Файл: Лекции по общей психологии под редакцией Д. А. Леонтьева, Е. Е. Соколовой москва смысл 2000 А. Н. Леонтьев.pdf

277
ВИДЫ
И
ЯВЛЕНИЯ
ПАМЯТИ
до сих пор в психологии. Это понятие «следа», мнемического эффекта, следователь- но, мнемического следа. И тогда процессы памяти выступили как процессы следооб- разования и восстановления следа.
Если есть следообразование и восстановление следа — проявление в последу- ющих взаимодействиях — то тогда надо внести и третий термин. Сохранение или хранение следа, запоминание, говоря языком психологии. Помимо припоминания,
или воспроизведения, так чаще говорят, возникло еще одно звено — сохранение.
Ведь надо, чтоб хранилось то, что запечатлелось. След образовался, произошло сле- дообразование, а для того, чтобы произошло воспроизведение, то есть обнаружил себя этот след, так или иначе нужно допустить, что он хранится. Или, может быть,
надо оговориться и сказать, что хранится постольку, поскольку эта связь способна к сохранению.
А если он выветривается? Записали на магнитную пленку и некоторое время можете воспроизводить, а потом эти магнитные изменения исчезают (ну, правда, на магнитной пленке не исчезают; теоретически они не исчезают; при идеальных услови- ях хранения они должны оставаться). А может быть, они очень короткие, и мы поэто- му не можем проследить этого следообразования. Такие короткие, что они возникают и тут же стираются, а поэтому мы можем исследовать явления памяти, обращая на это внимание. Вот в наше время появился термин, понятие «кратковременная память». В
каких-то временных границах действует. Возникла проблема стирания следов, и это на языке психологов также получило свое выражение — «забывание».
Итак, запоминание, следообразование, сохранение и, в частности, забыва- ние, воспроизведение. И еще один вопрос — а сохранение следов обеспечивает вос- произведение или нет? Это одно условие? Единственное? Нет. Воспроизведение тоже превратилось в самостоятельную проблему. А оно не выводится из факта наличия следа. След есть — воспроизведения нет. Значит, воспроизведение само стало про- блемой, даже образовало отдельную проблему. Нет возможности воспроизвести ка- кое-то воздействие, событие. Но потом оказывается при исследовании, что след-то тот сохранился и при известных условиях его можно вытащить. Этот след себя вос- произведет.
Вот видите, из этого генерального, страшно общего, биологического, обще- физического даже представления о памяти, об этих явлениях вытекает проблемати- ка, которая жива до сих пор. Я назвал эти основные проблемы. И проблема забыва- ния таким образом возникла.
Смотрите, сколько проблем — запоминание, фиксация, следообразование,
иначе говоря, хранение следов, длительность и та же проблема: «А бывает ли исчез- новение хранимых следов?» Действительно? А может быть, никогда не бывает?
Но все дело в том, что меняется возможность воспроизведения, а след суще- ствует независимо. Раз он образовался, то он существует. Это необратимый процесс —
следообразование. Припоминание — вот где проблема стоит.
Вы знаете, о чем я говорю, что я разумею при этом. Пример. Вспомнить раннее детство нельзя, а под гипнозом вроде можно. Это много раз показано. Значит, следы- то есть, только они не актуализируются, говоря современным языком. Нужны осо- бые условия для их актуализации.
И еще одна проблема. А в каком отношении находится непосредственный эф- фект следообразования с эффектом сохранения следов? Можно ли представлять себе таким образом, что образовался след по типу отпечатка, ну, скажем, каучуковой печати на бумаге? Он может блекнуть, исчезать. А может быть, иначе? Может быть,
он может переделываться, становиться другим? Это тоже проблема, которая была

278
ВНИМАНИЕ
И
ПАМЯТЬ
ЛЕКЦИЯ
30
поставлена в психологии. Это отнюдь не новая проблема. Она была поставлена в связи с проблемой памяти и часто формулировалась как «проблема сохранения представлений».
Что-то происходит, следы живут своей жизнью, имеют какую-то свою судьбу.
Дали запомнить ряд форм — листики. Через некоторое время попросили воспроизво- дить их, зарисовывать, и сравнивали рисунки, сделанные вскоре после запоминания и потом. Тут оказывается не просто хуже, яснее или менее ясно. Нет. Тут в других измерениях идет изменение — они просто другие. Оказывается, там что-то с ними такое случается. Они как-то обобщаются. Они уже не те, что исходные. Значит, ка- кие-то метаморфозы происходят. Они имеют свою жизнь.
