ВУЗ: Не указан
Категория: Не указан
Дисциплина: Не указана
Добавлен: 03.02.2024
Просмотров: 138
Скачиваний: 0
ВНИМАНИЕ! Если данный файл нарушает Ваши авторские права, то обязательно сообщите нам.
благородно и как бы наивно говорил с женщинами, и то, по-видимому, чтобы научиться говорить по-немецки. Он и в этом проявлял себя с робостью. Вне этого, он в свободное время занимался музыкой. Он играл на мандолине, пел особенно присущие несчастному армянскому народу грустные песни. Одним словом, не видно даже каких-либо признаков того, чтобы он преследовал какие-либо другие цели, кроме как научиться по-немецки, чтобы суметь учиться в высшем учебном заведении. Здесь была допрошена его учительница. По ее словам, обвиняемый исключительно усердный и несколько робкий молодой человек. Но в последнее время он стал постепенно сдавать и уже больше не в состоянии был взять себя в руки. Он обращается к специалисту-психиатру проф. Кассиреру, потому что у него стали повторяться эпилептические припадки. Профессор прописал ему лекарство, которое несколько расслабляюще повлияло на его умственные способности. Он продолжал ходить на свои уроки до 26 февраля, а после занимался один, обучаясь каждое утро по учебнику. Короче говоря, он последовательно стремился к своей цели — получить здесь образование.
Интересно, что, как заявляют все свидетели, он в отношении своих ужасных переживаний был очень сдержан. Кто имел бесконечно глубокие переживания, тот вообще неохотно говорит о подобных вещах, и в данном случае перед нами поразительный факт, когда он ни с Апеляном и ни с Терзибашяном об этих вопросах вообще не разговаривал. Слегка он о них вспоминал тогда, когда это, безусловно, было нужно, как, например, у проф. Кассирера. Он однажды коротко упомянул об этом своей первой квартирохозяйке, г-же Штельбаум, но не в тот период, когда жил у нее, а когда зашел к ней уже после переезда на другую квартиру. Она его спросила, в чем причина его переезда, и тогда он с болью ответил: у меня больше нет родных. Потом он говорил об этом со своей учительницей, когда во время перевода одного отрывка встретилось слово «родина». Он сказал: «У меня больше нет родины, все мои близкие вырезаны». В большинстве случаев он беседовал со своей единственной подругой, которая его полностью понимала, — это была пережившая те же ужасы госпожа Терзибашян.
Таким образом, вы видите всюду определенную сдержанность. Даже как-то, увидев в руках проживавшего в той же квартире Апеляна книгу д-ра Лепсиуса, он вырвал ее из его рук с криком: «Не трогай старые раны! Уйдем отсюда».
Как видите, господа, это не тот человек, который бесконечно хватается за эти вещи, а, наоборот, избегает их, старается по возможности меньше о них говорить, но в то же время он, конечно, внутренне страдает вдвойне.
В то время произошло одно событие, которое ударило как молния по этой спокойной трудовой жизни. То была встреча с тремя господами на Гарденбергштрассе, говорившими на турецком языке. Двое из них называли «пашой» идущего между ними в середине человека, и Тейлирян обратил свое внимание на него, разглядел этого человека вблизи, узнал его по фотографии и пришел к твердому убеждению, что это несомненно Талаат-паша. Он видел, как один из двух господ вместе с Талаатом-пашой вошел в дом № 4, а другой подобострастно попрощался и удалился. И Тейлирян пришел к убеждению, что Талаат-паша живет там. Это было примерно в середине января этого года. Тейлирян сказал здесь: «Приблизительно за пять недель до переезда». Раньше он говорил — в середине января. Интересно то, что Тейлирян об этом случае никому не говорил. Он не хотел никого беспокоить. У него не было потребности говорить об этих вещах. Эта встреча даже в нем самом не вызвала желания убить Талаата. В этом отношении он ничего не сделал. Прошли переживания, прежние события погасли внутри него самого, и в нем не возникла идея мести. Он продолжал жить по-прежнему до тех пор, пока через 5-6 недель после этого случая он во сне — можно точно установить, в какую именно ночь, — не увидел явление, почти во плоти, своей матери, как будто тогда перед ним лежал труп ее, и он видел, как она поднялась, и сын сказал ей: «Я видел Талаата». И мать ответила: «Ты видел Талаата и не отомстил ему за свою мать, за отца, за братьев и сестер? Ты больше мне не сын».
