Файл: Лекции по общей психологии под редакцией Д. А. Леонтьева, Е. Е. Соколовой москва смысл 2000 А. Н. Леонтьев.pdf

209
СЛУХОВОЕ
ВОСПРИЯТИЕ
няется картина. Меняется степень выделенности — меняется картина. Вот это пер- вое объективное усложнение, которое относится к самому воздействию, так ска- зать, к физическому раздражителю. Или, вернее, к физическим воздействиям, сре- ди которых мы живем, в которых мы существуем.
Значит, вот одну проблему мы сразу открыли — это проблема фона, на ко- тором происходит восприятие. Но есть и еще одно обстоятельство, усложняю- щее действительную картину. Дело в том, что мы не слышим звук, который на нас воздействует, просто где-то происходящим, вернее, где-то возникающим. Слухо- вое восприятие локализует звук, то есть мы действуем в роли специального прибо- ра, определяющего направление источника звука. В нормальных случаях — я имею в виду не внешнюю нормальную обстановку, а нормальное сохранное восприятие че- ловека, у которого органы слуха и, в том числе, центральные звенья его корковой,
подкорковой систем, действуют нормально. Вы всегда ориентируетесь на направ- ление и локализуете довольно точно. Ваше слуховое восприятие локализует, то есть находит, источник звука вовне, определяя направление. Бинауральный слух по- хож на локатор.
Для того чтобы локализовать звук, мы обыкновенно делаем движение головой,
то есть усиливаем или ослабляем воздействие на то или другое ухо. Можно локализо- вать и без движения, но это гораздо труднее. У большинства, да нет, у всех людей,
конечно, ушные раковины неподвижны. Мы не делаем, как делает, например, ло- шадь, правда? Но мы все равно движения делаем, только не с помощью ушных ра- ковин. Правда, есть некоторые люди, которые умеют двигать ушами. Но не в этом смысле — они с помощью этих движений не локализуют звук. Они просто умеют дви- гать ушами. Одни — лучше, другие — хуже. Но двигать-то ушами ни к чему.
Интересно, что мы умеем определять и дистанцию! То есть локализовать ис- точник звука не только по направлению, но и по расстоянию. Как это происходит?
Мне разумных исследований в этом отношении не известно. Что это связано одним и тем же в одну и ту же систему локализации, в смысле направления и в смысле рас- стояния, — это очевидно. Есть ли эта действительная связь в механизмах? Она, веро- ятно, есть. Но в чем она заключается — мне не ясно. То есть, «мне не ясно» в том смысле, что я не нашел достаточно ясного ответа.
Факт же эмпирический заключается в том, что практически в известных пре- делах — не по отношению к грому, к каким-то очень отдаленным раздражителям, а в некоторых пределах — мы довольно точно определяем расстояние и, соответствен- но, направление. То есть вы видите, что мы еще локализуем объект в пространстве.
Причем тут воспроизводится то же, что и при зрительном восприятии. Собственно,
звук с самого начала локализован.
Мы не имеем слухового восприятия по типу «звенит в ушах», то есть происхо- дит что-то. Мы имеем такие явления, но мы относим это к чему? К состоянию наше- го собственного тела. Вообще же, простая правда состоит в том, что мы находим эти звучащие предметы с самого начала вне, мы их локализуем, не очень хорошо, не очень точно, но они локализованы, они идут отсюда, и это характеристика мира, а не характеристика состояния органа, рецептора, или проводящих путей, по гипотезе
Иоганнеса Мюллера, которая здесь тоже не проходит, как и со зрением.
Но вот еще положение, с которым надо считаться с самого начала исследова- ния слуховой системы. Оно состоит в следующем: реально существует, и мы его выде- ляем, если можно так выразиться, «разное предметное звуковое содержание». Поэто- му приходится при постановке проблемы восприятия держать в уме вопрос о том, что,

210
ЛЕКЦИЯ
24
ВОСПРИЯТИЕ
какое предметное содержание воспринимается (предметное звуковое содержание), о чем идет речь, о восприятии чего. Я поясню, указав три класса таких содержаний.
