Файл: История России в свете цивилизационного подхода Учебное пособие.doc
ВУЗ: Не указан
Категория: Не указан
Дисциплина: Не указана
Добавлен: 26.04.2024
Просмотров: 78
Скачиваний: 0
ВНИМАНИЕ! Если данный файл нарушает Ваши авторские права, то обязательно сообщите нам.
4. Идея социального авангарда, т.е. “инстанции, знающей волю народа лучше самого народа”, в виде партии, которая с помощью великого учения постигает высшие законы истории, а посему заведомо не подотчетной этому народу. Из числа сознательных строителей светлого будущего исключался даже “самый передовой” рабочий класс. “... Социал-демократического сознания у рабочих и не могло быть. Оно могло быть привнесено только извне,” - читаем мы у Ленина (Ленин В.И. Поли. собр. соч. Т.6. С.30). Напомним в связи с этим и показательное четверостишье из оригинального текста Гимна Советского Союза.
“Сквозь грозы сияло нам солнце свободы, И Ленин великий нам путь озарил. Нас вырастил Сталин на верность народу, На труд и на подвиги нас вдохновил.”
Здесь также наблюдается полное сущностное совпадение с российской фундаменталистской традицией отношений общества и правящей элиты, когда “... наши государи... почти всегда вели нас за руку..., почти всегда тащили страну на буксире без всякого участия самой страны.” .
5. Идея особой миссии, ведущей роли Советского государства в мировом общественном прогрессе - главного оплота всех прогрессивных сил - является прямым продолжением в новой форме идеи богоизбранности России, сформулированной еще старцем псковского Елеазарова монастыря Филофеем в конце XV века. Для Филофея после падения Византии “богоизбранным”
94
становится именно Русское царство - “Тритий Рим” (после Сима и Копстантинополя), несущий спасение всему миру, т.к. только там и сохранилась и первозданной чистоте православная вера. Тем самым “святой Руси” приписывалась ведущая универсальная роль в мире . С тех пор идея мировой спасительной миссии России стала одной из ведущих идеологом как народного, так и элитарного самосознания. “С давних времен было предчувствие, что Россия предназначена к чему-то великому, что Россия - особенная страна, не похожая ни на какую страну мира. Русская национальная мысль питалась чувством богоизбранности и богоносности России. Идет это от старой идеи Москвы как Третьего Рима, через славянофильство - к Достоевскому, Владимиру Соловьеву и к современным неославянофилам”.
Итак, мы видим, что идеологические аспекты большевистской модели модернизации по сути дела воспроизвели в новых формах многие фундаментальные стереотипы и ценности, характерные для российского культурно-цивилизапионного комплекса
, доминировавшие на протяжении многих веков. Более того, этот идеологический орнамент революционной трансформации общества оказался гораздо ближе традиционалистскому, “почвенному” массовому сознанию, нежели официальная идеология самодержавия и совершенно непонятная большинству западническая, либерально-демократическая идеология интеллигенции и крупной буржуазии. “Секрет” идеологическою успеха “русского коммунизма” (Бердяев Н.А.) заключался прежде всею в акцентировании эгалитаристских (эгалитаризм - от фр. “равенство”. Общественная теория, обосновывающая необходимость равенства имущества в рамках индивидуального или коллективного хозяйства ценностей, в официальном курсе на форсированное перераспределение общественного богатства якобы в руки трудящихся (экспроприация экспроприаторов”), в создании всеобщей иллюзии прямого народоправства (“Вся власть Советам!”), в нахождении нового поприща для национального самоутверждения (“СССР - оплот мирового революционного процесса”). В результате на длительное время был преодолен духовно-идеологический кризис общества, кризис государственной власти. Социальный оптимизм был также подкреплен рационалистическим энтузиазмом покорения природы. Своеобразным кредо (символом веры) стали слова популярнейшей песни - “Нам нет преград ни в море, ни на суше!”.
