Файл: Копелевич, Ю. Х. Возникновение научных академий. Середина XVII - середина XVIII в.pdf

имемуары», исторический очерк содержится только

впервом томе. Поэтому для воссоздания истории Бер­ линской академии наук имеют особое значение изданные

в1957 г. краткие выписки пз протоколов, составляв­ шиеся секретарем Академии Формеем [216]. Самые

протоколы не сохранились.

В том же 1745 г. Фридрих II нашел, наконец, для Академии президента, отвечавшего его требованиям, в лице французского математика, естествоиспытателя и философа Пьера Луи Mopo де Мопертюп.34365марта 1746 г. он был торжественно представлен членам Академии, и этот день считается днем фактического начала деятель­ ности нового учреждения.

2 июня 1746 г. в общем собрании новой Академии (подробное его описание см. [216, с. 95—99]) было огла­ шено решение о присуждении премии на тему «О ветре», объявленную Литературным обществом на 1746 г. На­ граду получило сочинение Д’Аламбера. Тут же был огла­

мия «и все науки, имеющие своим предметом абстракт­ ные понятия и числа»; 3) спекулятивная философия — логика, метафизика и мораль; 4) филология3j — древ­ ности, история, языки. Члены Академии делились на три

34 Мопертюп, как и Эйлер, учился в Базеле у Иоганна Бер­ нулли. Еще 3 января 1741 г. Мопертюп писал в Петербургскую академию, что помогает Фридриху в организации Академии в Берлине и использует при этом «замечательные образцы»

Петербургской академии (ЛО Архива АН СССР. ф. 1, оп. 3, № 29, л. 6 и об.).

35 В немецком тексте устава — Philologie, во французском — belles lettres.

36 Напомним, что иностранцами для Пруссии считались и немцы, жившие в других государствах Германии.

164

предусматривает «ветеранов» — ученых, которые за мно­ голетнюю службу сохраняют место в Академии, не неся никаких обязанностей. Кроме «ветеранов», в категорию «ординариев» входят «пенсионеры», т. е. штатные акаде­ мики, получающие жалованье, и «ассосье» — нештатные. И тех, и других по 12, т. е. по три в каждом классе. Ино­ странными членами — их число пе оговорено — могут быть ученые всех наций, «известные своими заслугами». Кан­ дидаты избираются большинством голосов присутствую­ щих академиков. На замещение вакансии «пенсионеров» избираются три кандидата, из числа которых одного изби­ рает король. Тем самым Фридрих II, как и француз­ ский король, оставил за собой решающее слово в ком­ плектовании основного состава Академии. В руководство Академией, ее «дирекцию», входили, помимо президента и непременного секретаря, четыре постоянных директора классов и четыре куратора. Кураторы избираются в об­ щем собрании и должны заниматься прежде всего хозяй­ ственными делами Академии. Оценка открытий, изобре­ тений и сочинений, представленных Академии, поручается специальным «комиссарам», назначенным президентом. Дирекция собирается в конце каждого триместра. Кроме того, существует «комитет» по делам изданий и библио­ теки. В него входят президент, секретарь, директора классов, историограф и библиотекарь. В Уставе преду­ смотрена коллективная ответственность за все, что из­ дается от имени Академии: никто не должен на своих изданиях ставить титул «академик», если сочинение не было одобрено Академией. Собрания, по Уставу, дол­ жны происходить раз в неделю, по вторникам, совместно всеми классами. Посторонние лица могут присутствовать только с разрешения президента.

В этом окончательном варианте Устава заметно вли­ яние Мопертюи и усилена роль президента и короля в Академии наук. Однако в Берлине сохранилось идущее еще от Научного общества и закрепившееся в Литера­ турном обществе объединение в одном учреждении есте­ ственных и гуманитарных наук, которые в Париже были разделены. Если в тексте Устава 1744 г. говорится о классах физическом и философском, то здесь они пре­ вратились в классы экспериментальной философии и спекулятивной философии. Последний был предметом особой гордости руководителей Берлинской академии.

