Файл: Лекции по общей психологии под редакцией Д. А. Леонтьева, Е. Е. Соколовой москва смысл 2000 А. Н. Леонтьев.pdf
ВУЗ: Не указан
Категория: Не указан
Дисциплина: Не указана
Добавлен: 27.04.2024
Просмотров: 350
Скачиваний: 0
ВНИМАНИЕ! Если данный файл нарушает Ваши авторские права, то обязательно сообщите нам.
373
ВИДЫ
И
ТРАНСФОРМАЦИИ
РЕ
Ч
И
де всего в социалистических, и у нас. Эту концепцию он называет термином «кон- цепция поэтапного формирования умственных действий». Прежде всего, речь идет о мышлении. Как на самом деле формируется мысль? Оказывается, нужно формиро- вать какие-то внешние познавательные действия. Затем их трансформировать в рече- вые. И наконец, переходить от речевых, громко речевых действий к внутренне-ре- чевым действиям. Тут исследования представляют, помимо теоретического, прямой педагогический интерес, потому что действительно много есть работ, которые по- казывают, что когда этот путь не стихийный, а вы им руководите, то вы получаете очень серьезное повышение эффективности процесса.
И там тоже во всех исследованиях отмечаются эти специфические сокраще- ния, то есть интериоризация — это не просто минус чего-то, это не только вхож- дение вовнутрь, так сказать. Это и обязательная трансформация. Процесс не может сохраниться, не меняя свою форму. Он меняется. Но очень интересно прорваться ко внутренней речи. Есть такие попытки. Я сейчас не имею возможности излагать всех догадок, которые в этом отношении существуют. Я могу указать только на две вещи.
Во-первых, на некоторые интересные попытки прорваться к внутренней речи на патологическом материале. И имеются попытки использовать для этого письменную речь при некоторых тяжелых психических заболеваниях, когда речь действительно выступает в очень своеобразной форме. Она оказывается предикативной, она ока- зывается страшно сокращенной не только в звуковой, в данном случае в графи- ческой, форме, но прямо сокращается до уменьшения слова, скажем, от десяти- значного или восьмизначного, по количеству необходимых букв, до каких-нибудь двух-трех значков. Но это, повторяю, очень туманные, очень смутные попытки про- рваться таким образом. Я хочу, во-вторых, вам дать идею вообще сопоставительно- го анализа речи. Дело все в том, что есть известные параметры, которые можно на- щупать просто при сопоставлении обыкновенной развернутой, но разной по форме речи. У нас в последнее время очень мало об этом стали писать, считая слишком простым материалом, доступным и само собой понятным, но, по-моему, этот ана- лиз важен в том отношении, что он показывает своеобразные стороны, с каких можно характеризовать вообще речевой процесс. Я имею в виду, естественно, вме- сте с ним и мыслительный, то есть речевое мышление.
Давайте посмотрим, что в этом отношении хорошо известно, детально изу- чено. Формы речи. И давайте посмотрим, как строится речь диалогическая. Это речь между двумя или большим числом собеседников в условиях, когда речь относится к наличной ситуации, связывающей всех партнеров. Что происходит с этой речью?
Она почти целиком становится предикативной, не говоря уже о том, что чрезвы- чайно короткой. Если вы абстрагируете эту речь от общей ситуации, то эта речь аб- солютно не доступна пониманию. Если с помощью магнитофона записать такую симпраксическую речь, то есть речь в общей, связывающей нас ситуации, то ника- кой третий человек, не присутствовавший при этом, ничего не сможет понять. Это давнее наблюдение. Есть специфические сокращения, известное обоим участникам не говорится вслух.
Хотите посмотреть, где про это рассказано так, чтобы не психологи мудрство- вали, а, так сказать, с другой стороны? В приложении к «Синтаксису» Пешковского есть стенограмма записи такой речи, которая записана так, что собеседники нахо- дятся в одной и той же ситуации. Но попробуйте прочитать эту полную стенограмму.
Что-нибудь понятно? Ничего не понятно. Потому что это всегда включение во что-то воспринимаемое. Аналог — мыслимое.
