Файл: Лекции по общей психологии под редакцией Д. А. Леонтьева, Е. Е. Соколовой москва смысл 2000 А. Н. Леонтьев.pdf

261
МЕХАНИЗМЫ
ВНИМАНИЯ
вольное» в традиционных, или «целенаправленное» еще в другой терминологичес- кой системе?), это волевое или произвольное внимание, его целеподчиненность по- казывается Ланге, а не декларируется просто. Оно показывается в одном тезисе, ко- торый можно понимать и в очень большом упрощении, плоско, и в очень большом усложнении. И вот в этом втором случае этот тезис порождает грандиозную по сво- ему объему и острую по своему психологическому интересу проблематику, которая,
конечно, Ланге не была обозначена. Она была намечена только имплицитно, то есть она заключалась внутри этих положений. Не была выделена, эксплицирована, то есть объяснена, распространенно изложена.
Его идея состоит в том, что внимание (я имею в виду в данном случае про- извольное, волевое внимание) необходимо предполагает предварительное знание,
или идею, или концепцию объекта внимания. Это и есть что? То, на что направле- но, чем управляется процесс, это и есть форма, в которой выступает в данных ус- ловиях цель. Ланге выражает это очень просто. Мы видим, мы слышим (в смысле направления произвольного внимания) то, что мы ожидаем или хотим увидеть и услышать. Значит, речь идет о переходе от некого схематического, «тощего» знания того, что мы откроем восприятием, к конкретному и наполненному знанию этого чувственно воспринимаемого объекта. Очень интересный термин вводит в этой свя- зи Ланге. Он первое знание называет «значковым», это очень хорошо. Это обще- знаково даже. Значковое. Здесь как-то схватывается функция без подчеркивания символического аспекта, так сказать, условности. Нет, тут пока не надо говорить об условности. Мы еще не знаем, какое оно — условное или не условное. Ланге все время оперирует с материалом не условным, а как бы с тощим, значковым, схема- тизированным, которое потом наполняется чем? Ланге пишет «сенсорным образом»,
то есть ощущениями. Он употребляет этот последний термин. Ну, я бы предпочел здесь другой термин, который я как-то выдумал, он отнюдь не принят в литературе сейчас — «чувственная ткань». Значит, этот значковый образ тоже родился из чув- ственной ткани, но только он не нес в себе конкретного чувственного состава, а вот теперь несет. Поэтому Ланге надо было как-то обозначить это предварительное знание, которое выполняет роль гида, направляющего процесса, цели. Отсюда це- леподчиненность внимания, и он взял тот термин, который был распространен в психологии его времени в 80-х, даже 70-х годах прошлого столетия: образ памяти,
представление. Он даже чаще говорит «образ памяти». Опять по известным ассоциа- циям того времени. Ну, представление — это что? Чувственный образ, возникший только как? Не актуально во время восприятия данной вещи, а в качестве как бы следа, результата прошлых восприятий. Но это и есть образ памяти, в общем-то, с этой точки зрения. И Ланге ведет исследование, очень интересный анализ последо- вательных образов, я опускаю все это, это уводит нас в сторону. Словом, имелись основания употребить эту терминологию — образ памяти. Давайте я буду дальше го- ворить «представление». Одним словом, главное, что не отличается одного от дру- гого, правда?
Что же происходит в процессе внимания? Ланге отвечает на этот вопрос так.
Происходит прибавление к представлению реальных ощущений. Вот она, чувствен- ная ткань. Здесь, в этом контексте, он прямо пользуется термином реальных, заметь- те, ощущений. То есть тех, которые вызываются. Поэтому то, что нам дает внимание,
целенаправленное восприятие — это работа, это всегда процесс, который включает в себя, с одной стороны, то, что дает актуальное воздействие актуального предмета

262
ЛЕКЦИЯ
28
ВНИМАНИЕ
И
ПАМЯТЬ
нием, второе — образом памяти. Это не схема, это не врожденные идеи, потому что сами эти образы памяти, представления образов памяти имеют тоже реальный смысл.
Это накопления. Почему появился термин «память»? А потому что в языке того вре- мени представление само имело двусмысленную интерпретацию. Это могла быть и категория. Когда мы говорим «память» — это очень ясно обозначает тоже чувствен- ную, в конечном счете, эмпирическую природу этих образований. Поэтому мысль
Ланге не должна интерпретироваться ни в какой мере идеалистически. В ней заклю- чено не больше идеализма, чем в знаменитой формуле Павлова, который говорит,
что в нашем восприятии есть всегда что-то от прошлого опыта. Память — это и есть опыт, особое образование, которое приобретается.
