Файл: 1. выписки из германского уголовного кодекса.doc

ВУЗ: Не указан

Категория: Не указан

Дисциплина: Не указана

Добавлен: 03.02.2024

Просмотров: 134

Скачиваний: 0

ВНИМАНИЕ! Если данный файл нарушает Ваши авторские права, то обязательно сообщите нам.


Собственно говоря, об этом медицинские эксперты должны были в соответствии с ныне господствующим мнением разъяснить, что действия, руководимые волей, вызываются впечатлениями, которые существуют в голове данного лица и которые из так называемой большой коры головного мозга по так называемому пирамидному пути передаются в центр спинного мозга, чтобы оттуда придать действию внешнее проявление. Если я кого-нибудь хочу убить, то в большой коре моего мозга должна быть к этому воля; я должен эту волю передать посредством пирамидного пути в центр спинного мозга, а последний должен давать команду руке подняться, глазу увидеть и прицелиться и руке нажать на спусковой крючок. Таков нормальный процесс. Но если этот нормальный путь свободной воли нарушен по причине какого-либо болезненного явления или на мгновение, всего лишь на одно мгновение в коре большого мозга приостановилась сознательная деятельность, то в этом случае свободной воли уже нет, то есть отсутствие сознания или болезненное нарушение психической деятельности исключили свободу воли.

Это то самое, о чем здесь уже читал г-н д-р фон Гордон. Я хотел бы еще раз процитировать здесь это важное место. Но хочу себе позволить не упоминать слова «Wollungen». Оно означает то же самое, что и побудительная причина или мотив. Вообще-то это старое немецкое явление — стремление не употреблять ясные конкретные технические понятия и заменять их искусственными словами-уродами. Не надо следовать этому примеру. Поэтому в этой цитате я буду говорить «мотив» или «побудительная причина» вместо «желание». Конечно, существует слово «Wollung» (кипение, волнение, бурление. — Прим, пер.), но цитируемое предложение, в котором употреблено слово «wollung», трудно понять. Итак, я вместо него буду говорить «побудительная причина» или «мотив».

Это важное место у Эбермайера, в комментарии к Имперскому уголовному кодексу на стр. 183, гласит: «...Под свободой воли в смысле ст. 51 понимается способность человека определить среди различных побудительных причин, образующих процесс формирования воли, и плодов своего воображения и эмоций, сопротивляющихся внутри его или, наоборот, стремящихся друг к другу, свое окончательное конкретное желание с ясным содержанием, принять «решение» как выражение способности личности управлять частичными процессами внутри себя». Эта способность должна быть исключена, а не только ослаблена или уменьшена, так как отдельные побудительные причины, возникшие под воздействием чувств и представлений, трудно подчинить целому и объединить в общей воле всего Я. Одна только слабость воли не исключает возможности свободы воли, пока представления и т.п. еще нормально действуют как мотивы и не исключают вследствие болезненного нарушения психической деятельности по типу механических причин воздействие, проявляющееся как выражение воли».


«Если отсутствует способность к концентрации всех своих сил в такой мере, чтобы объединить отдельные побудительные причины в одно единое желание с новым содержанием, то свобода воли отсутствует. Если же все-таки решение принимается, то это уже происходит не таким образом, что Я управляет отдельными мотивами и обобщает их, а некоторые отдельные мотивы довлеют над остальными, и из их элементов вырабатывается решение, подчиняющее себе Я».

Техника формирования воли здесь, конечно, такая же, как и при самоопределении (Биндинг, «Нормы» II, с. 81), лишь с той разницей, что не само Я как совокупность душевных сил определяет содержание волевого решения, а один отдельный элемент воли — чувство или впечатление. Свобода воли недостаточна, если в результате болезненных нарушений влияние на волю определенных впечатлений или чувств (или посторонних впечатлений) окажется настолько сильным, что определимость воли путем разумного взвешивания исключена. Лишь в том случае, когда творцом решения является совокупность душевных сил, все свое Я, то тогда лишь все поступки, исходящие от этого Я, можно приписать Я как целостности.

Таким образом, я изложил одну из самых трудных медицинских и юридических проблем. Однако я думаю, что к ней можно подойти так, чтобы каждый здравомыслящий человек мог ее понять, одобрить и следовать ей. Вы видите, что юриспруденция совершенно согласна с тем, что говорит здравомыслящий человек. Если что-либо в коре головного мозга или на пирамидном пути, в центральной нервной системе оказалось под болезненным влиянием или в большой коре оказались неразумные посторонние впечатления, которые совершали насилие над формированием воли, то в таком случае данное лицо больше не обладало свободной волей, значит, были навязчивые или болезненные впечатления, которые снимают ответственность с обвиняемого как не полностью и не совсем вменяемость.