Это был момент, когда он подумал: «Здесь я должен действовать, я хочу вновь быть сыном своей матери, она не должна от меня отказаться, когда на небе я пойду к ней, я хочу снова быть в ее объятиях». Таким образом, как выразились врачи, сон этот перешел в состояние бодрствования.
Известно, что для экспансивных восточных людей подобные явления играют совершенно иную роль, чем для нас, которые на подобные вещи смотрят философски и глазами медицины. Вспомните историю из Священного писания, которое вы изучали в молодости, где по всякому поводу говорится: «И явился ангел ему во сне» и т.п. И вот человек видит во сне не только сны, в сон могут переноситься и важные события. Такое явление, также плотское, имело решающее значение для Тейлиряна. С утра следующего дня он приступает к делу, но, ни слова не говоря даже своему соотечественнику Апеляну, он разыскивает председателя армянского студенческого землячества, который хорошо владеет немецким языком, с его помощью он направляется на Гарденбергштрассе, чтобы теперь уже совершенно сознательно и не так, как г-н прокурор образно выразился, «притянутый туда магнитом», нанять себе квартиру, откуда он мог бы следить за Талаатом. Такую квартиру он находит в доме № 37 по Гарденбергштрассе, на бельэтаже.
К этому нужно добавить то, что, принимая во внимание его болезнь, ему нужна была светлая солнечная комната, которая, помимо всего прочего, имела бы не газ, а электричество. Так как оказалось, что все это можно было найти в том доме на Гарденбергштрассе, то через день после того сна он снимает эту квартиру. Но последняя все-таки еще не была свободна, проживавший там господин должен был освободить ее через пару дней. Он договорился с хозяйкой в четверг 3 марта, следовательно, сновидение имело место в ночь с 1 на 2 марта, а переехать туда он сумел лишь в субботу 5 марта. А до этого он вынужден был еще два-три дня оставаться на старой квартире. Таким образом, лишь после того, как была снята комната, он пришел к Апеляну и сказал: «Слушай, в субботу я должен перебраться на новую квартиру». Очевидно, что в этот момент он нашел нечто положительное, новую квартиру. Он теряет месячную плату; теперь он вынужден заплатить дважды за март месяц. Он этим жертвует, чтобы получить новую квартиру. Он говорит себе: я решил убить Талаата, поэтому я должен быть поблизости от него. В этот момент он хотел убить Талаата.
Но здесь я с главным прокурором существенно расхожусь в следующем. Вы слышали, когда г-н председатель на одно высказывание обвиняемого два раза задал один и тот же вопрос, потому что не сразу понял обвиняемого. Тейлирян ответил, что, когда он жил уже в новой квартире, у него возникла мысль: ведь он христианин? Армяне — древнейшие приверженцы христианства, ведь существует заповедь «не убий»? И вот в нем, молодом человеке, не расположенном совершать какое-либо насилие, исчезает ранее принятое решение и начинаются те колебания, которые он так характерно выразил: «Когда я чувствовал себя плохо и опять вновь передо мною становились картины ужасов, то в эти минуты я был полон решимости убить Талаата, но когда я вновь выздоравливал и становился хозяином своих чувств, то тогда мне становилось ясным, что я не вправе убивать его». Вот так все время повторялось. Эти объяснения обвиняемого нельзя считать неправдоподобными. Все врачи в один голос заявили: из этого человека ничего нельзя вытянуть. То же самое говорим и мы, трое защитников, что обвиняемый того, что не от чистой совести, не скажет. Трудно проникнуть в его душу, особенно когда вопрос вертится вокруг таких вещей, которые могли бы сказать в его пользу. Поэтому следует верить тому, что он говорит.
Но и внешние обстоятельства тоже говорят в пользу того, что после переезда в новую квартиру Тейлирян больше не следовал за своей первоначальной идеей в отношении совершения убийства. После того времени в этом направлении он ничего не сделал. Например, он ни
разу не спросил у привратника, когда обычно выходит из дома Талаат. Не спрашивал даже, действительно ли Талаат там живет. Короче говоря, он продолжал жить и работать своим обычным образом — изучал немецкий, занимался музыкой, звонил учительнице, у которой он прекратил уроки из-за плохого самочувствия после приема лекарства проф. Кассирера, и говорил, что надеется через несколько дней возобновить уроки. В эти первые десять дней совершенно нельзя было видеть с его стороны каких-либо приготовлений в отношении Талаата.
