Файл: Предисловие. Печененко Николай Фомич (19301987).docx

ВУЗ: Не указан

Категория: Не указан

Дисциплина: Не указана

Добавлен: 08.02.2024

Просмотров: 76

Скачиваний: 0

ВНИМАНИЕ! Если данный файл нарушает Ваши авторские права, то обязательно сообщите нам.



- А кто на связь придет? - спросил я. - Как выглядит связной? Как я его узнаю?

- Гляди-ка, политрук, птенец-то оперяется, - захохотал Царев. - Ишь как говорит. Ну, стало быть, наша наука впрок пошла. - Он положил лист бумаги и начал чертить место встречи. - Вот базар. Если смотреть со стороны Тясмина, то у входа два храма: слева -православная церковь, справа польский костел. Знаешь? Вот и прекрасно. За костелом - жандармерия в бывшем здании райпотребсоюза. Из ее окон хорошо просматривается базарная площадь. Потому и часты облавы. Заметят что-то подозрительное, жандармы тут как тут, без шума могут оцепить базар так, что не вырвешься. Имей это в виду. Коль услышишь свистки – уходи сразу. При облаве фашисты бешеными делаются, не щадят ни детей, ни взрослых, попасть к ним легко, а выйти трудно. Уходить будешь таким путем: за забором церковное кладбище, тянется оно до самого обрыва. Берег порос кустарником и камышом. Там при твоем росте уйти легко. Ты все запоминаешь?

Я кивнул.

- Идем дальше. Встреча должна произойти за торговлей. Постарайся стать в конце ряда. Возле мешка с махоркой положишь кепку, в нее будешь класть деньги - всем известно: у пацанов карманы дырявые. К тебе подойдет высокий парень. На нем будет зеленоватая кепка, серый френч и темно-синие галифе, обут в хромовые сапоги. Он спросит: «Крепкий самосадик?» Именно - «самосадик». Ответ: «Коль потянешь, в сон потянет». Вопрос: «Дашь попробовать?» Ответ: «Купи и пробуй». Парень скажет: «Жаден ты, однако». Ответ: «Скупость не глупость». После всех этих слов парень протянет черный кисет, насыплешь ему два стакана. Только два, не больше. Не один, не три, а два.


- И деньги он заплатит?

- Конечно. Без прибыли он тебя не оставит, - опять улыбнулся Царев и подмигнул Тарасенко. - После обмена паролями поступаешь в полное распоряжение этого парня. Делай все то, что он скажет. Понял? Если усвоил, повтори.

Я повторил слово в слово.

- Молодец! Иди в роту, переоденься. Скажи Воловенко, что поступаешь в мое распоряжение.

Переодевшись, я стал похож на уличного оборванца. Еще раза три отвечал на вопросы Царева, который разыгрывал то парня, пришедшего на связь, то жандарма, схватившего меня на контрольно-пропускном пункте при входе в город. Затем, проверив мои карманы, начальник разведки сказал:


- Итак, запомни пароль на выход и вход. Окрик постового: «Стой! Кто идет? Я - восемь». Твой ответ: «Я - девять». Если постовой скажет: «я - шесть», ты - «я -одиннадцать», «я пять» - «я двенадцать». В итоге должно получиться число семнадцать. Запомнил?

- Так точно.

- Постарайся уложиться в трехсуточный срок. А теперь присядем и помолчим.

Царев и Тарасенко проводили меня. Начальник разведки показал на тропу, подтолкнул в плечо:

- Шагай! Счастливого пути!

Сердце мое билось радостно и возбужденно, ведь я впервые отправлялся на ответственное задание.

К вечеру шел по перелеску, петляя меж березовых и кленовых рощ, стремился быстрее попасть в Яблуновку. Дорогу знал превосходно, не один паз проходил здесь. Казалось, каждая лесная тропинка уже знакома. Я перестал бояться шорохов в чаще, начал различать, когда пробирается дикий кабан, а когда просто шалит в кустарнике ветер, мог по крику сороки и карканью вороны определить, кто приближается - человек или животное. По пням узнавал стороны горизонта. И даже не верится, что раньше до смерти боялся оставаться здесь на ночь, пугался мрачной чащи. Сейчас наоборот - только в лесу чувствовал спокойно и уверенно.

В Яблуновку пришел к полуночи. На мой стук отворил дверь Васин отец, совсем не удивился моему позднему приходу. Проснулась мать, откуда-то появился Василь.

- Можно у вас переночевать? – спросил я.

- Ночуй, ночуй, какие могут быть балачки.

- Утром надо мне в Смелу пораньше попасть.


- Что должен там делать?

- Махорку хочу продать и соли купить.

