Файл: Лекции по общей психологии под редакцией Д. А. Леонтьева, Е. Е. Соколовой москва смысл 2000 А. Н. Леонтьев.pdf

357
МЫШЛЕНИЕ
И
РЕ
Ч
Ь
что остаются, по-видимому, их проприоцептивные эффекты. Предполагать здесь можно все, что угодно, и даже исследовать движения органов речи, потому что если дать человеку задачу и одновременно регистрировать движения органов речи, то удается достаточно отчетливо записать скрытые микродвижения. Например, движе- ние надгортанного хряща. Существует множество исследований в этом направлении,
и в качестве индикатора каких-то происходящих при мышлении процессов все эти регистрации, конечно, имеют известное значение. Я подчеркиваю еще раз — в ка- честве индикаторов, то есть указателей, признаков.
Противоположная позиция (я повторю ее коротко, ее мы с вами рассматрива- ли) заключается в том, что мышление есть процесс sui generis, то есть в своем соб- ственном роде выступающее как особенный процесс. Что же касается речи, то это лишь оболочка процесса. Это платье, в которое облекается мышление, мысль, для того, чтобы она была коммуницируемой, то есть чтобы она могла быть переданной,
и для того, чтобы она приобрела развернутые формы. Речь есть одежда мысли. Ника- кое изучение речевых процессов не приведет и не может привести к решению про- блемы самого мышления.
Это точка зрения, развивавшаяся и идеалистическими направлениями, редко,
в последние десятилетия во всяком случае, выступала в своей прямой, «обнаженной»
форме. Обычно она присутствовала или, точнее, находила свое выражение в более сложных представлениях, исходная позиция которых заключалась все-таки в проти- вопоставлениях наличного, некоего особого духовного (выражающего себя прежде всего в мышлении, а также и в других психических процессах) начала, детермини- рующего течение специальных процессов, которые составляют как бы технический аспект этой главной внутренней, чисто духовной активности.
Эта мысль имеет большую философскую традицию, и я не буду на ней сей- час останавливаться специально, потому что она очень резко выводит исследова- ние мышления за пределы собственно науки, за пределы конкретного знания.
Выготский выступил с критикой как той, так и другой позиции. Он разви- вал, в связи с исследованием понятий, значений слов, их структуры, их строения,
операций, которые свернуты в этих значениях, иную точку зрения, иные поло- жения, которые мне представляются и до сего времени имеющими весьма важное значение.
Главным объектом критики, естественно, Выготский избрал ту позицию, ко- торую я сегодня повторил первой — позицию приведения мысли, мышления, к ре- чевым процессам. Мысли к слову. Последняя глава его монографии «Мышление и речь» носит название: «Мысль и слово»
1
. Она особенно важна потому, что это после- днее, написанное им на тему о мышлении. Точнее, предпоследнее.
Книга писалась так: когда книга уже была подобрана, то была написана вот эта большая, заключительная глава, которая внесла некоторые существенные кор- рективы к прежде написанным главам и много нового. И, наконец, предисловие,
вводная глава, совсем коротенькая — это было самое последнее, после чего Лев
Семенович Выготский умер. И на этом оборвалась история научно-литературного творчества Выготского. На этом предисловии, но так как оно все-таки только пре- дисловие, то я могу сказать: на этой последней главе «Мышления и речи». Это са- мое последнее. Если вам придется встречаться с этой книгой, то вы должны по- мнить всегда, что центр, итог, резюме — в последней главе «Мысль и слово».
1
Выготский Л.С. Собр. соч.: В 6 т. М., 1982. Т.2. С.295—361.

358
МЫШЛЕНИЕ
И
РЕ
Ч
Ь
ЛЕКЦИЯ
38
Выготский развивал ту точку зрения, что речь и мышление, речевые и мысли- тельные процессы, слово и мысль не совпадают между собой. Он аргументировал это положение очень серьезными доводами. Они образуют как бы две группы: первая —
это генетические доводы; вторая — это доводы систематического анализа. Источник первых — изучение развития. Источник второго — систематический анализ, аналити- ческие исследования.