374
ЛЕКЦИЯ
39
МЫШЛЕНИЕ
И
РЕ
Ч
Ь
Возьмите диалогическую речь не симпраксическую, то есть не имеющую своим предметом общую ситуацию. Речь меняется по структуре? По степени развернутости?
Меняется. Она становится более развернутой. Главное — теряет предикативность, по- тому что если мы с вами беседуем о Марсе, то все должно быть названо. Не только
1 ... 32 33 34 35 36 37 38 39 ... 51
«что» мы высказываем, но и то, «о чем» это высказывание происходит. Это понятно?
Сделаем еще один шаг — к речи монологической. Я все пока устную речь беру. Вот я сейчас занимаюсь монологической речью. Как вы полагаете, это монологическая речь должна быть более или менее развернутой, чем диалогическая? Ну, конечно, более. В
чем ее трудность? Она не поддержана собеседником и требует плана. Гораздо приятнее говорить диалогически, поэтому иногда монологи произносятся с риторическими об- ращениями и риторическими вопросами. Я люблю спрашивать: «Не правда ли?» Но ведь это же подтяжка. Это не работает, потому что я не получаю ответа на вопрос. Я
стараюсь всматриваться в аудиторию, и все-таки по выражению лиц, при наличии из- вестного опыта, я понимаю, как принимается то или другое положение, мной выдви- гаемое. Иногда с недоумением, иногда с полным даже равнодушием, иногда как са- моочевидное и неинтересное, иногда с некоторым оживлением. Я все-таки управляюсь как-то с собеседниками, хотя они молчат. Или разговаривают про погоду.
Но вот монологическая речь меняется. И теперь передо мной нет аудитории, а только микрофон, и я должен говорить, произносить монологическую речь. Меня по- звали на радиопередачу, поставили передо мной микрофон и сказали: «Загорится лампочка, начинайте говорить». Кому я говорю? Я никому не говорю, я говорю в никуда. В телевизионной передаче вам говорят: «Вот будет сигнал. С момента сигнала вы говорите столько-то минут. На такой-то минуте вы должны закончить». И вы по- нимаете, что если вы не заканчиваете на этой минуте, то это катастрофа. Вы по- нимаете, что если вы заканчиваете за пять минут, то это тоже катастрофа, тут надо что-то делать оператору. Это так остро в условиях прямой передачи. Это то, что назы- вается «на эфир». Гораздо менее остро, когда вы передаете на запись, а потом ее дают на эфир. Ну, там можно поправить, можно переснять, можно, наконец, чем-то за- полнить промежуток до начала следующей программы.
Надо вам сказать, что невидимый собеседник труден. Он труден даже тогда,
когда это диалогическая речь. Люди, не имеющие навыка разговаривать по телефону,
плохо говорят по телефону не потому, что они косноязычны, и не потому, что они плохо слышат и не понимают слова, которые им очень плохо передает телефонная трубка. Нет, там есть психологическая причина.
Теперь вы этого не наблюдаете, по- тому что сейчас распространение телефона настолько велико, что иногда я звоню домой какому-нибудь знакомому и слышу совсем маленького ребенка, который под- ходит к телефону. Ах, класс! Страшно рано в некоторых условиях они овладевают этим искусством, и их не смущает абстракция. Но я еще помню времена, когда люди приезжали из отдаленных районов, из глуши. И когда им говорили: зачем вам ехать сразу, вы сначала поговорите по телефону, я вас соединю, то они просили: «Нет,
вы сами ему скажите!» Потому что не получался разговор. Откуда-то звуки, и он что- то должен говорить. Он никого не видит, абстракция от собеседника.
А вот когда вы перед «черной дырой портала» (как говорил Станиславский),
перед чуть слепящим вас светом, вы ничего не видите через этот свет. В лучшем случае, вы видите себя в зеркале, то есть, попросту говоря, на экране телевизора,
который стоит чуть в сторонке и на который, конечно, нельзя смотреть непрерыв- но, иначе вы уйдете от вашего телезрителя. Но вы должны рассказывать «никому».
