ВУЗ: Не указан
Категория: Не указан
Дисциплина: Не указана
Добавлен: 04.04.2024
Просмотров: 70
Скачиваний: 0
если принять объяснение Эшби, не вредно при этом вспомнить и давнее замечание Пастера: «Судьба одари вает только подготовленные умы»...
Ленинградский физик Семенов не по узкой лесенке карабкался к высям познания — по безбрежному без дорожью, когда мотает из стороны в сторону, и подки дывает на ухабах, и кружит над пропастями. Он был жаден, щедр, нерасчетлив тем высшим расчетом, кото рый убеждал его, что природа едина. Он сеял размаши сто. Теперь наступала пора жатвы.
...Это напоминало лавину. Лавину в горах...
Камешек незаметно срывается со склона и сталки вает другой камешек, третий, и каждый из них стал кивает еще несколько камней, даже если сам застревает где-нибудь в расщелине. Возбужденная молекула окиси фосфора, не успев испустить свет, столкнулась с моле кулой кислорода, разбила ее пополам — на два атома. Осколки очень активны, каждый вступит в реакцию с фосфором, и теперь уже две молекулы окиси разбивают молекулы кислорода. Но лавина рождается лишь тогда, когда летящие камни встречают достаточно других камней по пути. Пока кислорода в сосуде мало, столкно вения редки. Но в какой-то критический момент моле кул становится достаточно, чтобы возникла лавина — разветвленная цепь столкновений.
Чтобы утвердиться в этой идее, Семенов с помощью лучшего своего экспериментатора Шуры Шальникова ставит опыт; на него, как на спектакль, собирается полинститута.
Когда-то фосфор называли чудесным за способность светиться, само слово «фосфор» в переводе означает «светоносный». В комнате гасят свет, и вот по очереди, один за другим загораются — пых, пых, пых — зелено ватые, как привидения, шары. Сначала самый большой, потом — все меньше и меньше. Открывшие фосфор ал
22
химики демонстрировали «холодный огонь» коронован ным особам. Семенов и Шалышков не алхимики, а если среди зрителей и есть короли, то короли науки. Пока что даже наследные принцы. Чем больше сосуд, тем меньшее давление требуется для вспышки, — говорит им красивый опыт. Чем гора выше, тем лавина страш нее. Чем сосуд больше, тем длиннее цепь. В маленьком сосуде активные атомы скорее достигают стенок, и цепь обрывается... все непонятное поддавалось объяснению, а все объяснения хорошо описывались математическими формулами.
«С некоторым торжеством начал я свой доклад на совете Физико-технического института,— вспоминает Н. Н. Семенов.— Однако очень быстро заметил, что чле ны совета мне не верят. Мои товарищи, как и сам ака демик Иоффе, придумывали невероятные возражения против моих новых опытов. Я совершенно измучился, но так и не сумел убедить их. После заседания, прово жая Абрама Федоровича Иоффе, я сказал о своем на мерении напечатать работу. Я сказал ему, что не прой дет и года, как все переменят свою точку зрения, согла сятся со мной, поймут важное значение нашей теории».
Если Семенов ошибся, то только в сроках. Классическая химия изучала равновесные, устой
чивые состояния: вступают в реакцию вещества такието, получаются в результате вещества такие-то. А как получаются? Через какие этапы проходит реакция, эта многоактная драма, в которой участвует немало эпизо дических персонажей, именуемых на языке химиков «короткоживущими промежуточными продуктами»? Как правило, это оставалось неизвестным. Одним из первых, кто приподнял «занавес», был Макс Боденштейн. Семенов разглядел в этой «драме» чрезвычайно важные явления. Хотя значение цепной теории для науки было осознано не сразу, сам Семенов почти с са
23
мого начала понимал, что речь идет не о курьезном случае, а о важном принципе химической кинетики — пауки о внутренней жизни химических процессов.
II первым признает его правоту Боденштейн. Он на пишет Семенову, что как ни удивительны результаты, но сомневаться в них больше нельзя. А академик Иоффе впоследствии скажет, имея в виду своего ученика ака демика Семенова: «Величайшее счастье ученого — соз навать, что его ученик превзошел учителя».
КНИГА СУДЕБ
Еще II еще раз проверяет своп идеи Семенов, вместе е сотрудниками придирчиво ставит опыт за опытом — контрольные опыты, окспернментум-круцпс, острые опыты, разносторонние опыты, решающие «да или нет». Любое «нет» окончательно и обжалованию не подлежит. А каждое «да» сомнительно и подлежит проверке.
