Файл: Басевич, В. В. Корабли не умирают.pdf

ча Блюхера заняли Волочаевку, вступили в Хабаровск. В начале октября главком народно-революционной ар­ мии Дальневосточной республики И. П. Уборевич раз­ бил войска генерала Дитерихса под Спасском. Дорога в Приморье открылась. Дни белогвардейцев и японских интервентов на Дальнем Востоке были сочтены. Послед­ ним прибежищем их оставался Владивосток. Однако освободить его надо было по возможности без столкнове­

ний с оккупационными войсками, чтобы не разгорелась

новая война. Нелегкую задачу эту блестяще разрешил

Уборевич. Он добился согласия японцев на переговоры,

которые завершились подписанием соглашения о выводе войск интервентов.

25 октября 1922 года войсками народно-революцион­ ной армии был взят Владивосток. Беспримерный в исто­ рии человечества поход, начатый Красной Армией с

берегов Волги, доблестно завершился... В приветствии

26 октября 1922 года В. И. Ленин писал:

«...Занятие народно-революционной армией ДВР Владивостока объединяет с трудящимися массами Рос­ сии русских граждан, перенесших тяжкое иго японского империализма. 'Приветствуя с этой новой победой всех трудящихся России и героическую Красную Армию, про­

шу правительство ДВР передать всем рабочим и кре­ стьянам освобожденных областей и города Владивосто­ ка привет Совета Народных Комиссаров РСФСР» ’.

Дочери Кондараки Ирине шел тогда пятнадцатый год. В последние, полные напряжения дни белого Влади­ востока она с отцом часто ходила на пристань Добро­ флота, расположенную рядом с железнодорожным вок­ залом. Они видели, как в панике отходили пароходы с

воинскими частями, как белогвардейцы взрывали доки и причалы, разрушали склады, грабили магазины. Это

метался по Владивостоку адмирал Старк, как бешеный

пес, нанося последние укусы молодой Республике Сове­

тов, вступавшей в свои права на Приморской земле. На всю жизнь запомнила Ирина скорбное лицо и сжатые кулаки отца, старого дальневосточного капитана, когда он глядел на пустеющие причалы, на десятки зловещих черных шлейфов над бухтой Золотой Рог, тянувшихся

1B. И. Лениң. Поли. собр. соч., т. 45, стр. 236.

117

вслед уходящим из родного порта судам, угоняемым царским прихвостнем Старком.

В порту Владивостока остались лишь полуразобран­ ный пароход Добровольного флота «Москва» да затоп­ ленный миноносец «Инженер-механик Анастасов». Город был наполовину разграблен, промышленные предприя­ тия разрушены. Грузооборот порта упал втрое.

Однако многие суда не попали в армаду Старка. Од­ ни были в плавании, другие — в чужих портах, третьи пытались задержать враждебные нам державы. Скоро

они стали возвращаться в родной порт. Началось восста­ новление флота. Этому во многом способствовал Декрет Совнаркома от 11 января 1922 года о возрождении Доб­ ровольного флота на прежних основаниях. Один из пунк­ тов Декрета предлагал: «Правлению принять меры к со­ средоточению всех судов Добровольного флота, денеж­ ных средств, береговых сооружений и прочего имущества,

где бы оно ни находилось».

До революции Доброфлоту принадлежали 44 судна. Ко времени Декрета он имел всего три, да и те числились за Дальневосточной республикой, но стояли в Шанхае и Чифу. ДВР не могла забрать их, не уплатив долгов. Большинство пароходов удалось захватить Федорову,

часть реквизировали Англия и Соединенные Штаты Аме­

рики после заключения Брест-Литовского мира, другие

парижским «правлением», но фактически было в руках

экипажа, не желавшего подчиниться, но и не имевшего возможности вывести пароход из Триеста»...

Как же сложилась дальнейшая судьба русского капи­ тана-патриота С. В. Кондараки?

— Мы бедствовали, пришлось продать домик, —

вспоминает дочь Кондараки Ирина Сергеевна Козлов­

ская. — Это было суровое время. Судов у нас почти не было. На учете профсоюза моряков стояли сотни безра­ ботных матросов и машинистов, рулевых и лоцманов, механиков и капитанов. Не было дров — единственного вида топлива тех лет. Только после освобождения Вла­ дивостока Сергей Васильевич получил работу. Первым судном был «Олег».

1

Известный капитан Александр Павлович Бочек о Кон-

дараки отозвался так:

«Сергей Васильевич возвратился во Владивосток вместе с командой после нашумевшего инцидента в Три­ есте. В 1923 году его назначили моим старшим помощ­ ником на пароход «Кишинев». Мне было тогда около тридцати лет, и я чувствовал себя очень неудобно в ка­ честве начальника столь многоопытного и уважаемого капитана».