И вот наступает знаменательный день — 15 марта. Его домохозяйка показывает, что в тот день он выпил свой чай, употребив коньяку немного больше обычного. Коньяк был куплен днем раньше, так что с точки зрения расхода его нужно учесть также и предыдущий день. Прислуга под конец принесла бутылку, из которой была выпита одна четверть или одна треть, но не одна треть литра. Такова действительность, которая в конце концов выяснилась. Высказывания здесь эксперта Штёрмера о той версии, что обвиняемый, выпивая, хотел набраться храбрости, — абсолютное заблуждение. Он пил коньяк с чаем, потому что чувствовал беспокойство в желудке, а коньяком он заполнил маленькую рюмочку для того, чтобы знать, какое количество нужно смешать с чаем. Он следил за своим здоровьем.
Та точка зрения, что в то утро в 9 часов он с помощью коньяка хотел набраться храбрости, не выдерживает никакой критики. В самом деле, как он мог знать, что именно в этот день Талаат должен появиться на балконе и потом выйти на улицу, в то время, когда он его в течение 10 дней не встречал? Как это он мог предвидеть? Здесь нельзя утверждать о какой-либо взаимосвязи. И вот в 11 часов он видит Талаата на балконе. Он тоже открыл окно. Он ходит взад и вперед по комнате, читает и переводит немецкий учебник. Безусловно, кровь ударила ему в голову в тот момент, когда он увидел Талаата на балконе, счастливым и радующимся солнечным лучам, в то время как его родные вырезаны. Но и в этот момент тоже он не принял решение убить Талаата. Талаат с балкона опять вернулся в комнату, и вопрос того дня, по-видимому, этим и был исчерпан. Но вот спустя четверть часа Талаат вдруг выходит из дома. Тейлирян, стоя у окна, видит это. И вот перед его глазами снова возникают картины резни, он вспоминает своих родителей, бросается к чемодану, берет револьвер, набрасывает на себя пальто, напяливает шляпу на голову, вылетает на улицу, бежит довольно большое расстояние за Талаатом, переходит через улицу на его сторону — и стреляет. Как все это там произошло, стрелял ли он спереди или сзади, меня не интересует. С точки зрения прокурора, все это было заранее тщательно обдумано. Лично я думаю, что в этот момент буря чувств хлынула на этого человека.
Потом он не отбрасывает, как говорит г-н прокурор, свой револьвер, подобно тому человеку, который стремится снять с себя всякие подозрения, а выпускает его из руки, как бы говоря: «Теперь я исполнил свой долг». Он, естественно, бежал, чтобы избавиться от прохожих, но сразу был задержан. Через пять минут после происшедшего он говорит: «Это немцев не касается, он иностранец и я иностранец». Он повторил это. Я совершенно не настроен в этих вещах видеть что-либо задуманное.
Господа, вот деяние, вот подготовка к осуществлению, вот человек, совершивший его, и я, в свою очередь, также прихожу к юридическому ответу на вопрос: «Какую оценку дать содеянному?»
Пока я хочу оставить в стороне главный вопрос: вменяем или нет? Тогда, естественно — поскольку преднамеренность убийства совершенно очевидна, — я должен спросить: совершено ли данное деяние с заранее обдуманным намерением?
Господа, г-н прокурор обратил здесь мое внимание на одно обстоятельство, но недостаточно ясно. Там не так записано, как г-н прокурор кратко сказал: «Тот, кто совершил убийство умышленно...», а закон гласит: «если убийца совершил убийство с заранее обдуманным намерением...». Так вот, имперский суд особо, о чем, очевидно, вам г-н председатель скажет во время правового разъяснения, в восьмом томе своих постановлений со всей определенностью указывает, что в отношении этого вопроса сознательно ставится разница между действующим уголовным законодательством и прежним прусским, на основе которого оно разработано, а также другими кодексами, когда затрагивается вопрос о заранее обдуманном решении совершить преступление. В соответствии с прежним правом, в тех случаях, если решение было принято за 14 дней до этого и затем осуществлено, то можно, безусловно, сказать, что преступление вообще совершено с заранее обдуманным намерением. Теперь это изменено. Прямо в противоположность этому Имперский суд совершенно ясно подчеркивает, что решающим считается момент совершения преступления. Поэтому нет нужды устанавливать, когда было принято решение.
Таким образом, в отношении вопроса — имел ли место, собственно, некий умысел, мы должны взвесить и выяснить, существовал ли таковой в момент совершения убийства, иными словами, была ли у обвиняемого буря страстей, чувств и воспоминаний или только хладнокровное обдумывание.
Я совершенно не собираюсь на это отвечать. Ответ, с моей точки зрения, заключен в самой сущности данного дела.