Ни малейшей поддержки извне, потому что технические деятели, которые при этом присутствуют, не обнаруживают никакой реакции и, естественно, заняты своим
375
ВИДЫ
И
ТРАНСФОРМАЦИИ
РЕ
Ч
И
прямым делом. И даже режиссер тоже не может вмешаться в процесс. Он безмолв- ствует. И, напротив, насколько я понимаю и насколько я замечал, старается делать максимально «никакое» лицо. Понятно? Ну, просто он себя убирает. Или отходит так, чтобы я его не видел. Он присутствует здесь, но его не видно.
Словом, из-за этой обстановки я говорю «никуда», в машину. И вместе с этим я понимаю, что меня смотрит множество людей. И очень трудно. А вначале, когда стали впервые широко распространяться обыкновенные, «радиослушательские» ра- диопередачи, не служебные, я очень много слышал таких жалоб. Перед микрофоном встал (а там только «на эфир» было вначале) и потерялся. Взмок от ужаса, и слова не идут. Абстракция сначала от ситуации, потом от собеседника.
Теперь давайте сделаем еще одну абстракцию. Вот вам еще один способ ана- лизировать. Перейдем на письменную речь. От чего мы сделали абстракцию? Мы имеем в виду, что письменной речью вы владеете так же совершенно, как и устной.
И трудности в переходе к самой графической письменной речи здесь никакой нет.
А в чем трудность? Для того, чтобы посмотреть, в чем трудность, надо посмотреть на саму речь, проанализировать ее немножко, и еще особенно хорошо и интересно будет, если вы проанализируете возрастные аспекты. Вот посмотрите, работы тоже такие есть и многие этим занимались. Теперь, к сожалению, пишут очень мало пи- сем. Еще сравнительно недавно писали много писем, даже в тот же самый город.
Просто в связи с отсутствием телефонной связи. Переписка накапливалась большая,
и в нее были вовлечены и дети, и подростки, и юноши, и взрослые, зрелые люди.
И вы еще могли проследить эволюцию этой речи. Она тоже очень интересна. Но сначала о самой письменной речи.
От чего абстракция? А абстракция происходит совершенно удивительная. Она абстрактна, эта письменная речь, от всех выразительных средств. От жестов. Не оста- ется на бумаге? Нет. А в телевидении, кстати, остается жест? Остается. Абстракция от интонации. А в телефоне, в радио, в телевидении остается интонация? В высшей степени. Если она гаснет, то она гаснет только вследствие изоляции от аудитории.
То есть от человека. Вы знаете, бывает, мне даже иногда неприятно слушать. Кого- то заставили выступать по телевидению. Он и говорит. Звук и значение в слове не связаны между собой. Интонация потеряна. Но здесь она все-таки может быть со- хранена, она может быть восстановлена. А в письменной речи? Нельзя восстановить.
Чем вы компенсируете? Знаки препинания интонацию не заменяют. Дело все в том,
что формально грамматические знаки препинания ставятся по основаниям грамма- тическим, а не интонационным. А когда вы ставите их правильно, то есть старае- тесь построить интонационно, какую оценку получаете за сочинение при поступле- нии на факультет? Больше тройки не получите, если интонационно расставите знаки препинания. Вам не простят. От вас требуют что? Формально-грамматической пунктуации. По правилам. В русском языке, кстати (я всегда это с возмущением го- ворю нашим преподавателям-экзаменаторам, которые ставят за запятые ошибки в спорных случаях, то есть там, где есть интонационная необходимость поставить или опустить знак), вы постоянно встречаетесь с этими классическими оборотами, где вы не можете решить иначе вопрос: нужно или не нужно и где именно нужно по- ставить знак препинания, ориентируясь на смысл или, что то же самое, на выра- жение, на выразительное чтение. Потому что выразительное чтение передает смысл текста. Ну, вы, конечно, знаете все эти штуки. «И воздвигнуть ему изваяние золотое копье в руке держащее». Пожалуйста, это классический пример. От постановки за- пятой зависит исполнение завещания. «Поставить изваяние золотое, в руке копье держащее». Что городу надо делать? Уйму золота отваливать. Или другое чтение: «И
376
ЛЕКЦИЯ
39
МЫШЛЕНИЕ
И
РЕ
Ч
Ь
поставить ему изваяние, золотое копье в руке держащее». Что нужно сделать из зо- лота? Одно копье. А изваяние-то можно из чего угодно. Ну, словом, таких перевер- тышей сколько угодно. Поэтому, если вы дадите сейчас по грамматическим прави- лам исправить прижизненно изданные и прокорректированные тексты Толстого,
если грамматик наш не знает, что это текст Толстого, больше тройки не натянет на двух страницах. Нарушены правила. А уж про Достоевского и говорить нечего. А
некоторые писатели употребляют злосчастное тире вместо запятых во вводном пред- ложении. Это попытка что-то помочь расшифровать в интонациях. Но все-таки ин- тонации не передаются.
