ВУЗ: Не указан
Категория: Не указан
Дисциплина: Не указана
Добавлен: 03.02.2024
Просмотров: 137
Скачиваний: 0
ВНИМАНИЕ! Если данный файл нарушает Ваши авторские права, то обязательно сообщите нам.
Аффектом же определяется то состояние, когда действия виновного обусловлены такой степенью сильного душевного волнения, которое исключает у него способность контролировать свои действия и логично взвесить вышеуказанные обстоятельства».
Господа, я здесь вынужден был добросовестным образом разобрать также и вопрос об умышленности, хотя я в определенной степени отрицаю таковую. Поэтому и мы, защитники, всем сердцем, в полной уверенности в своей правоте должны будем просить вас на вопрос о виновности дать отрицательный ответ.
Вы, конечно, знаете — об этом будет говорить г-н председатель, — что первый вопрос начнется со слов: «Виновен ли он...?» Вам не будут задаваться отдельные вопросы о невменяемости виновного, о болезненном нарушении психики и прочее, а ответы на все эти вопросы будут содержаться в вашем ответе на вопрос, считаете вы обвиняемого в момент совершения деяния ответственным или нет.
Об этом мы уже слышали заключения целого ряда экспертов.
Вопрос о болезненном нарушении психической деятельности закон толкует как состояние, при котором свободное определение воли исключено. В действительности, господа, здесь было очень интересно видеть, как эксперты почти при нас вырабатывали свои воззрения, кроме г-на тайного советника д-ра Штёрмера, который свою точку зрения с самого начала изложил в письменном заключении. Остальные же впервые подходили к делу и точно сами с собой спорили. У вас тоже, безусловно, создалось такое впечатление. Г-н тайный медицинский советник Штёрмер — наш очень опытный судебный врач, но тем не менее не психиатр — пришел к тому выводу, что здесь мы имеем дело с простой физической эпилепсией, соматической эпилепсией, и на этом он построил свое заключение. Не так ли? Конечно, вы все знаете, что эпилепсия в определенной степени влияет на психическую деятельность в более или менее ограниченной степени. И вот тут г-н Штёрмер спрашивает: таково ли здесь влияние эпилепсии на психику, что полностью исключает свободное определение воли? Ответ: в значительной степени ослабленно, но не исключено полностью.
После него проф. Липманн очень тонко представил другую точку зрения, а именно: что здесь эпилепсия не соматическая и не физическая, не связана с поражением центральной нервной системы или отдельных нервов, а вопрос в том, что данное физическое состояние, похожее на эпилепсию, эти судорожные припадки явились результатом мощнейшего ПСИХИЧЕСКОГО ВОЗДЕЙСТВИЯ. В определенной степени прошлые события, картина отчего дома сделали обвиняемого физически больным. Г-н профессор Липманн говорит, что обвиняемый в определенной степени, безусловно, был подвержен той идее, тем воспоминаниям и всему тому, что исходило от них, равно и одержим видением своей матери и ее наставлением. Г-н Липманн заявляет, что Тейлирян жил под постоянным влиянием тяжелых переживаний, и когда особенно плохо себя чувствовал, перед ним оживлялись картины пережитых событий, запах трупного поля. Он психически больной с очень минимальной степенью вменяемости.
Но сей осторожный и в летах психиатр еще придет к тому мнению, что полного исключения свободною определения воли не имеется. «По крайней мере, — говорит он, — по крайней мере я для себя не могу сделать такой вывод». Этим он указывает, что как врач он обязан учесть и положительные последствия. Он не может сказать: «Я выхожу за эти рамки, я учитываю далеко идущие возможные последствия». Он должен иметь положительные медицинские факты, чтобы опираться на них. Поэтому как психиатр он так сказать не может. Но он осторожно добавляет: «Я для себя не могу сделать это последнее заключение, хотя от этого состояния до границы полного отсутствия свободного определения воли отделяет самый минимум».
Проф. Кассирер в основном с этим согласился.
Остальные также отложили в сторону ту точку зрения г-на тайного медицинского советника Штёрмера, что мы здесь имеем дело с физической эпилепсией и что через нее могло произойти воздействие на психику. Все они пришли к выводу, что здесь душевная сторона, душевный эффект является, предшествующим. Проф. Кассирер говорит о «помутнении сознания во сне». Он подчеркивает, что каждый раз, когда обвиняемый плохо себя чувствовал, ему вновь приходили воспоминания и они были чрезвычайно сильны, и делает вывод: в деле очень значительную роль сыграло обстоятельство болезни, которое очень близко граничит с 51-м пунктом (та статья, которая гласит об отсутствии свободного определения воли), так что расхождение для нас, психиатров, незначительно. К этому он добавляет, что он как психиатр не осмеливается сказать большее, потому что он тогда выйдет из своих пределов и вторгнется в компетенцию судей, а в данном случае — присяжных. Он говорит: на основе мнения коллеги Вертауэра я считаю, что «с медицинской точки зрения не могу взять на себя ответственность». Однако он добавляет: вообще о состоянии обвиняемого в момент совершения убийства можно только предполагать и догадываться.