В то же время эта идеологическая модернизация создала все необходимые предпосылки для тоталитаризма - тотального (всеобщего) подчинения общества “закрытой” власти партийно-государственной бюрократии - “номенклатуры”. Ещё в 1936 году на этот феномен
95
модернизации обратил внимание известный французский писатель, нобелевский лауреат Лндре Жид, который был приглашен в СССР лично Сталиным. “В СССР, - писал он в книге “Возвращение из СССР”, - решено однажды и навсегда, что по любому вопросу должно быть только одно мнение. Впрочем, сознание людей сформировано таким образом, что этот конформизм (т.е. пассивное принятие существующего порядка - авт.) им не в тягость, он для них естественен, они его не ощущают, и не думают, что к этому могло бы примешиваться лицемерие. Действительно ли это те самые люди, которые делали революцию? Нет, это те, кто ею воспользовался. Каждое утро “Правда” им сообщает, что следует знать, о чем думать и чему верить. И нехорошо не подчиняться общему правилу”. Добиться такого добровольного единомыслия режиму удалось благодаря созданию убедительной иллюзии о полном совпадении воли народа и воли властвующей элиты. Напомним в связи с ним расхожий лозунг всего социалистического периода - “Планы партии - планы народа!”. На первый взгляд он вполне соответствовал действительности, понимаемой сквозь призму классового подхода марксизма-ленинизма. Подавляющая часть партийно-государственной бюрократии комплектовалась выходцами из рабоче-крестьянской среды. После разгрома “ленинской гвардии” все ключевые позиции в партии и в государстве, включая первых и генеральных секретарей ЦК, занимали “выходцы из народа”, которые избирались самим же пародом. Поэтому весьма убедительно выглядела нецелесообразность и даже опасность многопартийной системы и идеологического плюрализма. Действительно, если Коммунистическая партия и Советское государство выражают и защищают интересы трудового народа, т.е. тех. кто раньше “был никем”, то любая другая партия или идеология в лучшем случае не выражает, а скорее всего угрожает этим интересам. Соответственно, все реальные или потенциально возможные враги режима представлялись последним как “враги народа”.
Другой важной составляющей способов поддержания лояльности граждан выступали массовые репрессии, получавшие оправдание в вышеназванной “логике”. И здесь тоталитарный режим намного превзошел масштабы и эффективность репрессивности самодержавного полицейского государства.
Существенно был модернизирован большевизмом и фактор информационной изоляции общества от внешнего мира. Если при сомодержавии отстраненность России от западной цивилизации определялась естественно-историческими причинами (слабое развитие торговых отношений, противостояние религий, языковые барьеры и т.д.), то при советской власти эти препоны были усилены антагонистическим, непримиримым идеологическим и
96
военно-политическим противостоянием не только Западу, но и всему несоциалистическому миру. Таким образом режим оградил себя от критики извне, а общество было лишено информации, необходимой для конструктивной самокритики. Упомянутый А. Жид так описывает эффект этой культурно-информационной закрытости: “Надо иметь в виду также, что подобное сознание (лояльное к режиму - авт.) начинает формироваться с раннего детства. .. Отсюда странное поведение, которое тебя, иностранца, иногда удивляет, отсюда способности находить радости, которые удивляют тебя еще больше. Тебе жаль тех, кто часами стоит в очереди, - они же считают это нормальным. Хлеб, овощи, фрукты кажутся тебе плохими - но другого ничего нет. Ткани, вещи, которые ты видишь, кажутся тебе безобразными - но выбирать не из чего. Поскольку сравнивать совершенно не с чем - разве что с проклятым прошлым, - ты с радостью берешь то, что тебе дают. Самое главное при этом - убедить людей, что они счастливы настолько, насколько можно быть счастливым в ожидании лучшего, убедить людей, что другие повсюду менее счастливы, чем они. Этого можно достигнуть, только надежно перекрыв любую связь с внешним миром...”.
В экономической сфере общественных отношений модернизация также оказалась фундаменталистской. Преодоление глубокого кризиса российской экономики, усугубленного военными поражениями, форсированная индустриализация страны осуществлялись не путем перехода к экономической системе либерального образца (доминирование частнособственнических отношений, подчинение производства потребительскому рынку, относительно свободная конкуренция, минимальная экономическая зависимость граждан от государства), а за счет нахождения новых естественных, человеческих и организационных ресурсов, традиционных для российской цивилизации путей экономического роста. Напомним, что к последним в первую очередь относятся преобладание экстенсивного освоения ресурсов выживания и развития общества, государственно-мобилизационных,
внеэкономических форм его эксплуатации, воспроизводство экономического бесправия и зависимости подданных-граждан от властно-бюрократических структур. И дело здесь отнюдь не в злой воле большевиков и их последователей, как до сих пор считают многие. Просто у российского общества того периода, как мы попытались показать в начале раздела, не было достаточных предпосылок для вестернизированной, западнической модели модернизации и, наоборот, сохранились достаточные ресурсы для модернизации фундаменталистской, которые и бьши чрезвычайно эффективно использованы тоталитарно-социалистическим режимом.
Вся последующая практика “социалистического строительства” ,- от первых декретов Советской власти до периода “застоя” 70 - 80-х годов -представляет собой последовательные попытки власти и общества
97
модернизировать фундамснталистский тип социального развития в экономической, социальной, политической и духовно-идеологической сферах, приспособить их к реалиям XX века.