Мастерство чтения и заключается в переходе от принципиально безынтона- ционного письменного текста (скажем, стихи Пушкина) к интонированному тек- сту, то есть к самому выразительному. Посмотрите, какая абстракция! А есть абст- ракция еще более ужасная. Вы не знаете аудиторию, то есть читателя. Вы не знаете ни его, ни его ситуации в тот момент, когда он будет читать полученное письмо.
Вы пишете письмо. Его кто-то получит. Неважно, через какой срок, через два дня,
через три дня. Вы сами не знаете, в какой ситуации находится тот человек, которо- му вы адресуете свое письмо. Вы не можете учесть эту ситуацию. Оно еще кое от чего абстрагировано. Не только от немедленного ответа. Коррекции нет, никакой об- ратной связи. Вы от начала до конца пишете письмо. Эта письменная речь абстраги- рована и от представления аудитории.
Когда я выступаю перед телевидением, я не знаю аудитории, я не вижу аудито- рии, но я представляю себе эту аудиторию. Вот они сидят у экранов, впереди. В пись- менной речи, которая не есть письмо, я не знаю, кому я пишу. Я пишу некоему... Ну,
давайте выдумаем... Беллетристическое произведение, некое художественное произве- дение. Я выпускаю его в путь, неизвестно куда, неизвестно кому. Я даже не знаю кру- га, и я никого себе не представляю. Самое плохое для писателя — представлять, к кому он адресуется. Ни к кому он не может адресоваться, правда? А что вы будете делать с научной работой? Ведь всякий пишущий научную работу рассчитывает на то, что ра- бота эта внесет бессмертный вклад, в века, в науку. Но как же его сформулируешь,
чтобы он был вот такой, абстрагированный даже от эпохи? Словом, здесь и сопоста- вительные, и всякие перекрестные исследования, перекрестные анализы представля- ют и до сих пор интерес, хотя их много делали. Но это очень богатый материал, очень интересный материал, очень живой материал, и за ним лежит очень много психологи- ческих проблем. Очень живых, очень конкретных и, по-моему, очень интересных.
Ну и, наконец, последний вопрос в связи с этим. А как же происходят со- единения, абстракции эти, изменение форм, погружение этих языковых содержа- ний? Вот это удлинение и сокращение? Удлинение в том смысле, что увеличивает- ся число звеньев. Ведь процесс утрачивает форму внешнего действия, протекает в плане рассуждения, в плане логическом. А потом возвращается с каким-то более конкретным материалом, соединяется со значением. Движение мышления здесь и приобретает форму движения понятий, то есть значений, если иметь в виду поня- тия, закрепленные за знаком, неважно, математическим, словесным, любым зна- ком, носителем значения. Как же происходят все эти таинственные сокращения?
Вот для того, чтобы ответить на этот вопрос, нужно опять вернуться, на мой взгляд, к анализу процессов в более общем виде. Какова судьба всякой деятельнос- ти, всякого действия? А не найдем ли мы просто в обыкновенной, практической,
внешней деятельности или в какой-нибудь любой другой, внешней по своему на- значению деятельности нечто подобное? Вот такие специфические сокращения, сгу- щения, а потом — возможность и необходимость их развертывать? Я отвечу на этот