Я только желаю указать на то, что Имперский суд с исключительной ясностью разъясняет (т. 42, с. 281), что значит заранее обдуманное намерение и что такое состояние аффекта. Ведь лучше цитировать постановление Имперского суда, чем говорить от себя, хотя г-н председатель упомянет об этом в правовом разъяснении. «Убийство является умышленным с заранее обдуманным намерением, если лицо достаточно ясно сознавало, что совершаемое им действие может привести к смерти другого лица, и желало подобный результат, если оно взвешивало мотивы, толкающие его на это деяние и удерживающие от него, а также свои действия, необходимые для достижения желаемого результата.
Интересно, что, как заявляют все свидетели, он в отношении своих ужасных переживаний был очень сдержан. Кто имел бесконечно глубокие переживания, тот вообще неохотно говорит о подобных вещах, и в данном случае перед нами поразительный факт, когда он ни с Апеляном и ни с Терзибашяном об этих вопросах вообще не разговаривал. Слегка он о них вспоминал тогда, когда это, безусловно, было нужно, как, например, у проф. Кассирера. Он однажды коротко упомянул об этом своей первой квартирохозяйке, г-же Штельбаум, но не в тот период, когда жил у нее, а когда зашел к ней уже после переезда на другую квартиру. Она его спросила, в чем причина его переезда, и тогда он с болью ответил: у меня больше нет родных. Потом он говорил об этом со своей учительницей, когда во время перевода одного отрывка встретилось слово «родина». Он сказал: «У меня больше нет родины, все мои близкие вырезаны». В большинстве случаев он беседовал со своей единственной подругой, которая его полностью понимала, — это была пережившая те же ужасы госпожа Терзибашян.
Таким образом, вы видите всюду определенную сдержанность. Даже как-то, увидев в руках проживавшего в той же квартире Апеляна книгу д-ра Лепсиуса, он вырвал ее из его рук с криком: «Не трогай старые раны! Уйдем отсюда».
Как видите, господа, это не тот человек, который бесконечно хватается за эти вещи, а, наоборот, избегает их, старается по возможности меньше о них говорить, но в то же время он, конечно, внутренне страдает вдвойне.
В то время произошло одно событие, которое ударило как молния по этой спокойной трудовой жизни. То была встреча с тремя господами на Гарденбергштрассе, говорившими на турецком языке. Двое из них называли «пашой» идущего между ними в середине человека, и Тейлирян обратил свое внимание на него, разглядел этого человека вблизи, узнал его по фотографии и пришел к твердому убеждению, что это несомненно Талаат-паша. Он видел, как один из двух господ вместе с Талаатом-пашой вошел в дом № 4, а другой подобострастно попрощался и удалился. И Тейлирян пришел к убеждению, что Талаат-паша живет там. Это было примерно в середине января этого года. Тейлирян сказал здесь: «Приблизительно за пять недель до переезда». Раньше он говорил — в середине января. Интересно то, что Тейлирян об этом случае никому не говорил. Он не хотел никого беспокоить. У него не было потребности говорить об этих вещах. Эта встреча даже в нем самом не вызвала желания убить Талаата. В этом отношении он ничего не сделал. Прошли переживания, прежние события погасли внутри него самого, и в нем не возникла идея мести. Он продолжал жить по-прежнему до тех пор, пока через 5-6 недель после этого случая он во сне — можно точно установить, в какую именно ночь, — не увидел явление, почти во плоти, своей матери, как будто тогда перед ним лежал труп ее, и он видел, как она поднялась, и сын сказал ей: «Я видел Талаата». И мать ответила: «Ты видел Талаата и не отомстил ему за свою мать, за отца, за братьев и сестер? Ты больше мне не сын».
Это был момент, когда он подумал: «Здесь я должен действовать, я хочу вновь быть сыном своей матери, она не должна от меня отказаться, когда на небе я пойду к ней, я хочу снова быть в ее объятиях». Таким образом, как выразились врачи, сон этот перешел в состояние бодрствования.