Но природа отвечает однообразно: да, да, да. Кажется, все меньше ученых коллег сомневается в
этих ответах. Но вот, когда сообщение об очередном та ком «да» было послано нз Ленинграда в немецкий жур нал «Натурвиссеншафтен», статью отказались публико вать. Она-де касается «слишком специальных вопро сов». Вместо нее в журнале появилась статья знамени того немецкого химика Габера, который начисто отверг выводы ленинградцев. Конечно, журнал не поместил их сообщения, считая, что они неправы. '
«Мы поставили специальную работу,— вспоминает Семенов,— ее выполнил Налбандян — и показали, что утверждение Габера неверно. Это была последняя по пытка поставить под сомнение нашу теорию».
И все же, когда книга «Цепные реакции» — та са мая, посвященная «великим заочным учителям» Арре ниусу и Вант Гоффу,— выходит в свет, многим кажется,
что фактический материал, на который она опирается, скудноват, ее автору нередко ставят в упрек, что он с легкостью говорят об «активных центрах», об осколках молекул — «радикалах», не установив со всей очевид ностью, что они действительно существуют. Но с тем большим интересом в лабораториях разных стран бе рутся за эксперименты. Хотя утверждения автора не бесспорны, книгу тотчас переводят на английский. В самом ученом мире возникает цепная реакция, вы зывающая лавину работ по «цепям». Их находят в са мых различных процессах, широко применяющихся в химической и нефтяной промышленности. Окисление и хлорирование, крекинг нефти, полимеризация — оказа лось, что все это цепные процессы. Цепная теория поз волила раскрыть секрет действия катализаторов — ус корителей реакций н ингибиторов — замедлителей.
Природа продолжала твердить свое «да». Как и ду мал Семенов, цепные процессы широко в ней распро странены. Когда его ученики, ныне академики, Харитон и Зельдович в 1939 году впервые опубликовали расче ты цепного распада урана, им во многом помогли пред ставления химической цепной теории. Примечательно, например, и то, что регулировку хода процесса с по мощью выдвижных стержней, теперь общепринятую в ядерных реакторах, предложил сотрудник Семенова Налбандян для управления цепгіой химической реак цией. Оказалось, что и в биологических процессах осколки молекул — «радикалы» играют важную роль.
...Когда однажды Семенов с уверенностью сказал, что ученый, как правило, формируется до тридцати лет, а остальную свою жизнь посвящает разработке возникших в молодости основных идей, он, конечно, основывался в первую очередь на собственном опыте.
Его книга о цепных реакциях стала книгою судеб целой науки.
НА САМОЙ ОХОТЕ
Был такой случай. На институтском ученом совете шестнадцатилетний лаборант стал доказывать, что ре зультаты опытов неверно толкуются докладчиком. То был видный исследователь, руководитель лаборатории. Поначалу, естественно, мало кто усомнился в его вы водах. Но но ходу обсуждения постепенно выяснилось: мальчик-то прав! Одним из первых правоту его понял докладчик — с этого началась многолетняя дружба двух ученых. В 21 год Яков Зельдович уже руководил груп пой, которая работала над очень важной проблемой.
«Его работа вызвала интерес и даже дискуссию с заграничными учеными,— с гордостью писал о своем ученике Семенов.— Хотя он не кончил никакого вуза, мы его провели аспирантом, так как его теоретические знания шире, чем у большинства даже старых работ ников института. Он поражает быстротой соображения и ориентировки в сложнейших вопросах...» (Стоит до бавить, что формально высшего образования академик Я. Б.. Зельдович не получил до сего дня, но с его име нем связаны многие успехи теории горения, теории цепного распада урана и других областей физики.)
Со времен маленькой лаборатории, которую когда-то, в «школе» Иоффе, называли детским садом, педагогиче ские принципы Семенова не переменились, хотя «дет ский сад» давно уже сам превратился в большую науч ную школу, в огромный, многопроблемный Институт химической физики. На помочах там никого не водили. Учились друг у друга, вместе обсуждали результаты, намечали планы. Тогда среди них было много студен тов, но главным в образовании считалась работа в ла боратории, иногда важнее экзаменов. Этот путь подго товки научных работников в «деле» Семенов называет путем познания общего через частное. В поисках на илучшего способа для своего исследования студенту
26
волей-неволей придется изучить много способов, позна комиться со многими приборами, многое прочесть; ему придется сконструировать установку, а это потребует новых знаний и навыков; придется проанализировать результаты и для этого ,опять же многому научиться. Такой «частный» опыт позволит потом поставить любое исследование, занять в лаборатории сразу место иссле дователя, а не ученика.
«Мы учились увлекательной охоте за тайнами при роды на самой охоте»,— сказал как-то раз академик Се менов. Кто не поспевал за работой, тот уходил.
Семинары Семенова частенько ошеломляли нович ков. «Признаюсь, на первых порах я сидел, открыв рот, не в силах уследить за ходом обсуждения. Уходил с се минара с отчаянным желанием «дорасти»»,— говорил В. В. Воеводский, аспирант предвоенной поры. У себя в Новосибирске академик Воеводский нередко сам про водил семинары «по Семенову» — чтобы начинить «взрывчаткой» идей собственных учеников.