После подобных правовых разъяснений вы можете быть в состоянии со всей ясностью и легко судить о данном деле. Это приблизительно так, когда на вершине горы, на которую хотят подняться, закрепляют прочный канат. Когда канат закреплен проводником, каждый, кто осторожно взбирается по канату, может с некоторой вероятностью сам добраться до вершины.

Хочу еще добавить то, что вот уже много тысячелетий в народе вошло в притчу. Говорят: «У меня потемнело в глазах». Это значит, что в тот момент свободное сознание нарушено. В этом состоянии человек сделает то, что в ином случае не сделает, не будь такого момента.



Хочу привести еще одно решение Имперского суда в поддержку сказанного. Один человек, который находился в оппозиции к церкви, пошел в церковь. Выступал священник, и все, что он говорил, полностью противоречило мнению этого человека. Он его внимательно слушал, напряжение стало возрастать, перешло в ярость, и в конце концов он настолько забылся, что громко заорал: «Замолчи, это неправда!» Этого человека обвинили в нарушении литургии, но он был оправдан потому, что под влиянием сказанного священником кровь настолько сильно ударила ему в голову, что с ним случилось нечто вроде потери сознания, что и толкнуло его на этот шаг.

Теперь все то, что было сказано и выяснено об Обвиняемом во время судебного разбирательства, и то, что может послужить точкой опоры для вашего решения о том, обладал ли он в 11 часов 15 марта свободной волей, — все это можно изложить отдельными объективными пунктами. Внутренняя борьба среди экспертов вас не касается, потому что ваш приговор, не будучи связан с врачами, должен зависеть от того, какое будете иметь суждение о предмете свободного судебного разбирательства. В объективном отношении, если вы хотите разобраться, какие душевные переживания имел обвиняемый в момент совершения поступка, повлиявшие на принятие решения, то вы должны учесть, что он принадлежит к одному из южных народов, который, как известно, легче возбудим, чем хладнокровный северянин. Кроме того, та страна имеет кровавые традиции, на что указал также г-н прокурор. Известно, куда бы ни ступила нога турок, всегда они перед собой несли кровавое знамя.

В 1683 году мы видели турок даже под Веной; и если бы они после этого пришли сюда, то в Германии тоже мало что осталось бы. С этими южными народами связаны определенные кровавые традиции, не только у турок, но и у армян тоже.

Потом вы слышали, что обвиняемый перенес тиф, и вы, конечно, знаете, что, если кто-либо болел малярией или тифом, то он очень часто годами не может считаться нормальным.

Потом обвиняемый из-за болезни желудка или по иной причине пил коньяк в непривычных для себя дозах, так что и в этом отношении его душевная уравновешенность не была нормальной.

К этому объективно добавляется то, как мы уже слышали, что армяне и турки вновь, как и тогда, находятся в состоянии официально объявленной войны. Где бы эти два народа ни встречались, они видели друг в друге врага, и оба в определенной степени считали себя вправе выступать друг против друга как воюющие... Если обвиняемый сам сказал: «Он чужеземец и я чужеземец, это не относится к Германии», то ему оставалось лишь добавить: «...Кроме того, мы между собой находимся в состоянии войны и мести». (И это объясняет оценку происходящего прохожими, которые, естественно, бросились на обвиняемого и избили его.)


Далее. Вы слышали также, что Талаат был приговорен к смертной казни. Судебные приговоры или признаются, или не признаются. Если мы не хотим признать приговор другого суда, то в этом случае мы не можем требовать, чтобы другие признавали наши приговоры. Смертный приговор Талаату был вынесен военным трибуналом. Я — не любитель фронтовых и военных судов: я считаю обычный суд вполне хорошим, и потому нет надобности в подобных специальных структурах. Но там, где есть фронтовые и военные суды, там, безусловно, есть и честные судьи, которые выносят справедливые приговоры. У меня нет ни малейшего сомнения в том, что те высокопоставленные и образованные судьи в Константинополе, которые с большой тщательностью разбирали дело и судили тех злодеев, вынесли справедливый судебный приговор. Еще меньше можно говорить, что приговор был вынесен под дулами пушек английских судов. Я никогда не слышал, чтобы английские судьи такими путями влияли на правосудие, наоборот. Про Англию можно говорить как угодно — хорошо или плохо, — но английское правосудие всегда служило примером во все времена и для всех стран.

Поэтому было бы неправильно сказать, что приговор военного трибунала был вынесен под давлением пушек английских судов. Было бы правильнее исследовать причины этого судебного приговора, тогда увидели бы, что, согласно показаниям одного из свидетелей, резня армян и четыре других пункта обвинения, каждый в отдельности, полностью подтвердились и соответственно с этим всем обвиняемым по этому делу был вынесен смертный приговор. В отношении одного из приговоренных, который тогда находился в Константинополе, приговор был приведен в исполнение.

