава преступления, независимо от правил формальных доказательств, и с другой стороны — оценки смысла правового положения, то есть оценки действия, оценки цели, оценки взаимосвязи между содеянным и решением.
Теперь, поскольку мне нужно остановиться на отдельных вопросах технического характера, я постараюсь быть очень кратким и буду говорить об обстоятельствах дела лишь в той мере, в какой мне покажется необходимым.
Я буду говорить не столько о намеренности содеянного или о смягчающих вину обстоятельствах, сколько о возможности помилования, которое могло бы исправить ту несправедливость, которую мы здесь могли бы совершить. Я не буду говорить о моменте обдумывании деяния. У меня нет ни малейшего сомнения в том, что в тот момент, когда совершилось убийство, никакого обдумывания не было, даже если раньше и было бы самое подробнейшее обдумывание. То обстоятельство, что при отрицании обдуманности может быть признано наличие смягчающих обстоятельств, не должно играть роли при решении главного вопроса. Это было бы тем удобством — здесь можно применить самое резкое выражение, — это было бы отсутствием той добросовестности, которая валит ответственность на более поздние стадии, на последующие судебные инстанции. Здесь же, напротив, требуется ответить «да» или «нет» на вопрос о преднамеренности убийства.
Вопрос о вменяемости я считаю уже выясненным, и прежде всего, по двум причинам. Одна из них — это та, что эксперты сказали, в частности, тот эксперт, который об обвиняемом говорил в самом невыгодном свете. «Какое было душевное состояние в момент совершения поступка, этого я не знаю, этого никто не может знать». Я имею в виду г-на Штёрмера, который решительно заявил это. То же самое сказал и профессор Кассирер. Раз этого никто не знает, тогда не надо так решать, когда решают, зная, как это должно было быть. Вторая причина заключается в том, что обвиняемый осуществил свой поступок без какого-либо плана. Было бы понятно, если бы он продолжал преследовать Талаата-пашу; мог бы представиться более благоприятный случай, чем тот, который представился на улице Гарденбергштрассе. Однако этого я не желаю более подробно освещать. С моей точки зрения, полностью выяснено, что в этот момент исключалась не только преднамеренность, но и свобода воли. Но больше всего я придаю значение следующему соображению.
Та статья закона, на основании которой вы должны дать ваше решение, говорит следующее: «Лицо, совершившее умышленное убийство человека, карается смертной казнью, если оно совершило это убийство с заранее обдуманным намерением».
Представьте себе, что на вопрос вы ответите «да», представьте себе, что голова Согомона Тейлиряна пала под топором палача, и, наконец, представьте себе, что в изменившейся обстановке кто-то возбудил обвинение против палача, обвиняя его в совершении убийства с заранее обдуманным намерением. Ведь «лицо, совершившее умышленное убийство человека, карается смертной казнью, если оно совершило это убийство с заранее обдуманным намерением».
Должны ли вы, господа присяжные, приговорить палача к смертной казни, сказав в вашем решении: «Да, он виновен в смерти!» Здесь в Берлине 40 лет тому назад был учитель права, который серьезно настаивал на этом. Здесь не учтена одна маленькая деталь, которая отсутствует во многих статьях Уголовного кодекса, а именно, что наказуемость зависит от противоправности и сознания противоправности! Добавьте к вышесказанной статье закона одно лишь слово, «кто противоправно и т.д. ... убьет человека», и тогда это будет точно. И тогда все будут согласны с тем, что всюду для наказуемости деяния требуется его противоправность. Кроме того, с правильной точки зрения, наряду с противоправностью должно быть и сознание противоправности. То, что подсудимый объективно действовал не по закону, а вопреки закону, это может с первого взгляда показаться несомненным, но все-таки это не совсем без сомнения. Не совсем без сомнения потому, что событие произошло в то время, когда между армянами и турками было состояние войны, и они оба с точки зрения международного права должны быть признаны врагами. Поэтому, разве не следует принять во внимание статью 4 Имперской конституции, согласно которой общепринятые принципы международного права являются составными частями германского права! В этом смысле и те основные принципы международного права, которые относятся к определенным государствам, могут быть признаны общепринятыми принципами международного права. Мне нет необходимости подробно останавливаться на этом. Здесь вопрос состоит в том, что в данном случае у обвиняемого сознание противоправности имеет относительно национальную окраску.