Далее идет молодое поколение (психологически и это небезынтересно) — г-н проф. Форстер, заместитель тайного медицинского советника Бонхёффера из психиатрического отделения университетской клиники. Выдающийся специалист в области психиатрии. Сначала он тоже присоединился к точкам зрения проф. Липманна и проф. Кассирера. Но потом, несмотря на то, что после приобретенного им во время войны опыта он очень скептически относится к психозам и подобным явлениям и, что мне и раньше было известно, принадлежит к тем врачам, которые с большим трудом считают возможным применение статьи 51, он высказался в отношении данного дела следующим образом: «Здесь есть доля тяжелой болезни». «Психиатру трудно ответить на эти последние вопросы, потому что мы, психиатры, как естествоиспытатели, вообще не можем признать свободу воли. Здесь уже предметом суждений становятся различия в тонкостях выражений, в разной оценке. Независимо от того, каков будет ответ на вопрос об отсутствии свободы воли — положительным или отрицательным, — вопрос этот трудный. Я, по крайней мере, сказал бы, — и тут в нем начинается внутренняя борьба, — что «условие статьи 51, предусматривающее отсутствие свободной воли, имеется. Затем он говорит, что я был очень склонен к этому, во всяком случае у меня имеются обоснованные сомнения».
Я прошу обратить внимание именно на последнее слово, — я скоро вернусь к нему.
Следующим был невропатолог, доктор Хааке, к которому обвиняемый раньше, еще 4 февраля 1921 года, ходил проконсультироваться. Он в целом присоединился к точке зрения предыдущих трех экспертов, хотя в заключение сказал: «Я иду дальше! Здесь действие в состоянии аффекта! Убийца совершил свое дело под давлением воображаемых сцен. Я его считаю невменяемым».
Г-н прокурор ясно признал, что описываемая мною картина высказываний экспертов является абсолютно верна.
Как я говорил и как вы сами видите — молодое поколение (хотя проф. Форстеру и 42 года) идет несколько дальше, старшее же поколение несколько осторожнее: «Ужасно тяжелое положение — мы все боимся сказать лишнее, больше того, за что мы как врачи можем взять на себя ответственность. Хотя в то же время вместе с этим ничего не хотим преуменьшить. Сомнения могут существовать». Это говорят также и господа старшие психиатры. Тем самым вся ответственность взваливается на вас, и справедливо.
Господа, я могу вообще заметить, что медицинские эксперты, как и всякий эксперт, всегда лишь помощники судьи. Они должны нам помочь при установлении наказания. Но последняя инстанция — судья. В то же время данное дело идет еще на один шаг дальше. Кроме Имперского суда, есть еще один высочайший суд — военный трибунал, который по этому поводу принял два очень интересных постановления. В одном из своих постановлений, в 14-м томе, страница 109, как раз говорится:
«При применении ст. 51 уголовно-процессуального кодекса задача медицинских экспертов ограничивается тем, что они представляют свои заключения о душевной болезни вместе с обоснованием. Однако не они должны решать, отсутствует ли из-за этой болезни способность руководить своими действиями, или — что имеет такое же значение — ответственен ли обвиняемый за свои действия или осуждению не подлежит. Принимать об этом решение — исключительно дело суда».
Таким же образом зафиксировано в 11-м томе, на странице 282: «Судебно-медицинский эксперт обязан исследовать, было ли душевное состояние виновного при совершении деяния болезненным или нет? Вопрос о вменяемости сам по себе правовой и должен решаться судьей».
В данном случае нет надобности в подобных решениях, потому что, как я только что говорил, вы свободны в своих решениях. Даже мнение экспертов относительно душевной болезни не может вас ограничивать. Однако к вопросу о свободе воли, который здесь принимается во внимание, приобщается еще одно частное обстоятельство, которое является препятствием для медицинских экспертов как таковых для ответа на вопрос, на который ссылался эксперт проф. Форстер, это то, что медицинская наука вообще не признает свободу воли.
Свобода воли человека, как известно, является одним из самых спорных вопросов не только в философии, но и в богословии. Этот вопрос, который выходит за рамки человеческих возможностей, наш Уголовный кодекс, естественно, не затрагивает. Вопрос свободной воли, который принят в основу Уголовного кодекса, рассматривается с точки зрения реальной жизни. Закон допускает и должен допускать в интересах правосудия, что взрослый и психически здоровый человек, как говорится в заключении научной комиссии, обладает достаточной силой воли для сдерживания своих порывов к совершению наказуемых действий и действует соответственно требованиям общего правосознания.
