ВУЗ: Не указан
Категория: Не указан
Дисциплина: Не указана
Добавлен: 26.04.2024
Просмотров: 479
Скачиваний: 0
СОДЕРЖАНИЕ
Определение философии. Философия и мировоззрение
Полисемия концепта «наука» и многообразие его определений.
по дисциплине «История и философия науки»
Определение ключевых эпистемологических категорий
Типология знания. Эпистемологическая специфика науки
Онтология бытия и онтология реальности
Что такое сознания и как оно существует?
ГОУ ВПО «ДОНЕЦКИЙ НАЦИОНАЛЬНЫЙ УНИВЕРСИТЕТ»
ОНТОЛОГИЧЕСКИЕ ПРОБЛЕМЫ СОВРЕМЕННОЙ ФИЛОСОФИИ И НАУКИ
Альтернативы реальности: множественные и возможные миры
ГОУ ВПО «ДОНЕЦКИЙ НАЦИОНАЛЬНЫЙ УНИВЕРСИТЕТ»
Доклассическая наука: античность
Доклассическая наука: Средневековье
Рождение классической науки (вторая половина XVI –XVII вв.)
Эволюция классической науки (XVIII – конец XIX вв.)
Рост научного знания и концепт «научная революция»
Причины и типология научных революций
Изменение научной картины мира в результате научных революций
ТГ 9 обнаруживается в учении Д. Дэвидсона. Он фиксирует: личностное знание, знание о внешней физической реальности, знание другого лица.
ТГ 10. Следуя мысли В. С. Соловьева о наличии трех типов истинности
– материальная или фактическая, формально-логическая, абсолютная, имеем три типа знания, в зависимости от того, в формате какой истинности оно рас- сматривается.
ТГ 11. По типам деятельности: практическое (инструментальное), духовно-практическое (яркий пример – религиозное знание), умозрительное.
ТГ 12. В свое время Э. Голдман обнаружил два значения понятия
«знание» – сильное и слабое. Первое требует логической обоснованности, но не предполагает элиминации всех альтернатив, а только некоторых. Второе представляет собой апробированное убеждение, здесь достаточно верить (believe) в истинность. Другими словами, недоказанные и необоснованные знания могут претендовать на витальную достоверность и значимость, но только если они имеют надежные основания (релайабилизм). «Слабый» подход, при всех его недостатках, видится релевантным для характеристики ненаучного знания, хотя и «не приложим к научным гипотезам, имеющим сложную структуру и обладающим объяснительной функцией»16. Чтобы избежать упрощающей дихотомии, расширим эту типологию до четырех классов. Знание сверхсильное – логически (эмпирически) максимально обоснованное, не допускающее альтернатив. Сильное – обоснованное, но допускающее альтернативы. Слабое – онтологически и логически проблемное, но квалифицируемое
как достоверное надежное убеждение, подкрепленное объективированной верой. Сверхслабое – субъективное, не подкрепленное убеждение.
ТГ 13. Знание достоверное, проблематичное, догматическое, вероят- ностное, аксиоматическое, виртуальное, ошибочное (заблуждение и ложь), бессмысленное.
ТГ 14. «Эмпирически-созерцательное, поисково-ориентировочное, нормативно-регулятивное, ценностно- и целеполагающее, проективно- конструктивное и ряд других, слитых воедино в сложных исторически конкретных формах деятельности и коммуникации»17.
Встретим и другие именования классов знания, уместных в тех или иных контекстах – рецептурное, фоновое, необходимое и контингентное, рефлексивное и нерефлексивное, явное и неявное, «знание-знакомство» (Б. Рассел), образное, софийное, металогическое и т. д.
16 Моркина Ю. С. «Веритизм» Э. Голдмана как нормативистское направление в социальной эпистемологии // Социальная эпистемология. М., 2010. С. 656.
17 Касавин И. Т. Нормы в познании и познание норм // Эпистемология и философия науки. 2017. № 4. С. 12.
Построив квалификационное дерево, мы обнаружим, что классов, ради- кально чуждых науке намного меньше, чем ей близких. Научное знание однозначно не может быть субъективным, а также неявным, нерефлексивным, сверхслабым и конечно, бессмысленным. Не приемлемо рецептурное знание-что и знание-как (научные объяснения и дескрипции должны быть подкреплены фактами и находиться под юрисдикцией логики). Научное
знание не ориентировано на поиск абсолютных истин, будучи, преимущественно, вероятностным. Его трудно отнести к софийному, металогическому, духовно-практическому знанию, тем более, имеющему свой источник за пределами мира. Предметная сфера, связанная с Богом, выходит за рамки науки, (дискуссионную тему статуса теологии оставляем за скобками). Знание-знакомство, как и умозрения, уместны лишь на первых этапах научного поиска. Сверхсильное знание – тавтологичное, «тупиковое» в плане эвристики, хотя без него трудно представить аксиоматику. Сверхслабое знание – чуждо науке.