Что же главное выяснилось в ходе наблюдениий: эмпирических, основанных на опыте, теоретических, основанных на некоторых дедукциях, на общих положениях
— биологических, физиологических, на экспериментах, наконец, на специальном исследовании этих изменений и с изменением условий, с постановкой вопросов спе- циального порядка? Какой же можно сделать первый глобальный вывод, так сказать,
из опыта первоначального исследования памяти? Допустим, если мы ограничим этот опыт XIX веком, по крайней мере, до середины его, до второй его половины?
Ну, на нашем языке этот глобальный вывод можно было сформулировать так:
явления, обозначаемые термином «память», наблюдаются на всех генетических уров- нях. Я имею в виду филогенетический уровень и онтогенетический уровень развития.
И на всех уровнях деятельности организма. То есть уже теперь не на генетических, а на функционально- или субстанционально-структурных уровнях. Причем на каждом из этих уровней: генетическом или структурно-функциональном — явления суще- ственно разные.
При этом в психологии второй общий вывод состоит в том, что собственно явления памяти или те явления, которые мы относим к категории явлений памяти,
выступают как бы двойственно. Это явления действительного изменения под влияни- ем действующих агентов, выражающиеся в изменении взаимодействия, но внутри этого под изменениями-то подразумеваются эффекты: с одной стороны, относящие- ся собственно к явлениям отражения, субъективного отражения воздействий, то есть к явлениям рецептивным, ну, стало быть, также и к перцептивным, с другой сторо- ны, к явлениям двигательным, эффекторным, шире говоря.
При этом расчленились... (сами расчленились! Их никто не расчленял! Это ло- гика познания их расчленила!) сенсорная и моторная память! Удивительное расчле- нение! Продукт эмпирического мышления. Я говорю «продукт эмпирического мыш- ления» потому, что малейшее прикосновение к проблеме теоретической мысли тотчас показывает, что в сущности-то мы имеем дело при всех обстоятельствах с явлениями сенсомоторными, с явлениями о двух концах или двух плечах, двух зве- ньях, даже трех, если еще считать и промежуточное, центральное, звено.
Но видите ли, факты разошлись! Факты, эмпирически наблюдаемые теорети- чески не вооруженным глазом. Давайте посмотрим, как это получается, в чем выра- зилось вот это разделение, в эмпирии выступившее так резко?
Вы находитесь в условиях слабой освещенности, в какой-то обстановке, в ка- ких-то предметных условиях. Среди окружающих вещей можно допустить большие яркости, наличие даже каких-то изображений. Вы в общем вещи видите, но плохо в условиях слабой освещенности. Вам дают строго дозированную сильную освещен- ность. Дозированную в отношении интенсивности и в отношении времени освеще- ния. Затем вы переходите опять к очень слабой освещенности, то есть уже после такого относительно кратковременного света вы оказываетесь практически в темно-

279
ВИДЫ
И
ЯВЛЕНИЯ
ПАМЯТИ
те, ведь световая адаптация произошла. Довольно длительное воздействие света ис- числяется секундами, а не долями секунд. Это не бросок света, а это известная дли- тельность, достаточная световая адаптация происходит мгновенно, и, наоборот, бы- стро очень деадаптируется глаз к слабой освещенности.
И вот тогда мы наблюдаем очень интересное явление. Вы, оказывается, про- должаете некоторое время видеть обстановку, вам только что показанную в ярком свете. Это наш послеобраз.
Он продолжается не в микроинтервалы. Он продолжается довольно длительно —
несколько десятков секунд. 20—30 секунд. У меня вот около 40 секунд, конечно, при очень хорошо подобранных параметрах опыта. Они, в общем, известны. В крайнем слу- чае их можно индивидуально немножко поправить и получить оптимальный эффект.
Он получается практически у всех, то есть у всех, но только с разной длительностью.
Но эта длительность достаточна для того, чтобы как бы продолжать работать. Напри- мер, дочитать недочитанное, досмотреть неувиденное.
Какая память — двигательная или сенсорная? Ну, чисто сенсорная. В отдель- ных случаях этот тип сенсорной памяти выступает в реальной, не эксперименталь- ной обстановке, в реальных, не экспериментальных условиях.
Я могу описать два явления. Одно всеобщее, у всякого человека возникающее,
кратковременное, похожее по длительности на то, о чем я сейчас только говорил, и всем вам известное — последовательные отрицательные образы. Вы знаете — зеленый круг или квадрат, розоватый после того, как убран соответствующий предмет от до- полнительного света, как правило, изображение какой-нибудь формы — круглой,
квадратной, треугольной. Это обыкновенные последовательные образы. Мы их на- зываем «последовательные образы», не прибавляя даже «отрицательные последова- тельные образы». Просто потому, что они настолько часто возникают у всех, что, в отличие от положительных последовательных образов, их не надо особенно харак- теризовать. Мы так и говорим — последовательный образ. Имеется в виду отрица- тельный последовательный образ. Чаще всего так. В популярной литературе уж во вся- ком случае.