Теперь я вернусь к тому, о чем я несколько раньше просил вас запомнить. Проф. Форстер пошел еще дальше и сказал: «Как бы то ни было, здесь имеются обоснованные сомнения». И вот я со всей своей уверенностью утверждаю, что Имперский суд в своих многочисленных решениях указывает то, что само по себе понятно, что никогда нельзя так ставить вопрос: «Имеется ли здесь в положительном смысле такое нарушение, которое является препятствием для свободы воли?», а наоборот, необходимо прийти к положительному убеждению, «что этот человек полностью ответственен». Даже малейшее сомнение в существовании в момент совершения деяния свободы воли должно привести к оправданию обвиняемого. Если бы требовалось обоснование приговора, как, например, в отделениях по уголовным делам, то тогда недостаточной была бы одна лишь негативная констатация факта, что в то время не имелись такие признаки, которые ставили бы под сомнения наличие свободы воли, а было бы необходимым утверждать противным путем, а именно — «этот человек был ответственен».
И мне кажется, господа, что Имперский суд дал нам направляющую нить и в главном вопросе, а именно, когда отсутствует свобода воли, причем ответ предельно ясный, яснее, чем у медиков, которые вообще не признают свободу воли.
Ради простоты процитирую из известного комментария советников Верховного имперского суда, который, однако, опирается непосредственно на судебную практику и издан одним из выдающихся членов Верховного суда доктором Эбермайером, ставшим теперь главным имперским прокурором, под редакцией советника юстиции д-ра Лобе, который одновременно является одним из ведущих литературных представителей Имперского суда. Так вот там классическими можно назвать следующие строки:
«Под свободой воли в смысле ст. 51 понимается способность человека определить среди различных побудительных причин, образующих процесс формирования воли, и плодов своего воображения и эмоций, сопротивляющихся внутри его или, наоборот, стремящихся друг к другу, свое окончательное конкретное желание с ясным содержанием, принять «решение» как выражение способности личности управлять частичными процессами внутри себя».
«Если отсутствует способность к концентрации всех своих сил в такой мере, чтобы объединить отдельные побудительные причины в одно единое желание с новым содержанием, то свобода воли отсутствует. Если же все-таки решение принимается, то это уже происходит не таким образом, что «я» управляет отдельными мотивами и обобщает их, а некоторые отдельные мотивы довлеют над остальными и из их элементов вырабатывают решение, подчиняющее себе «я».
Однако в одном из решений Верховного суда буквально записано следующее: «Свобода воли отсутствует там, где в результате болезненного расстройства определенные представления или чувства или постороннее влияние настолько могущественно действует на волю, что определение воли разумным взвешиванием исключается».
Значит, лишь в том случае, когда творцом решения является совокупность душевных сил, Я в целом, тогда лишь ответственность за осуществление его можно приписать самому Я как выразителю этой целостности.
И далее: «...если навязчивая идея, которая целиком владеет личностью, только сама является причиной осуществления поступка, а все остальное отодвинуто на задний план, то поступок совершает не Я в целом, а лишь болезненная частица Я».
Исходя из этой точки зрения, спросите теперь себя — можете ли вы с уверенностью утверждать, что в тот момент, когда обвиняемый увидел Талаата-пашу выходящим из дому, принял решение, схватил револьвер из чемодана, бросился на улицу и напал на него, — что в тот момент он полностью был в состоянии собрать все свои душевные силы и принять однозначное решение и что не только покойная его мать, ужасные представления и воспоминания о своем мученическом народе и другие подобные вещи, которые засели в его голове, вложили оружие в его руки? Я считаю невозможным утверждать обратное. Врачи в тяжелом положении бросают вас в одиночестве, они сваливают на вас ответственность дать ответ на это. Из них двое говорят: «Нет, нельзя утверждать, что он ответственен».
Думаю, сказанное мной должно стать достаточным, чтобы облегчить вам в этом бесконечно трудном вопросе выработать точку зрения; ибо, я знаю, что в целом можно сказать: «Тем не менее случай несчастный и досадный, поскольку человек, пользовавшийся гостеприимством на германской земле, оказался убитым». В наше время, когда везде борьба, когда и сегодня еще продолжается война между армянами и турками и всюду проливается кровь, что и отмечал прокурор, в этих условиях с подобными вещами легко примириться. Можно сказать себе, что при всех обстоятельствах правительством Талаата было пролито целое море крови, по крайней мере одного миллиона армян — детей, женщин, стариков и молодых мужчин, и если одна капля крови добавилась к этому на Гарденбергштрассе, то мы должны утешить себя тем, что нам суждено жить в такие ужасные кровавые времена.