165

Историограф и непременный секретарь Академии Формей в предисловии к первому тому «Истории и мемуаров»

[157]с энтузиазмом говорит о важности разработки

метафизики — «матери других паук», теории, которая дает «наиболее общие основы, источник очевидности, фундамент прочности наших знаний». Метафизика этого времени, по словам Формея, не имеет ничего общего с схоластической философией эпохи возникновения пер­ вых академий, которая только мешала развитию наук.

В другом месте того же предисловия Формей говорит, что уже наступило время, когда нет необходимости до­ казывать полезность спекулятивных знаний. Теперь всеми осознано, что эти знания прокладывают путь к откры­ тиям, полезным для общественного блага.

Благодаря вниманию к теоретико-философским проб­ лемам Берлинская академия стала ареной ожесточенных споров, затронувших обширные круги европейских уче­ ных в середине XVIII в. Мы уже упоминали о сраже­ ниях по поводу монадологии X. Вольфа, в которых большинство членов Академии заняло антивольфианскую позицию. В начале 50-х годов Академия была втянута в спор между своим президентом Мопертюи и математи­ ком из Берна Самуэлем Кёнигом о так называемом «принципе наименьшего действия» — спор по вопросу, сыгравшему огромную роль в развитии вариационных принципов механики.37

В своих теоретико-философских воззрениях члены Берлинской академии не были едины. Директор класса спекулятивной философии И. Ф. Гейииус и секретарь Академии Формей были сторонниками рационализма Лейбница—Вольфа и тяготели к французскому Просве­ щению, под сильным влиянием которого в это время находился и Фридрих II. В' 1748 г. членом Академии стал бывший тогда на службе у Фридриха II француз­ ский физик и философ-материалист Ж. О. Ламеттри, автор книги «Человек-машина» (1747). Но большая часть членов Академии, в том числе Мопертюи и Эйлер,

166

Однако ne эти споры составляли главное содержание деятельности Академии. В этот период опа имела уже не­ малые достижения в естественнонаучных исследованиях. Леонард Эйлер успешно продолжал начатые в Петербурге исследования по теории чисел, анализу, механике и ее приложениям в артиллерии, навигации, оптике и

степенно восстанавливала свою репутацию среди веду­ щих обсерваторий Европы, сильно пошатнувшуюся в годы упадка Научного общества. Большую известность приобрели опыты по электричеству И. Н. Либеркюна, исследования А. С. Маргграфа и других академических химиков. Актуальные задачи естествознания ставили ежегодные конкурсы Берлинской академии. В них уча­ ствовали в середине века Ж. Л. Д’Аламбер, Μ. В. Ло­ моносов, многие ученые других немецких государств.

Эти достижения тем более знаменательны, что сред­ ства Академии оставались скудными. Хотя Устав преду­ сматривал 12 «пенсионеров», в действительности их всегда было меньше, да и жалованье назначалось срав­ нительно низкое, так что подчас нелегко было найти кандидата на освободившееся место, если требовался учепый-профессионал, например на вакансию астро­ нома. Помимо издания календарей, Академия пыталась создавать у себя другие прибыльные предприятия, например плантации шелковицы, по все это не покры­ вало постоянного денежного дефицита.

В области гуманитарных наук Академия сделала шаг назад, отказавшись по существу от разработки проблем немецкого языка. Мы видели, что и Общество в этом деле продвинулось мало. Труды Общества издавались на ла­ тинском языке, а в популяризации науки, которой зани­ мались журналы в разных уголках Германии, Общество почти не участвовало. В новой Академии, в которой фран­ цузов и швейцарцев было едва ли не больше, чем немцев, латинский язык был вытеснен, но не немецким, а фран­ цузским. На французском языке велись заседания и из­ давались труды. Сказывалась, бесспорно, и общая фран­ цузомания, царившая при дворе. Кроме того, есть основа-

38 Крупные монографии Эйлер издавал больше в России и Швейцарии.