А вот вторая группа явлений — это натуральные явления. Они редко встречаю- щиеся, зато необыкновенные. Я имею в виду эйдетические образы, то есть эйдети- ческую память. Внутри сенсорной памяти выделяется подкласс, и этот подкласс но- сит название «эйдетическая память».
Явление состоит в том, что испытуемый — это тоже в зрительной сенсорной сфере — способен сохранять след от впечатления, зрительную картину окружающе- го мира достаточно долгое время. Ежели след восстанавливается по каким-нибудь причинам, то он может восстановиться через значительный промежуток времени,
относительно значительный. Это явление довольно редкое. В ослабленных формах и в более ранних возрастах, в подростковом часто, оно составляет где-то между 20%
и 30%. У взрослых в таких ярких формах это очень редкое явление.
В школьном классе, где примерно 40 человек, в среднем удается вытащить эйдетиков около десятка и иногда даже больше, правда, не очень сильных эйдети- ков. Способ «вытаскивания» очень прост. Есть очень хорошо разработанная техника,
которая опирается на действие закона Эммерта. Вы знаете, в чем выражается этот закон: если продукт, то есть обыкновенный последовательный образ, идет с нару- шением закона Эммерта, то есть основания продолжать опыты и искать эйдетизм,
который вскоре себя обнаруживает. Это тестирование идет быстро и необремени- тельно. И на этом основании, кстати, построена мировая статистика. Ну, конечно,
это на достаточных выборках. Пробовали это сочетать с широтой географической,

280
ВНИМАНИЕ
И
ПАМЯТЬ
ЛЕКЦИЯ
30
например; с расовыми особенностями. Там корреляции мало убедительны, они как- то неустойчивы, у разных исследователей они расходятся, а это всегда признак не- достаточности статистических связей.
Я имел возможность наблюдать случай очень яркого эйдетика. Поэтому вместо того, чтобы повторять описание, которое вы увидите в литературе, коротко опишу тот случай, который я наблюдал.
Я учился вместе с одной студенткой в Московском Университете на одном кур- се. Мы как-то поддерживали общение. Она была очень ярко выраженным эйдетиком.
Ей было 20 с чем-то лет, когда я с ней познакомился. Вы, вероятно, все знаете ауди- торный корпус, который стоит в старом здании университета, там, где сквер с памят- ником, через улицу Герцена, там факультет журналистики расположен сейчас. И вы знаете Коммунистическую аудиторию. Вы помните, что на второй этаж ведет лестни- ца, в ней еще два марша. Помните? Широкая, потом еще площадка, а потом две лес- тницы. Вот один из экспериментов, который я с ней вел: на площадке, в которую упирается главный, первый марш лестницы, висит несколько афиш. Именно афиш, а не объявлений. Мы проходим мимо вместе с ней; я вижу, что она, как и я, невольно бросает взгляд — непроизвольное внимание, правда? Ведь там что-то яркое, меняю- щееся, непривычное. Но взгляд! Это, вероятно, не секунды, а доли секунд. Мы пово- рачиваем на марш и выходим на площадку, которая близ Коммунистической аудито- рии. Я спрашиваю ее: «Вы видели сейчас внизу афишу?» — «Да». — «А вы можете себе ее представить?» — «Да». —«Сделайте это, пожалуйста». В ответ на мою просьбу (заметь- те, произвольное воспоминание сенсорной формы) она поворачивается спиной ко мне, то есть лицом к голубоватой стене, даже серо-голубой, и говорит: «Ну, ясно вижу». Прошу: «Читайте». Я записываю: «Слева в углу, что там написано?» — «Вот что,
вот что и так далее, а это не вижу, мелко написано». — «Дальше направо?» — «Вот что».
— «А дальше направо?» — «А там ничего нет». — «Переходите ниже. Что там видите?» Я
все записываю, и мы спускаемся и смотрим. Все правильно.
Я несколько лет не встречал этой студентки. Потом я встретился с ней снова и спросил ее, сохранила ли она эйдетическую память. Оказалось, что нет. Она распалась.
Исчезла. Интервал был 6 лет. Вот где-то между 22 и 21 годом она удерживалась снача- ла, а затем исчезла. Больших эндокринных пертурбаций не было: она не рожала, у нее не было ребенка, пубертатный период давно прошел — словом, больших революций химических не было. И все-таки какие-то биохимические изменения, по-видимому,
произошли. Она же интерпретировала это по-своему: она за это время многому научи- лась. Она стала заниматься научно-политической журналистикой, провела несколько лет в Штатах, она вышла замуж за одного представителя, одного советского деятеля в
Нью-Йорке, прожила там несколько лет, а затем вернулась сюда. Она занималась по- литической журналистикой, немножко научно-политической журналистикой, отлич- но овладела английским языком, «набила» языковую культуру, и, согласно ее теории,
это и убило эйдетическую память. Она уже ни к чему, она для салонной демонстра- ции, а не для жизни. Для жизни она ни к чему.