У восточных народов сознание правомерности или неправомерности действия окрашено совершенно иначе, чем у нас. При определении душевного состояния Тейлиряна и, в частности, сознания противоправности у него, мы должны исходить из того, что у восточных людей, к числу которых принадлежат и армяне (хотя последние являются христианами приблизительно с 300 года н.э.), право, религия и нравственность составляют единое целое. Каждая турецкая секта имеет другое право. Персидские шииты имеют шиитское право, потому что для них действителен лишь Коран (подобно тому, как для протестантов Священное писание — без преданий), без Сунны (преданий). У турок-ханефитов, помимо Корана, существует также и Сунна. Таким образом, правовое сознание различно по той причине, что у них различны вероисповедания и различны религии. Точно так же и у восточных христиан: религия — и в этом как раз причина и следствие данного дела — у них стала истиной и действительностью жизни совершенно иначе, чем у нас. Ислам — это более сильное и действенное качество жизни, это более, чем правда и действительность, чем когда-либо и где-либо было христианство, не считая отдельные религиозные общины, где действительно религия и жизнь одно и то же.
Армяне — народ особенно религиозный. Их обряд, их тесная зависимость от религии вплоть до обычных их привычек в определенной степени похожи на ислам своими омовениями и молитвами. Армяне совершенно религиозны, и я не могу не заступиться за Армению. Два-три злобных выражения, которые, как разменная монета, переходят из рук в руки, создали об армянах дурную репутацию, а именно: «Один грек проведет трех евреев, один армянин — трех греков», и другие подобные слова. Однако есть и персидская притча — персы знают армян лучше всех — гласит: «Хлеб бери у курда, но спи в доме армянина!» Смысл в том, что перс — исламист и не имеет права брать хлеб из руки армянина, поэтому он его берет у курда. Но воспользоваться он должен гостеприимством не своих единоверцев, а армян, потому что армянин не украдет. Сохранность собственности, добросовестное отношение к чужой собственности нигде так не бросается в глаза, как у армянина.
Мы услышали, как на вопрос господина председателя — признает ли обвиняемый себя виновным? — он сказал «нет», а потом, когда господин председатель спросил его: «Почему себя не признаете виновным?» — обвиняемый ответил: «Моя совесть спокойна». Для него нравственная и правовая истины равнозначны. Он не понимает, даже не может себе представить, что то, что в нравственном отношении правильно, может быть с правовой точки зрения неправильным; он не может себе представить, что за то, что в нравственном отношении хорошо, его могут приговорить к смерти. Я совершенно убежден в этом и думаю, что и вы все должны быть убеждены, что чистая совесть, которая у обвиняемого, безусловно, имеется, при совокупности всего содеянного им, под тяжестью которого он сейчас оказался, начиная с первого момента и при всех обстоятельствах, — эта чистая совесть, формулируя юридически, есть твердое сознание того, что он действовал в соответствии с законом, ни в коем случае не против истинного, подлинного права, которое для него является единственной ценностью.
Душевное состояние обвиняемого, то глубокое влияние, которое произвело на него пережитое, а потом и то окончательное расстройство, к которому привели его душевные и чувственные переживания и видения, — все это опять-таки теснейшим образом связано с существующим у армян чувством семьи. Племянник обвиняемого, который вчера прибыл и сегодня должен был быть допрошен, к сожалению, по этому поводу не может быть допрошен. Но в этом вы не должны усомниться, и присутствующие здесь эксперты тоже могли бы, безусловно, убедительным образом заявить нам, что семейная жизнь у армян стоит особо высоко, и если вы вспомните то выражение, которым обвиняемый ответил на поставленный ему вопрос — хороши ли были его отношения к семье, родителям... — не знаю, может быть, помните то характерное вздрагивание, которое прошло на его лице. А переводчик тогда больше ничего не сказал, это, я думаю, самым потрясающим образом показало, в частности, отношение обвиняемого к своей вырезанной семье!