Ланге совершенно не занимается вопросом, как приобретается, что это: галь- тоновская фотография, наслаивание ощущений и образов, или это другая организа- ция, более сложная? Если вчитаться в Ланге (меня в свое время поразила эта идея,
этот момент), то оказывается, что этот вопрос не рассматривается, но допускается очень разная природа этих образов памяти. Например, вдруг неожиданно открывает- ся, что они могут иметь уже действительно знаковое основание, потому что Ланге иногда вдруг начинает говорить о явлениях внутренней речи, внутреннего языка, вы понимаете? То есть допускается, что на разном уровне могут строиться эти вот сен- сорные образования, которые выступают в виде представлений, образов памяти,
этих значковых образований.
Из этого Ланге выводит очень жесткое различение между непроизвольным и произвольным вниманием. Это жесткое различение он формулирует следующим об- разом. В одном случае, в случае произвольного внимания, к представлению, значко- вому образу как бы подыскиваются ощущения, а в другом случае, для непроизволь- ного внимания, наоборот, эти ощущения как бы ищут себе, возбуждают некоторые представления. Понятно? Мелькнуло что-то: сильный звук, цвет, событие, что-то отвечающее потребностям — и вот эти актуальные воздействия, эти реальные объек- ты, воздействия, идущие от предметного мира, как-то вызывают к жизни некото- рые более обобщенные образы. Здесь напротив. Я имею этот обобщенный, схемати- зированный, тощий в сенсорном смысле образ, и он как бы начинает обогащаться за счет сенсорного материала, отыскиваемого субъектом, подчиняющим этот про- цесс цели (которая выступает в виде этого первоначального, схематического пред- ставления). Вот эти ощущения выбираются, включаются в него, создают эту ткань,
делают его конкретным, придают ему чувственность. Очень четкое различие, впер- вые в науке прозвучавшее. Подумайте, открыто не только различие, но какое-то даже и противоположное движение, и тогда так ясно, почему мы переживаем явле- ние внимания даже и по самоотчету, даже интроспективно как совершенно другой класс явлений, чем, например, установка глаза на мелькнувший свет, поворот го- ловы в сторону сильного раздражителя. Они какие-то мимовольные, сами по себе идущие; все, что мы можем делать произвольно, — это бороться с этими рефлек- торными, приспособительными движениями. Трудно удержать внимание, внимание направить, осуществить акты произвольного внимания, но это как бы совсем дру- гое. Это действительно совсем другое. Это даже процессы, идущие в обратном на- правлении, говорит Ланге. И здесь большая правда, большой кусок истины. Вот в этой связи (нам, пожалуй, это потребуется больше для критического отношения к некоторым концепциям) Ланге затрагивает очень интересную проблему. Я ее пере- скажу очень коротко. Дело все в том, что в ту эпоху, когда писал Ланге, были рас- пространены воззрения на механизмы внимания, на детальные процессы внимания,
двух разных видов. Две разные концепции образовались. Одна настаивала на том,

263
МЕХАНИЗМЫ
ВНИМАНИЯ
что внимание — это селекция на основе дифференциации, различения. Другая на- стаивала на другом положении: это, прежде всего, интенсификация некоторых раз- дражителей по отношению к другим, попросту говоря. Возник вопрос о первичнос- ти. Что прежде всего? Эффекты внимания — это эффекты различительные или эффекты интенсивности, интенсификации воздействия? В соответствии с тем, что я говорил о непроизвольном внимании, об его механизмах, вам понятно, что это,
прежде всего, явление интенсификации. Сама идея активации, борьбы за общее дви- гательное поле — это, скорее, энергетический язык, чем язык дифференциации.
Надо сказать, что Ланге, анализируя весь доступный в его время материал (он очень широко брал его, очень полно зная этот материал, и экспериментальный, и теоре- тический), становится решительно на точку зрения интенсификационную. Он с этой точки зрения трактует ряд явлений. Он трактует с этой точки зрения, в частности,
очень интересное явление колебания внимания, которое я вам описывал в катего- рии непроизвольных явлений. Он трактует с этой точки зрения последовательность выделений, компликацию, иначе говоря. Наконец, он обрушивает теоретический ар- гумент, почти афористически выражаясь. Он говорит о том, что, вообще говоря, в основании никогда не может лежать разложение, дифференциация, потому что раз- ложение, и в этом заключается афористичность его формулировки, — это исчезно- вение, это такое уничтожение, при котором что-то исчезает, а что появляется?
Порождаются части. Разложение есть уничтожение целого и порождение частей. Это как раз то, чего мы не наблюдаем в результате «обращения внимания на». Если бы опыты Рево д’Аллона, о которых я вам говорил на прошлой лекции, были сделаны при Ланге или перед Ланге, он бы, конечно, их привлек. Ну, помните, некоторые клеточки шахматной доски приобретают силу? Крест ярче или рамка ярче? Что де- лать надо, чтобы оно стало ярче? Раздражители равны по силе и равны по интен- сивности окраски, светлоте и т.д., по модальности цвета, то есть качеству цвета.