Ну, прежде всего, самое простое, чем мы не будем с вами специально зани- маться, — это звуковые сигналы. Это то звуковое содержание, которое, собственно,
и есть индикатор, сигнал чего-то. В общем, он достаточно безлик по своим характе- ристикам, потому что таким индикатором, сигналом может быть все, что угодно,
любой звуковой раздражитель. Собственно, он ни о чем не рассказывает, кроме того,
с чем он связан. Он очень важен в биологическом отношении. Звуковые признаки объекта — один из ориентиров по отношению к объекту. Это хорошо известно. Это не сам по себе объект, это его признаки. Это признак некоторого объекта, который может быть предметом зрительного восприятия, тактильным и вообще каким угодно.
Таким образом, в звуковые раздражители входит некоторый комплекс, центр которого есть предмет. Я могу судить по звуку перемещения о фактуре предмета,
правда? Я по какому-то признаку могу судить о некотором событии, которое про- изошло. Например, о перемещении предмета по перемещению звука. Человек удалил- ся. Как я это узнал? Я ведь не вижу человека? Потому что стала постепенно падать громкость, интенсивность шума шагов.
Предметом восприятия остается некий объект, и это тоже дополнительный ориентир, иногда имеющий колоссальное значение, выполняющий очень важную роль, например роль ориентирования зрения. Звук в данном случае оказывается эквивалентен вспышке, то есть обеспечивает установку периферического прибора по направлению к раздавшемуся звуку. Вот почему, кстати, важна локализация. Шо- рох — и поворот головы, правда?
Как видите, это входит в общую сенсорную, так сказать, суперсистему, в об- щую картину предметного восприятия мира. Это вклад слухового восприятия в общую картину мира. Вот в каком смысле я говорю о сигнальности, о воздейственности, об ориентировочной функции звуковых сигналов. Нам неважно, что предмет составляет не самый звук. Предмет лежит вне звука. Предмет мы воспринимаем в чем-то другом,
в другой модальности, через другие качества, через другие наши сенсорные возмож- ности. Поэтому мы часто не отдаем себе отчета в том, какого рода был сигнал: шорох такой или этакий, мало ли — мавр сделал свое дело, мавр ушел.
Но в звуковом мире, звучащем мире существует собственное содержание, ког- да предметом восприятия — смотрите, как я точно здесь говорю: «предметом вос- приятия», — содержанием восприятия является звуковое содержание. Это не ука- зание на что-то, это не включение в какой-то нейтральный процесс воспринимания мира, его чувственного отражения. Здесь выделяется собственное содержание. Если бы этого собственного содержания не выделилось бы, то, вероятно, о слухе надо было бы говорить коротко, мало и, я позволю себе сказать, неинтересно. А вот здесь есть, оказывается, собственное содержание, что и представляет главный интерес.
Восприятие этого содержания образует самые важные проблемы в слуховом вос- приятии вообще.
Дело в том, что особое звуковое содержание предъявляет и особые требова- ния к механизму слухового восприятия, к работе слухового восприятия. Вот оно-то и требует работы сложной слуховой системы человека. Что же это за особое слухо- вое содержание?
Я укажу главнейшее содержание, самое важное, не заботясь сейчас о том,
можно ли обнаружить еще какое-нибудь собственное звуковое содержание. Навер- ное, можно. Итак, главное — есть двоякое содержание, которое образует как бы действительно звуковой мир. И то и другое содержание, кстати говоря, — это чело-

211
СЛУХОВОЕ
ВОСПРИЯТИЕ
веческое содержание. Вы догадываетесь, наверное, о чем я думаю, говоря об этом собственном звуковом содержании? Не признак, не раздражитель, не сигнал, а соб- ственное звуковое содержание.
Я имею в виду, во-первых, речь и, соответственно, речевой, звуковой, слух,
звучащую речь, не письменную, не кинестетическую, а звуковую, нашу обыкновен- ную речь. Речь с помощью звукового языка, на основе звукового языка, посредством звукового языка, такого, на котором говорит современное человечество или подав- ляющая часть современного человечества.
И второе содержание, собственно звуковое. Вы догадываетесь, конечно. Это мир музыки.
Итак, звуковой мир музыки. Речь идет о восприятии этого специального зву- кового, если можно так выразиться, объекта, музыки не в смысле сигнальности зву- ка — свистка или какого-нибудь другого сигнала. Нет. Музыки.