«Знание свидетельств о…» гарантирует научную преемственность. Догматическое знание, основанное на «земном» авторитете не может быть полностью исключено из ареала научности. Ошибочному знанию можно найти истинные альтернативы, бессмысленному – нельзя, так как оно не имеет пресуппозиции. Научные заблуждения (но не ложь, как умышленное научное «преступление») способны играть положительную роль в научном познании, создавая новые проблемные области.
Научное знание – специализированное. Это – объективное, ординарное
«знание о…», обоснованное и открытое для опровержения. Его предмет – мир (физическая реальность) и человек. По методу – оно и теоретическое, и эмпирическое. Является ценностным, целеполагающим, проективным, практическим. Важную роль в процессе научной коммуникации играет знание другого лица. Сильное знание доминирует в естественных науках, слабое – во многих социально-гуманитарных дисциплинах. Последние, в отличие от первых,
продуцируют нормативно-регулятивное знание.
В последнее время широкое распространение получило понятие «си- туационное знание» («situated knowledge»). Идея такого знания возникла в рамках феминистской эпистемологии, представительницы которой выступали против господства «мужской» теории познания. Впоследствии сформировалась более развернутая концепция: знание зависимо не только от пола его конструктора и носителя, оно обусловлено сексуальной ориентацией, расовой и этнической принадлежностью, идеологическими пристрастиями субъекта познания, его социально-политическим статусом. Каждое сообщество владеет своим собственными гносеологическим
«пакетом» и дискурсивными практиками. Такой квазилиберальный эпистемологический режим легитимирует релятивизм. Он гибелен для науки, ибо не оставляет места для объективности, общезначимости, необходимости, скептицизма. Но есть и второе понимание ситуационного знания, которое
«могло бы быть сформулировано таким образом: при проведении
исследования мы уделяем больше внимания вычленению социокультурного контекста производства знания. Данное второе понимание не противоречит объективности, более того – оно является необходимой его составляющей. Для того чтобы претендовать на объективность, мы должны осознать тот социокультурный контекст, в котором мы работаем, и попытаться нивелировать его влияние на нашу исследовательскую деятельность»18. Но даже во втором случае речь не столько идет о знании, сколько о его носителях и условиях их существования. И то, и другое столь релятивно, что не поддается какой-либо устойчивой фиксации.
В лучшем случае, ситуационное знание можно интерпретировать как фоновое знание о знании. Использование понятия «ситуационное знание» при типологии – это путь в бездну неопределенности, переходящей в «дурную бесконечность».
В отечественной философии мы найдем корректное сочетание социальных, лингвистических, логических, психологических, педагогических составляющих знания. При этом, не впадая в субъективизм, редукционизм и эпистемологический релятивизм. Пример – теория социальных эстафет (ТСЭ)19 М. А. Розова. Он ставит вопросы: что образует «тело» знания, его социальную «субстанцию»? В рамках каких социальных «сил» текст становится знанием? Отвечая на них, Розов приходит к идее социальных эстафет, как исходных, базовых механизмов социальной памяти (вспомним определение знания И. Т. Касавина). Знание – надличностный феномен, социальная память хранит образцы речи, рассуждений, типы реакций, формы поведения, способы преобразования действительности. Научное познание, будучи сложно организованным действием и особой разновидностью социальной памяти, воспроизводит эти образцы, преобразовывая их (образец не задает поля реализаций, его содержание определяется контекстом). Для понимания того, что такое социальная эстафета, автор ТСЭ предлагает сопоставить ее с волной, которая перемещаться на значительное расстояние. Но не все частицы воды движутся вместе с ней в одном направлении. Волна захватывает в сферу своего действия все новые и новые частицы, непрерывно обновляя себя. Эстафета напоминает волну, она тоже проявляет относительное безразличие к тому или иному конкретному материалу, постоянно меняя как своих участников, так и те объекты взаимодействия. Такие объекты Розов называет куматоидами (от греч. – волна). Фактически существуют