После «Кишинева» Кондараки командовал новой шхуной Якутторга, построенной в Японии, а в 1926 году,

приглашенный в Совторгфлот, принял «Монгугай», затем «Эривань».

Чтобы закончить рассказ о Кондараки, хочется при­ вести еще воспоминания Е. Д. Бессмертного, капитана

дальнего плавания, полвека отдавшего морю. Евгений Дмитриевич много видел и пережил. Совершал тяжелые арктические рейсы и опаснейшие походы в годы войны. В своей книге «Повесть людям» Е. Д. Бессмертный вспо­ минает 1928 год и службу старшим помощником на пароходе «Эривань» у С. В. Кондараки.

«У меня давно было желание поплавать с этим ста­ рейшим дальневосточным капитаном. Была жадность на знаменитых, опытных капитанов. И мне везло — я плавал с А. П. Бочеком, К- А. Дублицким, Г. Μ. Гроссбергом.

Я знал, что С. В. Кондараки тепло относился к молодым штурманам, охотно помогал им в работе, учил.

Мне памятно первое знакомство с Сергеем Василье­ вичем. Он был небольшого роста, уже в летах, лыс, из-под нависших седых бровей смотрели добрые серые глаза. Щеки и подбородок чисто выбриты, несколько обвисли, морщинисты. Лицо широкое, крупное. Он ценил меткую шутку, смеялся весело, заразительно. Высоко ставил службу на флоте, и для человека, любящего мор­ ское дело, не было лучшего учителя, друга, доброжела­ теля, чем он».

А в письме к автору этой главы в 1971 году

Е. Д. Бессмертный добавляет: «Кондараки был скром­ ным, душевным человеком. Бессеребреник с чистой

совестью по отношению к своей Родине».

В 1929 году С. В. Кондараки в числе многих капита­ нов был переведен в Морзверпром. Став капитан-дирек-

119

тором парохода «Второй краболов», он водил это судно до последних своих дней.

Умер Сергей Васильевич в конце мая 1932 года. На

Эгершельдском кладбище его хоронили моряки «Крабтреста» и Совторгфлота, друзья и товарищи с «Крабо­ лова» и бывшей «Твери».

3. СХВАТКА В ЭКСПРЕССЕ

Под колесами мерно подрагивавшего международно­ го вагона гудело стальное полотно, вздымались вихри снежной поземки. Скорый поезд Москва — Берлин, оста­ вив позади заснеженные русские леса, пересек границу. За стенкой вагона лежала Европа. Она неохотно, но уже начала признавать Советы. Первый мирный договор

был подписан 2 февраля 1920 года с буржуазной Эсто­ нией...

C тех пор прошло шесть лет. Попытки врагов сло­ мить Советскую Республику силой и голодом успеха не имели. Тогда свою желчь и злобу они обратили на орга­

низацию провокаций и фальшивок, на запугивание со­ ветских посланцев за границей и даже их уничтожение. Были совершены убийства Воровского в Швейцарии,

Войкова в Польше, налет на советские торговое пред­ ставительство в Лондоне. Вину за эти преступления про­

тивники новой России пытались взвалить на русских

людей, поднять против них мировое общественное мне­ ние.

Поезд проходил через территории, кишевшие бело­ гвардейцами, шпионами, подкупленными бандитами.

Покачивался на стыках почти пустой вагон, освещен­

ный неяркими лампочками.

Купе № 4 занимали двое. У окна сидел человек лет тридцати, с открытым лицом и в роговых очках. Напро­ тив, прислонившись к двери, стоял черноволосый атлет немного старше, скуластый, с усами «бабочкой». На ба­ гажной полке уложены чемоданы и дорожные мешки разной величины. Каждое место прошнуровано, а ярлы­ ки с гербовыми сургучными печатями свидетельствовали о важности груза.

Сидящий глядел в ночь на убегавшие вспять хутора

итемные контуры лесов.

—Гляжу на свою Латвию, — говорил он задумчи-

120

во. — Близкая, и вместе с тем бесконечно далекая — буржуазная. Вчера на станции Себеж в последний раз

прогуливался по советской земле, с наслаждением вды­ хал чистый морозный воздух. Волновался: рядом грани­ ца, а за ней страна моей юности. Я латыш, а еду по чужой стране... Ах, Рига, Рига! Там я вырос. Сапожни­ чал с отцом, листовки солдатам носил. А вот начальной школы закончить не смог.

— А я бы так о тебе не подумал, — заметил атлет,— взглянув на тетради, учебник английского языка, ле­ жавшие перед его собеседником.