Генетические аргументы я постараюсь свести к двум. Вычленение первого очень просто. Оно восходит к идее о том, что мышление и речь имеют разные генетические корни. Это положение было приведено в одной из ранних работ Выготского. Впервые эта работа появилась в журнале, который теперь называется «Вопросы философии».
Тогда он назывался «Под знаменем марксизма». Эта статья так и называлась: «Гене- тические корни мышления и речи»
1
Что же утверждалось в этой статье? Некоторое бесспорное, на мой взгляд, по- ложение. Это положение состоит вот в чем: в дочеловеческий период истории, то есть в порядке «подготовления» человека и человеческой истории, линии развития ком- муникаций, речевых процессов (но лучше осторожно говорить: «предречевых про- цессов») и развития мышления (чтобы не смешивать эти понятия, лучше говорить:
«предмышление», или «интеллект животных») вообще идут независимо. И даже в ка- ком-то смысле находятся в оппозиции, в антагонистических отношениях друг к другу.
Дело в том, что мы не знаем предметно-отнесенной речи у животных и до сих пор, вопреки колоссальному количеству усилий, огромному числу работ, посвящен- ных общению у животных, «речи животных», как иногда говорят. Эта речь, кажется,
совершенно особенная. Это особенное общение.
Оно предметно не отнесено. Оно может вызываться предметными условиями,
оно может быть реакцией на предмет, а не только на другое животное того же вида,
скажем, если речь идет об общении, и несет сигнальную функцию. Но дело в том,
что нет предмета высказывания. Он не выделен, он не вычленен.
Я все время слежу за появлением новых данных, касающихся связи речи и коммуникации, то есть знакового, сигнального общения, в мире животных, наибо- лее развитых животных или у животных, у которых особенно развиты взаимные свя- зи, практическое общение в повседневной жизни. К числу первых, самых разви- тых, животных надо, конечно, отнести антропоидных обезьян: шимпанзе, так много и пристально изучавшихся; гориллу, орангутанга. К числу вторых надо отнести «му- равейных животных», так сказать. Это пчелы, муравьи. Это и другие виды, живущие в достаточно больших сообществах (суслики) и постоянно вступающие в коммуни- кацию, в общение друг с другом.
Но повторяю, сколько бы мы пристально ни изучали, различия всегда броса- ются в глаза. Речевая реакция есть реакция воздействия на особь, но воздействие (да- вайте говорить условно) говорящего. Понятно?
Конечно, при виде угрозы, в силу действия инстинктивного или инстинк- тивно-подражательного (согласен и с этой поправкой) аппарата, птица (обыкно- венная курица, наседка) собирает криком цыплят. Но спрашивается, происходит ли индикация опасности? Значат ли эти крики, эти голосовые реакции, означают ли они «ястреб» или «лиса», «волк», «собака», «опасность»? Они дифференцируют- ся по роду поведения, по ситуации, а не по предметам. Вот почему сразу получают- ся некоторые обнадеживающие, как выражаются некоторые исследователи, «успе- хи» при обучении высших животных, и крах в конце эксперимента.
1
Выготский Л.С. Собр. соч.: В 6 т. М., 1982. Т.2. С.89—118.

359
МЫШЛЕНИЕ
И
РЕ
Ч
Ь
Собаку можно обучить английскому слову, обозначающему чашку. И когда жи- вотное испытывает голод, оно может произносить это слово, фонетически для него удобное. Но дело все в том, что это выражение, а не означение, оно не предметное,
нет предметного содержания.
Я не имею времени перебирать фактический материал с тем, чтобы показать его действительное значение, которое не переходит за то, что я говорил: это сиг- нальная функция, включенная в общение животного с другими животными или с человеком, всегда представляющая сигнал какого-то действия, выученного или инстинктивного — безразлично, но никогда не несущего в себе образа вещи, обра- за объекта, вещественного или, тем более, идеального. Это положение остается не- поколебленным, несмотря на иногда почти маниакальные, пристрастные, с пре- увеличением, публикации относящихся к этому вопросу фактов. Факты-то верны!