167

ИНСТИТУТ В БОЛОНЬЕ

Подъем экспериментального естествознания начала XVIII в. вдохнул новую жизнь в старые итальянские уни­ верситеты, такие как Болонский и Падуанский. Осо­ бенно успешно здесь развивались астрономия и медицина. Обращает на себя внимание отличительная черта италь­ янской науки этого периода — она не только не вступала в конфликт с церковью, но пользовалась ее поддержкой и покровительством. Католическая церковь за век, про­ шедший после суда над Галилеем, претерпела некоторую эволюцию в своем отношении к новому естествознанпю, стремясь, в известных рамках, использовать науку как средство для сохранения своего господствующего поло­ жения в старых католических государствах и распростра­ нения католической веры в странах Востока.

Характерна в этом отношении Болонья, папский го­ род с одним из древнейших в Европе университетов (ос­ нован в XI в.). В начале XVIII в. здесь создается своеоб­ разное научное учреждение, названное «Институтом», — учреждение, в котором были соединены Академия наук, Академия живописи, скульптуры и архитектуры, музей, учебное заведение, словом, комплекс, какого не встреча­ лось до того ни в какой другой стране. Позднее, как известно, подобный комплекс возник в Петербурге, хотя у пас пет сведений о том, что при создании Петер­ бургской академии учитывался опыт Болонского инсти­ тута.

Академия наук, вошедшая позднее в Институт, воз­ никла еще в конце XVII в. из любительского кружка мо­ лодежи, собиравшегося в доме Евстахио Манфреди, кото­ рому в 1690 г., когда начались эти собрания, было 16 лет. Манфреди и его друзья назвали свой кружок «Академией

169

беспокойных».1 Собирались в определенные дни, читали по очереди диссертации по философии, медицине, нату­ ральной истории. Проектировали написать и издать «си­ стему мира». Кружок разрастался, через четыре года со­ брания переместились в дом профессора анатомии Джакопо Сандри. Среди участников кружка были знаменитые впоследствии анатомы Марчелло Мальпиги, Джованни Батиста Морганьи, астрономы братья Габриэль и Евстахио Манфреди, математик, юрист и поэт Джакопо Барто­ ломео Беккариа. Постепенно они разработали определен­ ную организацию и регламент, избрали президента и се­ кретаря. Первым президентом («принчипе») стал в 1704 г. Морганьи. По регламенту, принятому в 1704 г., члены ака­ демии делились по дисциплинам: натуральная история, химия, анатомия, медицина, физика, математика. В каж­ дом собрании два академика читали доклады по своей науке, обязательно содержащие новые наблюдения. В ис­ тории «Академии беспокойных», составляющей часть об­ щей истории Болонского института, которая напечатана в I томе его «Комментариев» в 173'1 г., об этих собраниях говорится, что туда «не разрешается приносить ничего, что не будет показано ни опытом, ни наблюдением или

в других странах, и члены Академии вносили свои по­ правки и дополнения. В 1705 г. Академия переместилась во дворец герцога Марспльи, о котором следует сказать особо, так как с именем этого человека связано создание Болонского института.

Kapono Франческо Марспльи в юности увлекся естест­ вознанием, учился у Дж. Борелли и Μ. Мальпиги, инте­ ресовался фортификацией и военным искусством. Посту­ пив на службу к императору Леопольду, он участвовал в сражениях, познал рабство в турецком плену и чудом вернулся на родину. Во время войны за испанское на­ следство был с позором лишен всех званий после сдачи врагу крепости Бризак, вел тяжелую борьбу за восстанов­ ление своего честного имени, долго странствовал, терпел лишения. Но все эти годы Марспльи продолжал научные

1 «Accademia degli Inquieti», или другое латинское название

«Academia Anxiorum». Девизом своей академии «беспокойные» избрали слова «Mens agitai» — разум не дает покоя.

J70