— К сожалению, так. — Человек в очках вздохнул. — Помогал отцу зарабатывать на жизнь... Перед мировой

войной, когда было семнадцать, вступил в партию. Вот тогда ходил на вечерние курсы, но недолго: арестовали вместе с отцом. Два года провел в Рижской централь­

ной тюрьме, затем в петроградских «Крестах». Слышал,

наверно?... Отца расстреляли... Меня освободила Фев­

ральская революция. И снова подполье в Латвии, окку­ пированной войсками кайзеровской Германии. Разве

было до учебы...

Атлет по-прежнему стоял у двери, курил, задумчиво поглядывал в окно. Когда его собеседник кончил, он ска­ зал:

— Мой университет, Теодор, — Октябрьская револю­ ция. Коммунистом стал в семнадцатом, когда Зимний брал. До этого работал слесарем в Ревеле на одном за­ воде с Михаилом Ивановичем Калининым, — он помол­ чал.— А сейчас слушаю тебя и вижу, что судьбы наши, как две тропинки, рядом шли. Оба мы из Прибалтики,

коммунисты, рабочие. Разом вступали в Красную гвар­

дию, затем в Красную Армию. Когда ты был комисса­ ром батальона латышских стрелков, я — комиссаром

2-й Эстонской коммунистической бригады. Воевали с нем­ цами под Псковом, с Деникиным под Орлом. Ты был под Орлом тяжело ранен, а мне пришлось еще брать Курск, Белгород, освобождать Донбасс. Дорожки наши разошлись... А теперь партия снова поручила нам обоим нелегкую работу... Справимся, не привыкать!

Они были дипломатическими курьерами Народного Комиссариата иностранных дел Союза CCP — латыш Теодор Нетте и эстонец Иоганн Махмасталь. Везли поч­ ту, впервые совершали совместный рейс. Поэтому долго

121

беседовали, хотелось больше узнать друг о друге, креп­ че подружиться. Одним из проводников их вагона был старый железнодорожник, латыш. Вторым — молодой по­ ляк. Он несколько раз без особой причины заглядывал в купе и внимательно присматривался к почте. Это не ускользнуло от внимания дипкурьеров.

В дверь постучали. Проводник сказал, что скоро Рига. Махмасталь посмотрел на часы — половина шесто­ го. Начался новый день 5 февраля 1926 года.

— Давай-ка ложись отдыхать, твоя очередь, — серь­ езно сказал он товарищу.

Теодор послушно забрался на верхнюю полку. Осмот­ рел револьвер, сунул его под подушку и устало закрыл глаза. Поезд сбавил ход, остановился на несколько ми­ нут и, быстро набирая скорость, пошел дальше: проехали станцию Икскюль. В купе было душно. Нетте дремал, а

Махмасталь открыл дверь, вышел.

И сразу услышал крики. В конце коридора появились двое в черных масках, с оружием. Ворвались в одно купе, выскочили и кинулись к нему.

Махмасталь бросился к себе, закрыл дверь.

— Бандиты!

Нетте мгновенно проснулся, сунул руку под подуш­ ку, надел очки. Дверь дернули, появились черные маски.

— Вот они! — пистолет уперся в Махмасталя.

И тут же с верхней полки грохнул выстрел. Потом еще и еще, — стрелял Нетте. Стрелял и Махмасталь.

Стреляли из двери. Все грохотало!.. Кто-то невидимый больно ударил Махмасталя по руке. Потом вдруг в живот. Он скорчился, но стрелял и стрелял в затяну­ тый дымом коридор, пока что-то тяжелое и мягкое с силой не навалилось и не придавило его к полу. Мах­ масталь рванулся, и тяжесть, отпустив плечи, по­

слушно соскользнула на ноги. Как бы очнувшись от кошмара, он ощутил вдруг необычную тишину. В двери промелькнула фигура, и дипкурьер вскинул револьвер. Но больше никто не появлялся. Шумело в висках и ныло что-то внутри, монотонно стучали колеса, хотелось спать.

Потом, как во сне, послышались отзвуки двух выстрелов,

и все смолкло.

Поезд подходил к Риге и скоро остановился у перро­ на вокзала. В вагон вошли чины латвийской железно­ дорожной охраны с пистолетами в руках, заглянули в

122

купе дипкурьёрбв. Махмасталь лежал на полу в луже

крови. Он был жив, вытяну­

тая рука сжимала револь­

вер. На него навалился мерт­ вый Нетте. Кровью залиты стены купе, сиденья, чемо­

масталь. Он поднял револь­ вер.

—Успокойтесь, товарищ, вам нужна помощь, — мягко сказал Баркусевич. Но ди лкурьер не уступал.

—Тебя не знаю!

—Он знает в лицо Шаншева, — сказал кто-то. — Где Шаншев?

Шаншев уже пробирался сквозь толпу к четвертому купе. Махмасталь увидел его, попытался улыбнуться.