- Хозяйственный хлопец, - похвалил меня Васин отец.

Я догадывался, что он знает, откуда у меня махорка и зачем надо мне в Смелу. Но он с удовольствием разыграл неосведомленного и непосвященного в тайные дела, я понял: домашним необязательно знать, откуда и куда я иду.

После ужина Василь потянул меня на чердак, где у него было вымощено ложе, пахнущее травами. Он поделился радостью: в последних известиях сообщили об освобождении Полтавы.

Мы долго шептались. Меня так и тянуло за язык признаться Василию, что я уже в партизанском отряде, что иду выполнять ответственное задание, но сдержался и промолчал. Поздно ночью уснули.

Чуть рассвело, Васин отец разбудил меня:

- Вставай, Микола, пора…

Освежившись колодезной водой и выпив чашку молока, я вышел на дорогу и зашагал к Смеле.

У входа в город дорогу перегораживал полосатый шлагбаум. Вообще-то с утра он должен быть поднят, но то ли в будке контрольно-пропускного пункта проспали, то ли еще что, только шлагбаум был закрыт. Сворачивать в поле и обходить его я опоздал – из будки вышел заспанный немец и, увидев меня, поманил пальцем к себе. Зевая и показывая желтые зубы, спросил на ломаном языке, куда иду. Я ответил, что иду в город махорку продавать.


- О, это есть хорошо. - Он бесцеремонно развязал мою котомку и запустил руку в мешочек. Скрутив цигарку, немец затянулся и закашлялся. Потом, довольный, взял подвешенное оцинкованное ведро и протянул мне:

- Мальчик, носи воду. От колодец. Нах котел, - показал на большой чан возле будки.

Мою котомку он поставил у своих ног, уселся на лавочке, продолжая курить.

Я ругал себя за беспечность. Ну что стоило, завидев опущенный шлагбаум, взять правее и обойти контрольно-пропускной пункт.

Так нет же, путь хотел укоротить, вот и укоротил. Принялся таскать ведро с водой. Она плескалась, штаны намокли, настроение испортилось. А мимо шли на базар люди, показывали жандарму аусвайсы и топали по дороге с мешками и сумками. Проплывали и редкие подводы под поднятым шлагбаумом.

«Попался, как пацан! - злился я на себя. - Фашист сам не хочет таскать, я подвернулся первым, вот и эксплуатирует».

Наконец чан был полон. Я поставил у ног немца ведро и взялся за котомку.

На базарную площадь я пришел с опозданием. Кляня на чем свет стоит улыбчивого жандарма и себя, шагал вдоль дощатых прилавков, приценивался к махорке. Некоторые меня гнали:

–– Мал еще курить!

–– Ишь, под носом не просохло, а туда же тянется.

Но все же я узнал цену. Оглядев ряды, с ужасом заметил, что пристроиться негде –– свободных мест не было. Первое условие встречи было нарушено, у ворот стать не мог.

К моему счастью, в середине освободилось место. Я опрометью бросился к нему, сдернул с плеча котомку, вытащил мешочек, стакан, положил на прилавок смятую кепку. Тетка, торговавшая рядом тыквенными семечками, испуганно отшатнулась:


–– А чтоб тебе… –– Потом спросила: –– А бумаги на торговлю у тебя есть?

–– Есть, тетечка, все у меня есть. –– И заорал, пересыпая в мешочке махорку: –– Покупай самосад, кто покурит –– будет рад!

Торговля, на удивление, у меня пошла бойко. Партизаны снабдили меня отменной махоркой –– крупной, сухой, пахучей. Мешочек таял на глазах –– брали по два, три стакана.

–– Ты же дешевишь, –– толкнула меня в бок тетка, и я тотчас поднял цену.

Действительно, так быстро разберут, не дождусь и связного. С пустым мешком стоять неловко. «Где же он?» –– в который раз спрашивал себя, озираясь. А мешочек с самосадом пустел, как я ни набивал цену товару –– видимо, махорка нравилась покупателям.


Меж торговых рядов прошелся полицай в зеленом, с бело-желтыми обшлагами мундире, с карабином за плечом. Остановился возле меня, взял из мешка стакан, высыпал в свой карман и пошел дальше.

Я уже волновался всерьез: если сегодня ко мне не подойдет связной, завтра идти сюда бесполезно –– не базарный день.

Когда в мешочке оставалось стакана три-четыре махорки, из толпы вынырнул парень в темно-синих щегольских галифе, заправленных в начищенные до глянца хромовые сапоги. Он потрогал кепку, глянул на меня острыми зеленоватыми глазами, произнес:


–– Крепок ли самосадик?