Что нужно? В опытах Рево д’Аллона точная инструкция, она действует безотказно.
Представьте себе крест, а теперь посмотрите. Представьте себе рамку, а теперь по- смотрите. Значит, вы что имеете? Сначала абстрактный крест, абстрактную рамку.
Это представление. В чем заключается акт произвольного выделения этих рамок? Да в том, что этот абстрактный какой-то крест, какая-то рамка получают свое чувст- венное наполнение реальными раздражителями. Они ведь совершенно одинаковые,
точно одинаковые, и одни вдруг кажутся ярче, сильнее. Трудно даже сказать, в ка- ком смысле сильнее. Но сильнее. Вот эффект наложения, эффект усиления. Они те- перь неравноправны в нашем сенсорном поле, в этой борьбе за общее двигательное поле. А вот те, которые апперципированные в смысле Ланге, то есть по отношению к которым есть эти представления значковые, они выстроились теперь перед вами в виде объекта. Они его только представили этими чувственными элементами, этими реальными ощущениями, пользуясь терминологией Ланге, которые создают эффект вроде описанного Рево д’Аллоном и многими другими авторами. Я просто приме- нил и изложил эти опыты Рево д’Аллона — пускай они и остаются в качестве ил- люстрации.
Надо сказать вам, что дальше удается объяснить, немножко делая шаг вперед,
и такие явления, как колебания внимания, и такие явления, как это самое чередо- вание. Вот эти двузначные фигуры, колебание внимания, и компликацию, которую я только сейчас упоминал. И, наконец, довольно любопытные объяснения получают явления профессионального внимания и даже явления инерционных эффектов, вот то, о чем я вам говорил в связи с установкой. Помните, в латинском алфавите этот

264
ЛЕКЦИЯ
28
ВНИМАНИЕ
И
ПАМЯТЬ
знаменитый «пектопа» получается. Это делают представления: объединяют ощущения в какие-то группы в соответствии с этими значковыми представлениями.
Ланге обрушивает целый каскад аргументов в пользу вот этих представлений о внимании, о которых я сейчас говорил и центральная идея которых состоит в том, что мы сначала должны иметь объект в каком-то схематическом виде, абст- рактном, отвлеченном, обедненном виде, а затем происходит его насыщение конк- ретной чувственностью, воздействиями реальных раздражителей. Поэтому Ланге дает очень различные, но всегда интересные определения волевого внимания. Например,
волевое внимание есть ассимиляция ощущения образом восприятия. Образ восприя- тия ассимилирует ощущения. Он придаток нашего прошлого, и не можем мы по- ступить иначе, даже в отношении тех случаев, когда для нас выделяется некий объект под влиянием нашего хотения, желания, какой-то потребности, потому что,
опять справедливо замечает Ланге, «желая чего-либо, мы, очевидно, должны уже знать, чего пожелать». Конкретная это вещь или обобщенная? Обобщенная, правда?
Знать желаемое — это вовсе не знать конкретное, это желаемое в комплексе, как комплекс конкретных реальных ощущений, правда? Это некоторое обобщенное представление, но все равно представление.
В результате волевого внимания мы усматриваем то, чего без этих образов мы бы не усмотрели. И это верно. Это верно в практической жизни, и когда речь идет о произвольном внимании, то элементарное правило работы в системе бдительности,
как теперь говорят на современном инженерно-психологическом языке всегда пред- полагает инструкцию. То есть указание задачи, указание того, какого рода вещи мы должны искать. Такова инструкция наблюдателю. Нельзя поставить наблюдателя и сказать: «Смотрите внимательно». Это неэффективно, надо обязательно сказать:

«Смотрите внимательно», имея в виду что-то. Поэтому на что смотреть внимательно?
Кстати, это самая банальная вещь, которая не осознается, но всегда практикуется,
скажем, в военном деле. Наблюдать за чем? За передвижениями противника. Нельзя прямо сказать: вы часовые-наблюдатели, будьте внимательны. Надо сказать, в отно- шении к чему, что может происходить. Это может быть не одно — два, три направле- ния внимания, но это должно быть. Это распределение внимания в смысле чередова- ния, едва ли это строго симультанно делается, вероятно, сукцессивно. То есть не строго одномоментно, а, скорее, последовательно. И здесь тоже появляются и волны внимания, и прочее, это все верно, но все-таки это покрывается вот этими задан- ными установками. Это очень плохо, когда вы ставите наблюдателя и говорите: «На- блюдайте». Конечно, наблюдатель может быть догадлив и сама обстановка говорит за командира то, что он недоговорил, и иногда лишнее ему говорит. Это само вытекает из ситуации, вместо инструкции получается самоинструкция, что то же самое, прав- да? Ну, конечно, не за тем, растут ли вокруг грибы. Егерь или загонщик будет на- блюдать за животными, а солдат за появлением какого-то перемещения на опреде- ленной линии, в определенном направлении. Вы знаете, что наблюдателей разбивают на сектора наблюдения, что еще облегчает задачу. Словом, всегда есть какое-то до- полнение в грамматическом смысле, когда мы говорим «Смотрите», «Будьте внима- тельны», «Наблюдайте», «Слушайте». Это все то же самое.