Лично я ненавижу смертную казнь, точно так же как и всякое убийство, и не верю в успех борьбы с убийством, пока выносятся и приводятся в исполнение смертные приговоры. Я считаю, что вообще и ни при каких обстоятельствах убивать нельзя. В результате этого приговора тем не менее Талаат вынужден был бежать и скрываться под фальшивым именем, чтобы приговор в отношении его не был применен. Относительно правильности этого приговора у меня нет никаких сомнений. Согласно приговору было подтверждено, что Талаат был виновен во всех этих злодеяниях. Но этот приговор имеет влияние на армянина: каждый армянин, справедливый и здравомыслящий, должен сказать самому себе: «Этот человек был приговорен судом к смертной казни, значит, он совершил эти преступления и заслужил смертную казнь».

Далее следует учесть и ту идею, которая связана с вынужденной обороной. Эти личности — Энвер-паша и Талаат-паша — жили в Германии под фальшивыми именами. Тут говорили, что они «гости Германии». Против этого я со всей решительностью должен возразить: я не могу поверить, чтобы германское правительство позволило бы этим преступникам, бежавшим из своей родины, скрываться у нас под фальшивыми именами. Ведь совсем недавно один из этих людей бежал отсюда. Как пишут газеты, Энвер недавно направился в Россию выковать с большевиками новые программы, цель которых — воевать с армянами и уничтожить их. Если бы Талаат последовал за Энвером, что он, несомненно, хотел бы, то через неделю-другую имели бы место новые ужасы в отношении армян. Когда кто-то как спаситель своего народа убивает такого человека, совершившего опасные и страшные преступления против его народа, то, безусловно, он думал так: «Этот человек — враг армянского народа, если он выедет из Германии и присоединится к Энверу и к большевикам, то вновь будут вырезаны наши жены и дети!» Таким образом, в деянии обвиняемого есть в широком понимании, хотя и не в юридическом, вынужденная самооборона. Он определенно почувствовал эти опасения, когда перед собою увидел этого человека — Талаата-пашу. Это тоже объективная предпосылка к тому, чтобы теперь перейти к более обстоятельному разбору мнений судебно-медицинских экспертов.


Мы видели спор экспертов об эпилепсии. Эксперты — помощники судьи. Они в силу своей компетентности должны говорить лишь то, что может помочь правосудию. Если из-за обвала какого-либо дома будет убит человек, то кто-то может утверждать, что в этой смерти виновен архитектор. Но я никогда не поручил бы эксперту дать заключение, виноват ли в этом архитектор. Это не его дело. Он может лишь сказать, как построен дом — с соблюдением соответствующих норм и правил или нет. Обвал дома мог зависеть и от других причин. Точно так же и судебно-медицинский эксперт не может сказать, что в отношении данного деяния должна быть применена статья 51, потому что ответ на вопрос об отсутствии сознания в момент убийства должен дать психолог, а не судебно-медицинский эксперт. Последний на арену появляется лишь в том случае, когда вопрос касается болезненного нарушения психической деятельности. Дело врача — болезнь, а не ее влияние в данный момент. Если дело касается болезни, тогда я должен спросить врача и тогда он мне пусть говорит все, что ему известно об этом из своей науки. Но вмешиваться в профессию юриста он не имеет права. Применима ли статья 51 или нет — вопрос этот не касается судебно-медицинских экспертов. Я должен признаться, что в нашей юридической практике часто по практическим соображениям мы спрашиваем врача:

«Вы имеете в виду сообщить ваше мнение только о болезни обвиняемого или также и о том влиянии, которое оказала болезнь на его волю? Вы считаете, что должна быть 51-я статья?»

Я последнего вопроса никогда не задал бы, и если бы какой-либо министр юстиции спросил меня, в чем должно было бы выразиться первое его дело по вступлении на пост, я бы ему ответил: «Запретите задавать вопрос медицинским экспертам, нужно или можно применять 51-ю статью, и запретите медицинским экспертам отвечать на этот вопрос». Врач, вооруженный познаниями своей науки, обязан исследовать и описывать болезнь со всеми подробностями, но он никакой связи не имеет с тем вопросом, который мы должны решать, ему о нем говорить нечего.

Вы слышали уже от экспертов, за исключением первого эксперта г-на тайного советника Штёрмера, о том, что они неохотно подходят к этому вопросу, потому что у них, у врачей, иная точка зрения на волю, на ее ограниченность и на прочее, чем у юристов. Но в конце концов, однако, каждый из них ответил, не приняв на себя ответственности за ответ с юридической точки зрения. Часть из них ограничилась ответом: «да», а другая — «нет». И лишь первый судебный эксперт однозначно сказал