Известно, что для экспансивных восточных людей подобные явления играют совершенно иную роль, чем для нас, которые на подобные вещи смотрят философски и глазами медицины. Вспомните историю из Священного писания, которое вы изучали в молодости, где по всякому поводу говорится: «И явился ангел ему во сне» и т.п. И вот человек видит во сне не только сны, в сон могут переноситься и важные события. Такое явление, также плотское, имело решающее значение для Тейлиряна. С утра следующего дня он приступает к делу, но, ни слова не говоря даже своему соотечественнику Апеляну, он разыскивает председателя армянского студенческого землячества, который хорошо владеет немецким языком, с его помощью он направляется на Гарденбергштрассе, чтобы теперь уже совершенно сознательно и не так, как г-н прокурор образно выразился, «притянутый туда магнитом», нанять себе квартиру, откуда он мог бы следить за Талаатом. Такую квартиру он находит в доме № 37 по Гарденбергштрассе, на бельэтаже.
К этому нужно добавить то, что, принимая во внимание его болезнь, ему нужна была светлая солнечная комната, которая, помимо всего прочего, имела бы не газ, а электричество. Так как оказалось, что все это можно было найти в том доме на Гарденбергштрассе, то через день после того сна он снимает эту квартиру. Но последняя все-таки еще не была свободна, проживавший там господин должен был освободить ее через пару дней. Он договорился с хозяйкой в четверг 3 марта, следовательно, сновидение имело место в ночь с 1 на 2 марта, а переехать туда он сумел лишь в субботу 5 марта. А до этого он вынужден был еще два-три дня оставаться на старой квартире. Таким образом, лишь после того, как была снята комната, он пришел к Апеляну и сказал: «Слушай, в субботу я должен перебраться на новую квартиру». Очевидно, что в этот момент он нашел нечто положительное, новую квартиру. Он теряет месячную плату; теперь он вынужден заплатить дважды за март месяц. Он этим жертвует, чтобы получить новую квартиру. Он говорит себе: я решил убить Талаата, поэтому я должен быть поблизости от него. В этот момент он хотел убить Талаата.
Но здесь я с главным прокурором существенно расхожусь в следующем. Вы слышали, когда г-н председатель на одно высказывание обвиняемого два раза задал один и тот же вопрос, потому что не сразу понял обвиняемого. Тейлирян ответил, что, когда он жил уже в новой квартире, у него возникла мысль: ведь он христианин? Армяне — древнейшие приверженцы христианства, ведь существует заповедь «не убий»? И вот в нем, молодом человеке, не расположенном совершать какое-либо насилие, исчезает ранее принятое решение и начинаются те колебания, которые он так характерно выразил: «Когда я чувствовал себя плохо и опять вновь передо мною становились картины ужасов, то в эти минуты я был полон решимости убить Талаата, но когда я вновь выздоравливал и становился хозяином своих чувств, то тогда мне становилось ясным, что я не вправе убивать его». Вот так все время повторялось. Эти объяснения обвиняемого нельзя считать неправдоподобными. Все врачи в один голос заявили: из этого человека ничего нельзя вытянуть. То же самое говорим и мы, трое защитников, что обвиняемый того, что не от чистой совести, не скажет. Трудно проникнуть в его душу, особенно когда вопрос вертится вокруг таких вещей, которые могли бы сказать в его пользу. Поэтому следует верить тому, что он говорит.
Но и внешние обстоятельства тоже говорят в пользу того, что после переезда в новую квартиру Тейлирян больше не следовал за своей первоначальной идеей в отношении совершения убийства. После того времени в этом направлении он ничего не сделал. Например, он ни
разу не спросил у привратника, когда обычно выходит из дома Талаат. Не спрашивал даже, действительно ли Талаат там живет. Короче говоря, он продолжал жить и работать своим обычным образом — изучал немецкий, занимался музыкой, звонил учительнице, у которой он прекратил уроки из-за плохого самочувствия после приема лекарства проф. Кассирера, и говорил, что надеется через несколько дней возобновить уроки. В эти первые десять дней совершенно нельзя было видеть с его стороны каких-либо приготовлений в отношении Талаата.
И вот наступает знаменательный день — 15 марта. Его домохозяйка показывает, что в тот день он выпил свой чай, употребив коньяку немного больше обычного. Коньяк был куплен днем раньше, так что с точки зрения расхода его нужно учесть также и предыдущий день. Прислуга под конец принесла бутылку, из которой была выпита одна четверть или одна треть, но не одна треть литра. Такова действительность, которая в конце концов выяснилась. Высказывания здесь эксперта Штёрмера о той версии, что обвиняемый, выпивая, хотел набраться храбрости, — абсолютное заблуждение. Он пил коньяк с чаем, потому что чувствовал беспокойство в желудке, а коньяком он заполнил маленькую рюмочку для того, чтобы знать, какое количество нужно смешать с чаем. Он следил за своим здоровьем.