Но они допускают или, более того, требуют совершенно другой интерпретации, чем интерпретация их как аналогов по существенным характеристикам человеческой речи, языку.
Заметьте, я уже внес еще один нюанс: речь есть процесс, осуществляемый с помощью языка, то есть с помощью системы значений — того, что несет в себе в идеальной обобщенности, в идеальной форме некоторое объективное явление: ве- щественный объект, процесс или невещественный объект.
И значение этого чего-то вырабатывается не в порядке индивидуального и не в порядке видового, а в порядке исторического опыта, который затем усваивается.
Попросту говоря, человеческая речь предполагает усвоение языка, то есть тех сиг- налов, которые фиксируются, которые предметно отнесены и составляют это ору- дие или средство общения. Это система отображения, отражения общественной практики, фиксированной не в видовом опыте инстинктивного поведения, не в готовом механизме и передаваемой даже не просто с помощью заражения, под- ражания (такие явления наблюдаются в животном мире). Кто не знает, что пев- чие птицы часто поют не свои песни, если воспитывать их в другом окружении?
Есть заражение, подражание, и это примитивный механизм, ничего удивительного здесь нет.
Есть особая история развития общения в мире животных, есть особая история развития предречи. Упрощая, можно сказать «речи животных», хотя я бы называл речью, то есть речью посредством языка, только речь человеческую. Это генетичес- кие корни человеческой речи, но пока еще не сама человеческая речь. Совершенно независимо происходит развитие высших форм поведения, которые мы обычно на- зываем интеллектуальным поведением, разумным, иначе говоря.
«Разумный» — это уж очень громкое слово. «Разумный» всегда хочется напи- сать с большой буквы (не об этом, конечно, идет речь), поэтому я понимаю, что в советской и русской литературе создалась такая традиция перевода: мы говорим обычно без перевода — интеллектуальные процессы, интеллектуальное поведение,
как бы желая смягчить термин «разумное» и не желая поспешно вводить термин
«рассудочное». А различие в этих терминах существует. Оно фиксировано и стало тра- диционным, но применимо ли это традиционное расчленение в данном случае или нет — это еще вопрос, для психолога малосущественный. Мы говорим в общей фор- ме «интеллектуальное» или «интеллектоподобное поведение». И, конечно, вы знае- те, что когда говорят об интеллекте, то всегда имеют в виду высших животных, и,
это справедливо, исследуют главным образом в этой связи человекообразных обезь- ян, антропоидных. Это знаменитые исследования Кёлера, которые вы знаете: дос- тавание плода, обходный путь, использование палки, подставки, чтобы достать вы-

360
МЫШЛЕНИЕ
И
РЕ
Ч
Ь
ЛЕКЦИЯ
38
соко подвешенную вещь, и так дальше. Кто не знает исследования Кёлера и других авторов, очень близкие к ним методически? Заговорили даже о производстве или изготовлении орудия: палку в палку втыкают, удлиняют и все такое прочее. Оказа- лось, не так уж отделились наши обезьянки, которые морфофизиологически очень близки человеку, — высшие обезьяны, вроде шимпанзе. Они не очень оторвались от высших млекопитающих вообще.
Казалось так: между человеком и этими обезьянками по признаку интеллекта маленькая пропасть, а между обезьянами и всякими собачками — большой разрыв по уровню возможностей. Это оказалось совсем не так.
Дело в том, что изучение интеллекта животных очень расширилось по числу видов, охваченных такого рода исследованиями, и там открыли очень сложные опе- рации, многофазные, и действия, которые предполагают очень сложную организа- цию, в общем-то сопоставимую с тем, что мы называем «интеллектом» в человечес- ком значении термина. Они оказались умными.
Всегда ведь наблюдателя, не вооруженного теориями, не являющегося спе- циалистом: ни гештальтовцем, ни бихевиористом, ни представителем другого пси- хологического направления, немного смущало то обстоятельство, что обезьяны, в общем-то, глуповатые, а собаки, например, ужасно умные. А мы приписываем очень высокое развитие интеллекта обезьянам и редко говорим об интеллекте собак.
Но вот расширились границы поиска, и тут обнаружились некоторые удивительно умные животные, например енот.