Скажем, инструментальная музыка. Скрипка. Это целый мир, производимый человеком, исторически развивающийся, образующий особый предмет. Он не веще- ственный, хотя и материальный, то есть он выражается в колебаниях воздуха. В этом смысле он вещественный, материальный. Но его содержание — оно сверхчувственно в том смысле, что речь идет не о колебании, а о движении мелодии. Что-то выража- ющее, что-то передающее, на что-то подвигающее человека. Это музыка как искус- ство, как творчество. И это опять та же речь, которая составляет целый самостоятель- ный, самоценный мир.
Вот я прислушиваюсь к языку — я был в Венгрии — к венгерскому языку. Я
не понимаю ни одного слова. Но вот вслушиваюсь, чтоб схватить какую-то характе- ристику, выразительную сторону этого языка, правда? Он сам по себе акустически содержателен, и я пытаюсь представить это акустическое содержание абсолютно не- известного мне языка, кстати, чрезвычайно резко выделяющегося на фоне других европейских языков. Вы это знаете, вероятно, — это особый язык. Поэтому попыт- ка понимания хотя бы кусочков, хотя бы смутного понимания с опорой на роман- ские или германские языки не приводит к успеху. Просто потому, что это другой язык. Он очень сложный, он своеобразный, и я могу сейчас говорить о «лице» это- го языка. У меня есть образ этого языка. Этот образ относится к предметному миру,
который он выражает? Нет. Это так, как к музыке, к самому звуковому содержа- нию. Я бы сказал — я уже несколько раз употреблял сочетание этих терминов —

212
ЛЕКЦИЯ
24
ВОСПРИЯТИЕ
ные, то есть идущие от центра к периферии, следовательно, центрифугальные, не- рвные процессы, которые настраивают, адаптируют периферическое звено.
Это, иначе говоря, те моторные включения, я имею в виду двигательные не- рвы, которые действуют на моторный аппарат самого органа слуха: изменение состо- яния барабанной перепонки и так дальше, то есть это внутреннее хозяйство, которое не очень видно, оно очень скромно в смысле моторного выражения, но оно суще- ствует, оно констатировано, оно описано. И оно осуществляется собственно на не- высоком неврологическом уровне.
Я пробовал представить себе очень отчетливо картину неврологического уров- ня, от которого зависят эти проприомоторные эффекты, пользуясь даже самыми со- временными неврологическими атласами, но полной отчетливой картины не получил.
По-видимому, это довольно сложные и спорные, еще до сих пор точно не установ- ленные, хотя и приблизительно очерченные уровни. Это скорее всего, подкорковые этажи, второй неврологический этаж. По-видимому. Я здесь очень осторожен.
Итак, эффекторное звено в виде проприомоторных, адаптивных движений,
вроде сенсибилизации сетчатки в зрительной системе, увеличения или уменьшения просвета, образно выражаясь, то есть отверстия зрачка, изменений, вергентных дви- жений — это понятно? Это хозяйство обслуживающее, настраивающее его. Но есть и другое. Это, собственно, не проприомоторные, а, я бы сказал, экстраслуховые дви- жения (экстраслуховые — это значит не привязанные непосредственно к перифери- ческому органу). И вот, в отличие от зрительной системы, здесь мы имеем действи- тельно отвязку от собственно периферического органа, во всей его сложности.
Опять я продолжаю использовать сравнения со зрительной системой, потому что там это было мной описано. В общем-то, эффекторные звенья в зрительной системе —
они, с одной стороны, выполняют адаптивные функции, то есть это проприомоторный аппарат глаза, но вместе с тем и аппарат самого зрительного считывания. Это движения глазные, которые все-таки остаются глазными, хотя они уже движения «читающие»,
воспринимающие. Они только настраивающие для зрительного восприятия, скажем, фо- куса, контуров, расстояний и т.д.
Здесь иначе обстоит дело. Здесь моторные звенья собственно слухового воспри- ятия оказываются как бы вне системы, то есть в слуховую систему входят гораздо более широкие мышечные приборы, лежащие за пределами анализатора перифери- ческого, анализатора слухового.
Опять мы встречаемся с работой сложной системы, в данном случае слуховой.
Я должен выдвинуть и второе положение. В зависимости от предметного визу- ального содержания, вот этот широкий моториум всегда активного слухового вос- приятия представлен разными моторными системами, разными моторными звенья- ми, то есть экстраслуховые звенья, входящие в слуховую систему, разные: одни для речевого слуха — другие для музыкального.