В экономической сфере вопреки популярному лозунгу “Земля - крестьянам!” в первые же годы большевистской диктатуры была реализована так называемая политика “военного коммунизма” (январь 1919 - март 1921 г.), которая включала: введение полной государственной хлебной монополии и запрет частной торговли продовольственными товарами; “продразверстку” -принудительное изъятие “излишков” сельскохозяйственной продукции у крестьян, которым оставлялись лишь фиксированная потребительская норма (минимальное личное потребление) и семенной фонд; широкое использование вооруженных продотрядов, обеспечивавших конфискацию “излишков”;
максимальную централизацию экономической политики (Народный комиссариат продовольствия стал главным распределителем продуктов); введение всеобщей трудовой повинности (принудительных работ на пользу пролетарского государства).
После вынужденного отступления от лобовой экстенсивно-конфискационной политики “военного коммунизма” в форме НЭПа (Новой экономической политики - март 1921-апрель 1929 гг.) наступает период “Великого перелома” - форсированной индустриализации и коллективизации . К 1927 г. стало ясно, что новая экономическая политика, обеспечившая невиданные темпы роста экономики в середине 20-х гг., истощилась. “Неизбежным становилось падение темпов производства, резкое замедление экономического развития, ибо сложившаяся уже к 1927 году система использовала почти все “готовые” ресурсы, вовлекаемые в производство. На этом пути (при ориентации на сельское хозяйство через его укрепление, усиление интереса к промышленным товарам, участие во внешней торговле и т.п.) крестьянство должно было автономизироваться и, следовательно, стать реальной политической силой. Структура хозяйства менялась бы относительно медленно, тем более что культурный слой катастрофически поредел...” - отмечает в связи с этим отечественный экономист В. Данилов-Данильян. Советское государство не могло принять медленной эволюции на сельскохозяйственном базисе с городской безработицей и размыванием социальной базы режима. Эволюционно-рыночный путь экономического возрождения был неприемлем в
98
условиях противостояния России мировому капиталистическому окружению. У государства также нс было сколько-нибудь достаточных ресурсов для внедрения интенсивных форм хозяйствования. По расчетам экономиста II. Чаянова, для обустройства двух миллионов безземельных и пяти миллионов малоземельных хозяйств только в европейской части России требовалось 3 миллиарда золотых рублей .
Поэтому даже безотносительно к антирыночной коммунистической идеологии большевик гс кого режима он был принужден укачанными объективными обстоятельствами выбрать резкий, насильственный переход к командно-административной модели организации хозяйства страны.
“Великий перелом”, включавший форсированные коллективизацию и индустриализацию, но сути, повторил политику “военного коммунизма”. Была объявлена тотальная война не только частной, но и сколько-нибудь заметной личной собственности, в кратчайшие сроки были искоренены рыночные отношения, введены прямое централизованное распределение и жесткое планирование, командование было объявлено лучшим и единственным способом управления в хозяйстве и обществе. Такой поворот имел пол собой я довольно значительную общественную поддержку. По оценке В. Данилова-Данильяна, к 1929 году в обществе накопилось массовое недовольство обогащением нэпманов, хлебозаготовительными кризисами, безработицей в городах. Большинство люмпеннзированного населения не могло найти себе места в условиях НЭПа.
В ходе коллективизации и индустриализации доминировали экстенсивные факторы экономического развития. Страна располагала огромными запасами природного сырья, неосвоенными землями, трудовыми ресурсами. Экстенсивный рост предполагает опору не па новые формы взаимодействия хозяйства и природы, не на новые базовые технологии, новый характер труда, а на вовлечение в производство все новых ресурсов - сегодня осваивается одно месторождение, завтра - другое аналогичное при помощи такой же техники, затем третье и т.п., то же относительно заводов, фабрик, новых контингентов трудящихся... О громадных возможностях экстенсивного наращивания производства говорит хотя бы тот факт, что среднегодовая численность рабочих и служащих в народном хозяйстве за первые четыре года пятилетки (1928 -1932) удвоилась, достигнув 22,9 мил. человек.
К средине 30-х гг. сложилась такая экономическая система, при которой партийно-государственная номенклатура стала монопольным собственником национальных богатств. Реализовались идеи Ленина, высказанные в его статье “О задачах Наркомюста в условиях новой экономической политики”, -“Мы ничего “частного” не признаем, для нас все в области хозяйства есть публично-правовое, а не частное. Мы допускаем капитализм только