Я так обрадовался, что на мгновение забыл о правилах конспирации, заулыбался.

–– Раз потянешь –– в сон потянет.

Парень осадил меня посуровевшим взглядом и продолжал:

–– Дашь попробовать.

–– Купи и пробуй.

«Наконец-то!» –– облегченно вздохнул, и с языка чуть не сорвалось: «Чего так долго?»

Но вовремя опомнился, дождался, когда в руках незнакомца появился черный кисет, высыпал туда два стакана махорки. После этого парень бросил несколько бумажек в кепку и сказал, вроде ни к кому не обращаясь:

–– Пора и в церковь сходить, грехи отмолить да Николаю-угоднику поклониться.

Я понял: мне предлагается идти к церкви.

Догнав парня, сказал шепотом:

–– Ну и долго же ты… Я уже не знал, что делать.

–– Пацан ты еще, –– проговорил парень –– Если б я раньше пришел, а ты с непроданным товаром... Каждому сразу было б понятно, что торгаш ты липовый. Кто уходит с базара в разгар дня, не продавши товар?

- И то правда, - вынужден был я согласиться с ним.

- Слушай меня внимательно. Передай Ивану, что картошку заготовили. Третьего дня перевезем в Сунчанку. Грибники прибудут через неделю в Каменку. Как понял?

Я повторил услышанное.

- В следующий раз пусть приходят на явочную квартиру. Адрес: Садовая, пять. спросить Степаниду. Пароль: «У вас не найдется картошки продать?» Ответ: «Пуда два найду». А сейчас марш на базу и передай: ждем в Сунчанском на закате третьего дня, не позже. - Не прощаясь, парень зашагал быстрее и скрылся среди тех, что направлялись в церковь.

Мне захотелось еще побродить по базару, купить на дорогу семечек - и идти будет веселей, и усталость не так одолеет. Пробираясь между рядами, услышал, как две торговки шептались, одна сообщала другой

- Слышь, кума, мой сосед, полицай, сказал, что красные опять отступают, последние усилия делают.


«Брешет тебе твой полицай»‚ - подумал я, вспомнив сводку Совинформбюро на листке, заложенном за подкладкой пиджака, в которой говорилось, что войска 2-го Украинского фронта 23 сентября 1943 года после упорных ожесточенных боев с фашистами овладели Полтавой. А от Полтавы до этих мест остается совсем немного.

Ходил по рынку, слушал разговоры, приценивался к разным товарам. Настроение было приподнятое: задание выполнено, встреча со связным состоялась. Теперь приклеить бы где-то листовку со сводкой, чтоб торговка со своей кумой не трепалась, дойти до Яблуновки, а там уж никто мне помешать не сможет своевременно возвратиться и доложить... Выбрал удобный момент, прислонился спиной к забору, заложил руку с листовкой и прикрепил ее. Потом подошел к прилавку, где инвалид торговал смесью семян тыквы и подсолнуха. Купил пару стаканов хорошо прожаренных семечек, стал пробираться к базарным воротам. Но тут послышались свистки, крики, люди шарахнулись из стороны в сторону, возникла паника.

«Облава!» - подумал я и тоже заметался, пытаясь пробраться к забору, отгораживающему базар от церковного кладбища. «Вляпался!» - ругал себя, работая руками и пробираясь сквозь метавшуюся толпу. А она качалась из стороны в сторону, словно волны в бушующем море. Одним из таких потоков меня вынесло к забору, примерился, как бы половчее подпрыгнуть и ухватиться, чтоб перелезть, но пригляделся и оставил это намерение: у забора стояли жандармы с автоматами, они уже знали, как бегут от облавы, приняли меры.

- Почему облава? - спросил на ходу какого-то человека, тот буркнул в ответ, что объявились на заборах листовки.

Поняв, что перелезть через забор не удастся, я пристроился у конца рядов под прилавком, бросил на пыльную, заплеванную подсолнуховой кожурой мостовую свою кепку и, высыпав в нее мелочь, протянув руку, заголосил:

- Люди добрые, помогите, жизнь сиротки спасите, ломоть хлеба подарите, буду славить вас и бога, помогите сколько мога.

Надо мной и возле меня клокотал людской муравейник, мелькали ноги в сапогах и сандалях, солдатских ботинках и тапках, я видел, как жандармы и полицаи загоняют людей за изгородь, где обычно стояли привезенные на продажу телята, как полосовали плетьми тех, кто упирался, вокруг плакали и ругались, просились у кого-то, упоминая оставленных деток, которые ждут-не дождутся с базара родителей. А я, рыская по базару глазами, тянул свою слезливую песню:

- Люди добрые, помогите, жизнь сиротскую спасите…