Та точка зрения, что в то утро в 9 часов он с помощью коньяка хотел набраться храбрости, не выдерживает никакой критики. В самом деле, как он мог знать, что именно в этот день Талаат должен появиться на балконе и потом выйти на улицу, в то время, когда он его в течение 10 дней не встречал? Как это он мог предвидеть? Здесь нельзя утверждать о какой-либо взаимосвязи. И вот в 11 часов он видит Талаата на балконе. Он тоже открыл окно. Он ходит взад и вперед по комнате, читает и переводит немецкий учебник. Безусловно, кровь ударила ему в голову в тот момент, когда он увидел Талаата на балконе, счастливым и радующимся солнечным лучам, в то время как его родные вырезаны. Но и в этот момент тоже он не принял решение убить Талаата. Талаат с балкона опять вернулся в комнату, и вопрос того дня, по-видимому, этим и был исчерпан. Но вот спустя четверть часа Талаат вдруг выходит из дома. Тейлирян, стоя у окна, видит это. И вот перед его глазами снова возникают картины резни, он вспоминает своих родителей, бросается к чемодану, берет револьвер, набрасывает на себя пальто, напяливает шляпу на голову, вылетает на улицу, бежит довольно большое расстояние за Талаатом, переходит через улицу на его сторону — и стреляет. Как все это там произошло, стрелял ли он спереди или сзади, меня не интересует. С точки зрения прокурора, все это было заранее тщательно обдумано. Лично я думаю, что в этот момент буря чувств хлынула на этого человека.
Потом он не отбрасывает, как говорит г-н прокурор, свой револьвер, подобно тому человеку, который стремится снять с себя всякие подозрения, а выпускает его из руки, как бы говоря: «Теперь я исполнил свой долг». Он, естественно, бежал, чтобы избавиться от прохожих, но сразу был задержан. Через пять минут после происшедшего он говорит: «Это немцев не касается, он иностранец и я иностранец». Он повторил это. Я совершенно не настроен в этих вещах видеть что-либо задуманное.
Господа, вот деяние, вот подготовка к осуществлению, вот человек, совершивший его, и я, в свою очередь, также прихожу к юридическому ответу на вопрос: «Какую оценку дать содеянному?»
Пока я хочу оставить в стороне главный вопрос: вменяем или нет? Тогда, естественно — поскольку преднамеренность убийства совершенно очевидна, — я должен спросить: совершено ли данное деяние с заранее обдуманным намерением?
Господа, г-н прокурор обратил здесь мое внимание на одно обстоятельство, но недостаточно ясно. Там не так записано, как г-н прокурор кратко сказал: «Тот, кто совершил убийство умышленно...», а закон гласит: «если убийца совершил убийство с заранее обдуманным намерением...». Так вот, имперский суд особо, о чем, очевидно, вам г-н председатель скажет во время правового разъяснения, в восьмом томе своих постановлений со всей определенностью указывает, что в отношении этого вопроса сознательно ставится разница между действующим уголовным законодательством и прежним прусским, на основе которого оно разработано, а также другими кодексами, когда затрагивается вопрос о заранее обдуманном решении совершить преступление. В соответствии с прежним правом, в тех случаях, если решение было принято за 14 дней до этого и затем осуществлено, то можно, безусловно, сказать, что преступление вообще совершено с заранее обдуманным намерением. Теперь это изменено. Прямо в противоположность этому Имперский суд совершенно ясно подчеркивает, что решающим считается момент совершения преступления. Поэтому нет нужды устанавливать, когда было принято решение.
Таким образом, в отношении вопроса — имел ли место, собственно, некий умысел, мы должны взвесить и выяснить, существовал ли таковой в момент совершения убийства, иными словами, была ли у обвиняемого буря страстей, чувств и воспоминаний или только хладнокровное обдумывание.
Я совершенно не собираюсь на это отвечать. Ответ, с моей точки зрения, заключен в самой сущности данного дела.
Я только желаю указать на то, что Имперский суд с исключительной ясностью разъясняет (т. 42, с. 281), что значит заранее обдуманное намерение и что такое состояние аффекта. Ведь лучше цитировать постановление Имперского суда, чем говорить от себя, хотя г-н председатель упомянет об этом в правовом разъяснении. «Убийство является умышленным с заранее обдуманным намерением, если лицо достаточно ясно сознавало, что совершаемое им действие может привести к смерти другого лица, и желало подобный результат, если оно взвешивало мотивы, толкающие его на это деяние и удерживающие от него, а также свои действия, необходимые для достижения желаемого результата.