Я это просто говорю без анализа, не выражая своего отношения к этому объяснению. Я просто воспроизвел картину. Вы, вероятно, будете читать про эйде- тическую память, и встретитесь с этими фактами чтения постфактум, то есть после того, как объект уже исчез, а остался только след в памяти. И если я об этой сен- сорной памяти сейчас говорю, то для этого у меня есть серьезные основания.
Дело в том, что при анализе деятельности мы по необходимости должны допускать на каком-то уровне развития соответствующих процессов, теперь уже функциональном, а не генетическом, известное функционирование этой,

281
ВИДЫ
И
ЯВЛЕНИЯ
ПАМЯТИ
теперь ее модно называть иконической, образной памяти, которая выступает как момент упрятанный, о котором мы ничего субъективно не знаем, но который мож- но показать как необходимый момент объективно, иначе не происходит процесс. Вы понимаете? Он необъяснимым становится. Приходится апеллировать к гипотезе ка- кого-то звена продолжающейся инерции с обратным сканированием, то есть счи- тыванием с этого снятого образа, который очень кратковременен, длится миллисе- кунды, и, сделав свое дело, этот «мавр» уходит. Он не загромождает больше нашей головы, нашей памяти, нашей центральной нервной системы. Он уходит. Он сделал свое дело и ушел.
Ну и наконец, память двигательная. Нет сенсорного образа, а движения повто- ряют прошлые узоры, двигательные паттерны. Тут сенсорные паттерны, а там двига- тельные. То есть они, конечно, сенсорные в том смысле, что они определяют соот- ветствующие моторные импульсы и, следовательно, представлены в каких-то формах, вероятно, кинестетически. Но мы не будем сейчас углубляться в механизмы.
Это память (иногда ее в шутку называют) «лошадиная». Причем она иногда вступает в коллизию с памятью в обыкновенном понимании — то есть с всплыванием образа.
Служил я в одном институте, бывал там очень часто, почти каждый день.
Входил в институт через одну из двух калиток в палисаднике. В один прекрасный день подхожу к калитке, через которую я обычно ходил, а там написано: «Вход через другую калитку». Стрелка. Вход там. Ремонт какой-то. Я пошел туда и благопо- лучно проник. На следующий раз я иду опять к старой калитке, а пока иду, вспо- минаю: «Позвольте! Ведь она же закрыта». И «ноги поворачивают в другую сторону».
Это условно. Ноги помнят, а я могу не вспомнить, а могу и вспомнить тогда, когда уже неудача, то есть когда я подошел. Дело в том, что расположение входа таково,
что можно сделать ошибку. Первое не есть верное.
А эффекторная память очень импонирует (ну, эффекторная — это двигательная,
в частности, ведь это может быть секреторная или какая-нибудь еще, где главное —
воспроизведение эффекта, то есть эффекторного звена). Рефлекс условный. Можно ли говорить о памяти применительно к образованию условных рефлексов? Можно. Боль- ше того, мы можем себе представить довольно отчетливо (но не до конца, — «до кон- ца» не бывает в науке; с известным приближением только бывает, а «до конца» ни- когда и ни в какой науке), «с большим приближением» — вот это можно сказать — с большим приближением можно представить себе механизм, который свойственен ги- потезе образования связей, или другими, более старыми терминами, «проторения путей». Ведь здесь замыкается одно и другое, правда? Ассоциируется.
Ассоциация, проторение путей — привычное объяснение и великолепное разъяснение для двигательной памяти.
А как же с сенсорной-то быть? С послеобразом самым обыкновенным? Ассоци- ировать ничего не надо. Засветил — и эффект, пожалуйста, последействие. След обра- зовался — след реализовался. Да еще в некоторых случаях произвольно реализовался.
Совсем уж это непонятно. Запомнил лицо — сплошь и рядом, раз и навсегда. Это где ассоциация, где механизм? Проторение. Что проторилось? Очень трудная проблема.
А ведь я говорил про условность различения двигательной и сенсорной памя- ти, потому что при анализе мы всегда видим сенсорное основание двигательной па- мяти. Метроном вызвал секреторное слюноотделение или двигательное отдергивание лапы — принципиально это безразлично.
Обращая внимание на отдергивание, предполагается, что есть воздействие. И
наоборот, сенсорная память — тонкий анализ показывает, что что-то происходит с двигательными звеньями, только вы не знаете что. Они спрятаны.