Вы, наверное, знаете, что еноты — это ближайшие родственники медведей по зоологической классификации. И вот они оказались необыкновенно умными, вы- ходящими из очень сложных ситуаций: распутывающими цепь, которой они привя- заны, вращаясь в обратном направлении (а цепь закручена за столб нарочно). Об- ходные пути — это простое дело. Это простое дело и для собак. Обходные действия по отношению к приманке, к цели в отрицательном направлении — это обычное явление. А уж никак не обучаемые кошки, которые не желают дрессироваться на- столько, что до сих пор в цирке нет кошек (их невозможно дрессировать) вас все- гда переигрывают в том смысле, что у них великолепно образуется условный реф- лекс, но только не тогда, когда этого хочет «дядя», а когда это необходимо по обстоятельствам, то есть вполне разумно образуются условные рефлексы. Но оста- вим их в стороне.
Вы, конечно, знаете, прославившихся на весь мир дельфинов. О дельфинах писалось и пишется до сих пор все что угодно. Даже описываются случаи воспита- ния дельфинов, преследующего определенные цели: узнать, что дельфины думают о человеке. Как они воспринимают человека и оценивают. Для этого надо дельфина научить человеческим формам общения, человеческому языку, человеческой речи.
Пожелаем успехов этим исследователям. Я не знаю, может быть, дельфины дейст- вительно проявили гениальность, решив перестать жить на суше и уйти обратно в воду? Ведь вы знаете, что дельфины — сухопутные млекопитающие, которые потом,
вторично, проделали путь и превратились в гидробионтов, то есть в обитателей вод- ной среды.
Но вот что замечательно! Это очень хорошо выразил Кёлер — можно ска- зать, классик и в каком-то смысле основоположник исследований интеллекта чело- векообразных обезьян. Он говорил так: «Когда обезьяна действует руками — она умолкает. Когда она вступает в прямое общение с другими обезьянами, то вместо употребления палки она отбрасывает ее, потому что речь идет не о палке, а об об- щении». И здесь даже некоторые антагонистические отношения прощупываются.

361
МЫШЛЕНИЕ
И
РЕ
Ч
Ь
Словом, если животное занято делом, то болтать некогда. Когда животное общает- ся, то это происходит не в ситуации и не ради решения задач.
Что же происходит у человека? Появление человека и образование челове- ческого общества, иначе говоря, возникновение труда и, следовательно, связей че- ловека с человеком в общественном процессе труда приводит к необыкновенному событию: скрещиванию линий развития коммуникации, то есть речевого общения,
и развития познания, то есть интеллекта. Общение и познание завязываются в узел.
Теперь они образуют нерасторжимые единицы. Я не знаю, написано или напечата- но это где-нибудь у Выготского, но он всегда любил говорить: «возникает единица новая и неразложимая». Она утрачивает свою особенность при попытке разложить ее, как, например, воду. Это не «Н» и не «О», это Н
2
О. Это не кислород и водород!
Это вода. Это надо сравнивать с химическим соединением, а не с механическим —
с прикладыванием одного к другому. Это неаддитивное образование, появляющееся в результате суммирования или даже иерархизирования. Это сплав.
Кстати, я хочу внести одну маленькую, в некотором контексте абсолютно несущественную, но в нашем контексте вопросов, которые мы обсуждаем, необык- новенно важную поправку. Я имею в виду поправку к известному фрагменту Ф.Эн- гельса из «Диалектики природы», который называется «Роль труда в процессе оче- ловечивания обезьян».
Там говорится о возникновении речи в процессе труда. И русский переводчик допустил малую неточность. Переводчик говорит примерно так (я цитирую по па- мяти): «В процессе труда у людей появилась потребность что-то сказать друг другу».
Значит, причина какая? Труд создает потребность в речи, и труд порождает речь,
следовательно, язык. У Энгельса этого нет. У него нет термина «потребность»! Он пишет в подлиннике (я тоже перевожу по памяти, только подчеркивая разницу): «В
процессе труда у людей возникло, появилось, чт у
сказать друг другу»
1