В ходе развития, по-видимому, общеисторического, а не филогенетического,
резко дифференцируются две слуховые подсистемы. Резко — в смысле отчетливо. Это не значит, что они отделены вовсе друг от друга, представляют собой автономные системы, нигде не перекрещивающиеся, ни в одной своей точке, ни в одном звене.
Просто они отчетливо выделяются как особые системы, так, что одна из них может быть высоко развитой, а другая — нет.
Итак, речь, речевая действительность, речь как порождение слухового вос- приятия — и музыка как предмет слухового восприятия. Ну, во втором случае я мог бы не оговаривать — «как предмет слухового восприятия»: а как же иначе будем вос-

213
СЛУХОВОЕ
ВОСПРИЯТИЕ
принимать музыку? Что касается речи, то тут, конечно, приходится оговариваться,
потому что можно и вот так воспринимать, как я с этой бумажки, вот так — зри- тельно, через посредника в виде графического изображения или в виде жестов.
Вот и придется мне сейчас кратко изобразить работу обеих систем.
Ну, прежде всего, о речевом, фонематическом, иначе говоря, слухе. Легко понять, что речевой слух действительно порождается в ходе исторического процес- са. Он возникает у людей в связи с тем, что возникает новый слуховой предмет. Это и есть звуковой язык. Можно сказать, что речевой слух, рече-слуховое восприятие порождено языком. Язык сделал человеческий слух. Ну, вы можете сказать так, наи- вно: «А как же он появился, звуковой-то язык, именно на уровне звукового языка?
Ведь для этого надо было уже иметь речевой слух?»
Ну, это знаете, я бы сказал, наивная мысль, потому что это «курица —
яйцо», правда? Мы умеем решать такие нетрудные логические задачи. Ну, конечно,
формировался звуковой язык и постепенно формировалось вместе с языком и зву- ковое, то есть слуховое, восприятие речи, это естественно.
Главное все-таки остается, основное — это положение, что звуковой язык по- стоянно производит и воспроизводит речевой слух. Если представить себе (а это не только допущение фантастическое, это факты) развитие ребенка с полноценным слуховым аппаратом, с полноценными органами слуха во всех их звеньях, вне зву- кового языка, то речевой слух не будет сформирован. Это известно.
Давайте я буду говорить не «речевая», «слуховая» система, а «речевой слух»,
имея в виду восприятие этой действительности звуковых предметов, которые есть звуковые колебания, вернее, звучащая речь. Это чрезвычайно сложная вещь, и вот,
если не только вдуматься, но и вчувствоваться, это совершенно необыкновенная вещь. Прежде всего удивительно, что речевой слух способен к очень важным абст- ракциям. Это абстракция от основной частоты. Вы знаете, что называется основной частотой? Если вы запишете какой-нибудь звук, в чистом звуке это будет просто синусоида. Представляете себе, как запишется этот звук на осциллографе? Обыч- ный звук (не специально синусоидальный, «чистый», так называемый)? Это будет очень сложная кривая, на которой, однако, будет выделяться что? Вы можете опи- сать огибающую. Вот эта огибающая и будет называться основной частотой.
Значит, есть абстракция от основной частоты. В чем она выражается? А в том,
что когда я у человека спрашиваю о чем-нибудь и он мне дает ответ, то моя интел- лигибельность, то есть доступность к пониманию, восприятию сказанного, не за- висит от того, сказал ли он мне это низким или высоким голосом. Больше того,
если вы меня спросите, что у него было: относительно низкий голос или высокий,
как он со мной говорил: в теноровом регистре или в баритональном, где шла, на каком уровне, основная частота, — я обыкновенно скажу, что я не обратил внима- ния, да нет, скажу: не помню. Это просто несущественно. Это существенно тогда,
когда мы специально задаем вопрос: «У него высокий или низкий голос?» Если мы и замечаем, то, в очень крайних случаях, только очень низкий или очень высокий голос. В средних диапазонах мы вообще не обращаем на это внимания.
Я вам скажу больше. Я могу снять «голосность» речевого звука. Всякая шепот- ная речь знающим язык воспринимается так же отчетливо, как и обычная речь. Вы знаете, что при некотором навыке (актерском навыке, сценическом навыке) можно говорить громко шепотом, то есть без участия собственно голосовых связок. То есть артикуляторно. Но мы, обыкновенные люди, в обыденной жизни отлично понимаем шепотную речь. Интеллигибельность шепотной речи существенно не меняется.