Владимир Иосифович Шаншев вошел в купе, стал на ко­

лени и, подняв голову Махмасталя, поцеловал его...

В это время полицейские обнаружили в купе провод­ ников два сидящих трупа. Рядом валялись самодельные маски, пистолеты и два портфеля. Раненому дипкурьеру

Налетчиков добил их третий сообщник. Он забрал их документы и исчез.

На следующий день по всему миру разнеслись сооб­ щения: «Подробности нападения на дипкурьеров». «По­ пытки ограбления советской дипломатической почты». «Латвийское правительство спешит замести следы гнус­

ного нападения».

123

Убийцы Нетте — поляки, братья Антон и Бронислав Габриловичи, литовские подданные, связанные с раз­ ведками Польши и Англии, с белоэмигрантами. Плату получали в американских долларах. Нападение было ор­ ганизовано с целью ухудшить русско-литовско-латвий­ ские отношения...

Нетте не думал о том, что совершит подвиг, который всколыхнул сердца миллионов, но всей своей жизнью был подготовлен к подвигу. И когда суровые обстоятель­ ства потребовали, совершил его. Он погиб, как и жил, как и служил Родине, — бойцом. К трем ранениям на фронтах гражданской войны враги сумели добавить еще

одно — смертельное.

У гроба героя в почетном карауле стояли Г. В. Чиче­ рин, Μ. Μ. Литвинов, друзья-дипломаты.

Студеным было утро 9 февраля 1926 года, когда по улицам столицы двигалась могучая река траурного

шествия.

За гробом, установленным на орудийном лафе­ те, шли сослуживцы, родные, друзья и тысячи рабочих с красными знаменами в черном обрамлении. Имя Тео­ дора Нетте стало символом высокого патриотизма, си­ нонимом революционной стойкости. У могилы дипкурье­ ра на Ваганьковском кладбище старый большевик Я. С. Ганецкий говорил, обращаясь к молодежи: учитесь на примере товарища Нетте, как нужно работать, жить и умирать.

Много лет спустя автор этой главы познакомился с семьей Нетте — женой Ольгой Николаевной и дочерью Ириной Теодоровной. Дочь — кандидат наук, доцент ка­ федры микробиологии Московского государственного

университета. Память о родном человеке им безмерно дорога. О нем собраны различные документы и фотогра­ фии, газеты и книги.

Вот копия отношения Центрального Комитета РКП(б) в Политуправление Реввоенсовета республики от 16 мар­ та 1920 года. В нем предлагается «демобилизовать тов.

Нетте для перевода в распоряжение Наркоминдела».

Здесь же «Основная карта коммуниста», сотрудника Наркоминдела, которую Нетте заполнял на следующий день.

Вспоминая жизнь и работу мужа, Ольга Николаевна

рассказывала, что неуютное купе вагона или каюта па-

124

рохода стали почти домом Теодора Яновича. Ирина при­ выкала к отцу с трудом. В ту пору он часто бывал пере­ водчиком Маяковского, несколько раз вместе они езди­ ли в Берлин, были дружны.

В последнее время Нетте руководил дипкурьерским отделом посольства СССР в Берлине, он мечтал про­

должить образование, заняться изучением Востока.

Ирина Теодоровна показывает семейный альбом,

который ей чудом удалось спасти во время минувшей войны.

—Когда в Латвии напали на отца и Иоганна Адамо­ вича, мы с мамой находились в Берлине. Узнали об

этом одними из первых, так как мама работала в нашем посольстве шифровальщицей. Мне было тогда три года...

Авот какая была через год, — хозяйка указывает на фотографию. Вижу тепло укутанную девчушку в боль­ ших рукавицах и крупного мужчину в шапке с опущен­ ными ушами, руки в карманах. Рядом, справа —■ обелиск с надписью «Теодор Нетте».

—Это я с Иоганном Адамовичем в день открытия памятника.

Этот невысокий гранитный обелиск установлен на Ли­ повой аллее кладбища. Холодный камень не молчит. Му­ жественные строки Демьяна Бедного, выбитые на нем, вызывают к могиле глубокое уважение:

«Сраженный вражеским свинцом, Я не последним был бойцом Среди бойцов, погибших с честью. Но смерть героям не страшна. Смерть наша будет отмщена Грядущей пролетарской местью.»

— А это последняя фотография отца, — протянула мне Ирина Теодоровна хорошо сохранившуюся карточ­

ку. Я взглянул на оборот: «Мой автограф. В мире прекрасно благодаря природе, искусству и любви. Но всего прекраснее правда и свобода. Без них жизнь — смерть!»

В этих словах человек весь. Так могли бы сказать

Горький и Барбюс, так мог бы сказать Юлиус Фучик. Но эти слова принадлежат не писателю и не журна-

125