И наконец, я не могу пропустить, будучи, откровенно говоря, почитателем
Ланге, еще одну очень важную мысль, которая как-то утоплена была у многих авто- ров, писавших до Ланге, в период лангевских работ, да и в послелангевский период.
«Не существует для субъекта, — писал Ланге, — никакого отличия и никакого от- дельного существования тех двух компонентов, которые открывают научный анализ и научное исследование». То есть реальных ощущений от объекта и вот этого пред-

265
МЕХАНИЗМЫ
ВНИМАНИЯ
ставления, значкового, схематического, еще не конкретизировавшего себя в реаль- ной чувственной ткани, сказал бы я своим языком. Субъективно и то и другое, сли- тое, приписывается объекту. И самое сильное положение Ланге в этой связи состоит в том, что этот субъективный (в смысле Ланге, «субъективный» не значит откуда-то с неба упавший, субъектом порожденный, а субъективный в смысле воспроизведен- ный субъектом в данный момент) образ памяти неотделим от объективного, имеется в виду от всех физических параметров, воздействию которых в данный момент под- вергаются органы чувств, анализаторы человека.
Да, товарищи, неотделим. И мы все последние годы стараемся эксперимен- тально отделить то, что идет прямо как воздействие объекта (скажем, в зрительном восприятии — то, что дает проекцию на сетчатке глаза), от того, что является тем самым, что должно найти себя в этих реальных воздействиях, вот в этих реальных физических параметрах воздействий от актуального объекта. И это мы пробуем дос- тичь в последние дни, не то что годы, в исследованиях у нас на кафедре общей психологии. Мы стараемся это сделать вот каким приемом: изменить все эффекты на периферии, то есть в органах чувств, применительно к зрительному восприятию,
на сетчатке, путем извращения сетчаточных образов. (Ну, образами это нельзя на- звать, тут часто употребляют английский термин «паттерн», в общем, узоров, про- екций, которые плохо или хорошо на сетчатке строятся этими актуальными воз- действиями.) Менее совершенные, конечно, чем зрительный образ, который мы получаем. Они какие-то чудные, извращенные, я об этом говорил, когда мы зани- мались ощущением и восприятием, мы теперь возвращаемся к другим проблемам.
Вот мы стараемся их развернуть, повернуть, например, изображение с помощью линз на сетчатке. А можно без линз обойтись? Можно и так устроить это разведе- ние, только это трудно. Для этого нужны специальные условия, верно? И то иног- да, вдруг, при очень резких разведениях или при особой изощренности испытуемо- го, удается вдруг отличить, что он получает в качестве актуальной картины и что он видит. То есть предметное восприятие от собственно сенсорных эффектов. Вот так. Понимаете? Тезис о неотличимости, о полном субъективном слитии справед- ливо подчеркивается Ланге. Поэтому, когда я внимательно рассматриваю этот мик- рофон, который стоит передо мной, то, конечно, я вижу этот микрофон, правда?
В этом тот вклад, который делает наличие вот этой ориентирующей меня в мире схемы, вот этого тощего образа памяти, вот этого пока схематического, ну, ска- жем, представления о микрофоне, достаточно общего. И вот теперь я его вижу, вот это и вот это, вот оно теперь впитало в себя реальное воздействие, это и значит,
что я направил свое внимание на микрофон, в соответствии с Ланге. Вам понятно,
как строится, почему произвольное? Оно целевое, потому и произвольное, то есть волевое, оно целеподчиненное, и цель выступает в виде этих накопленных резуль- татов, продуктов, этих накоплений, и эти накопления падают не с неба, это не категории врожденные, это не озарение, это не значение, которое неизвестно от- куда попадает в мою голову. Это память. И я начал с того, что немножко сдержан- но отнесся к старой терминологии: «образ памяти» вместо представления, а при- шел к тому, что очень методологически сильно говорить в этом контексте о памяти,
показывая этим опытное происхождение и этих схематизированных, обобщенных,
каких угодно, тощих представлений. Замечательный мысленный эксперимент мож- но проделать с различением припоминания и узнавания. Вот узнавание — это вели- колепное выражение, можно сказать, памяти, одно из ее выражений, способность сохранения старых впечатлений, и вот я узнаю сидящего передо мной человека и блеклый, качающийся, колеблющийся, схематизированный очень часто, расплы-