Семинар «по Семенову» — семинар с перебиванием. Звания и заслуги просьба оставлять при входе. Вместе с галошами. Имейте голову на плечах. Впрочем, и при этом условии едва ли кто сравнится с ним в свойстве, которое есть как бы абсолютный научный слух. Ничтож ная шероховатость работы, незаметная самому автору, остро ранит его и вызывает вопросы. Он обнаруживает скрытый изъян, точно дефектоскоп. Предупреждая воз можную трещину, излучает поток вопросов. Нелегко докладчику под их натиском. Мозг Семенова, как лока тор, ощупывает проблему со всех сторон. Мощность его такова, что не может не разжечь дискуссии. Превратив шись в свободный спор, семинар так и не добирается до «подведенья итогов». Но, оборванный на полуслове, оп звучит, как струна. А участники уносят с собой пищу для размышлений.
27
Это главное свойство ученого — суметь верно поста вить вопрос. Потому что поиск ответа в этом случае сводится к перебору возможных вариантов. Ведь ответ заключен в вопросе, только скрыт до поры, точно расте ние в семечке. В оболочках вопросов — десятки идей, которыми широко засевает поле щедрый пахарь. Не в этой ли щедрости причина того, что не раз в молодые годы его упрекали в легкомыслии, принимая за легкость мысли ее скорость?
И когда академик Кондратьев говорит, что при всей горячности Семенова можно вспомнить, пожалуй, лишь одну работу, которая окончилась неудачей,— лишь одну единственную за всю жизнь,— объяснение этому найти нетрудно. Прежде чем поддаться идее — как она ни за манчива,— Семенов непременно включает «локатор».
Ну, а если у вас проклюнулась гениальная мысль, наберитесь мужества и отправляйтесь к Николаю Нико лаевичу (или просто к Н. Н., как зовет его весь инсти тут). Вероятней всего, вам придется не сладко, но лучше отрезвиться вначале, чем потом, когда ложный путь за ведет в тупик. Зато если уж вы отбились от наскоков Семенова, считайте, что придумали что-то дельное.
Никто никогда не слышал, чтобы он кого-нибудь на ставлял: того-то не знаете, прочитайте то-то. В Инсти туте химической физики не так уж ценятся эрудиты. Гораздо больше — творцы. Семенов обучает вас тем, что обсуждает с вами, вы воочию наблюдаете, как он мыс лит. Если сможете — спорьте! Вы на равных, безраз лично, зелененький ли вы аспирант или без пяти минут академик. Лучший способ учебы — сотворчество.
Впрочем, был такой случай, когда Семенов сказал «прочитайте». Он сказал это аспиранту Воеводскому, когда тот принес показать ему кандидатскую работу. Выслушав тогда будущего академика, он достал из ящика типографией пахнущий оттиск — собственную
24
свою статью — и сказал: «Прочитайте». Сам ушел кудато, а аспирант, обнаружив, что в статье изложено то же самое, что в его работе, читал. Сравнивал. Ждал — вер нется Н. Н. и скажет: «Поинтересовались бы, молодой человек, прежде чем браться». А Н. Н., вернувшись, сказал: «Здорово, что вы сами додумались!» И исследо ватели, независимо друг от друга пришедшие к одному результату, принялись обсуждать, что это значит.
Но — забота и горе тому, чьей работой загорится Се менов! Если ему не хватает приборов — будут приборы, если нужны лаборанты — пожалуйста. Но вот если ну жен покой, то покоя не будет. На вопрос, который его занимает, Семенов не в силах дожидаться ответа — он его жаждет. Если он догадается среди ночи, как уско рить ответ, он не сможет терпеть до утра и поднимет вас ночью. Если вечером вы с ним обсудили работу, утро начнется с того, что он спросит: «Ну, что ново го?» Человеку, который спал ночь, сказать нечего. И че ловек не спит. И пока получается «новое», шеф с него не «слезает». Но вот однажды услышит, что нового ничего нет, и другой раз, что опять ничего. И исчезнет. Даже встретит — не спросит. Знает: сам к нему прибе жишь, если выйдет что-нибудь интересное.
Говорят, что Семенов на одно не способен в науке — на одиночество. Механизм реакции выяснен: чтобы ро дилась лавина идей, ему необходимо быть в гуще «ак тивных центров».
«...СВОБОДНЫМИ И НЕПРЕДУБЕЖДЕННЫМИ...»
«Обдумывая свои опыты и опыты других, он дея тельно ищет не подтверждения установившихся воззре ний, но стремится найти хотя бы слабый намек на про тиворечия... Развивая это противоречие, он доводит его до такого масштаба, когда становится совершенно оче
29
